Радуйтесь, ибо Господь грядет судить

	Кредо	Переписка	Календарь	Устав	Аудио
	Имя Божие	3000 вопросов	Богослужения	Школа	Видео
	Библиотека	Проповеди	Тайна ап.Иоанна	Поэзия	Фото
	Публицистика	Дискуссии	Эра Духа Святого	История	Фотокниги
	Апостасия РПЦ МП	Свидетельства	Иконы	Стихи о.Олега	Стримы
	Жития святых	Книги о.Олега	Исповедь	Библия	Избранное
	Молитвы	Слово батюшки	Новомученики	Пожертвования	Контакты

Е.Г. Рымаренко.

Воспоминания об Оптинском старце иеросхимонахе Нектарии

 

Старец иеромонах Нектарий,
благословляющий матушку Евгенiю съ сыномъ Серафимомъ,
за которыми стоят о. Адрiан(Рымаренко) и Iеромонахъ Никонъ.
Рисунокъ одной паломницы.

часть 1. Первое знакомство с Оптинским старцем Иеромонахом Нектарием.
часть 2. август 1922-го года 
часть 3. январь-февраль 1923-го года 
часть 4. Начало Петровского поста 1923-го года 
часть 5. май 1925-го года. День Преполовения. 
часть 6. август 1925-го года 
часть 7. февраль 1926-го года 
часть 8. сентябрь 1926-го года 
часть 9. ноябрь-декабрь 1926-го года 
часть 10. февраль 1927-го года 
часть 11. июнь 1927-го года 
часть 12. октябрь-ноябрь 1927-го года 
часть 13. апрель 1928-го года 
часть 14. Моя первая поездка в Оптину Пустынь и посещение старца иеросхимонаха Анатолия.

Новое Дивеево
Спринг Валлей,
Нью Йорк
1974 г.

 

 

Воспоминания об Оптинском старце Иеромонахе Нектарии.

В виду того, что в прессе за последнее время появляются воспоминания различных лиц об оптинском старце отце Нектарии, я считаю долгом сообщить некоторые места из своего дневника, в который я записывала каждое свое посещение Оптиной пустыни и соприкосновение со старцами о. Анатолием и о. Нектарием.

Мое знакомство с Оптиной Пустыней началось с апреля 1919 года.

Скажу несколько слов о себе. Я дочь крупных помещиков Полтавской губ., была на высших курсах в Петербурге, потом перевелась в Москву.

Среда, в которой я вращалась, была не церковной. В Петербурге я была вовлечена в оккультизм, а в Москве, разочаровавшись уже в нем, я все-таки жила вне церкви.

После смерти родителей и после всяких переживаний в связи с революцией, я возвратилась в г. Ромны Полтавской губ. Здесь я встречаюсь со своим теперешним мужем, о. Адрианом, который мне дает читать некоторые книги духовного содержания. Меня потянуло поехать в Оптину Пустынь. Почему я тогда поехала к о. Анатолию - не знаю. Понятия о старцах я почти не имела. Прочла только Трилогию Лодыженского (Сверхсознание, Свет незримый и Темные силы) и книгу Нилуса «На берегу Божьей реки», и мне захотелось поехать к старцу собственно для того, чтобы вообще на него посмотреть и от него услышать какие-то предсказания будущего.

Вместо предсказания будущего - пережила радостные минуты покаяния и необыкновенное состояние мира и покорности воли Божьей. Я так расположилась к батюшке, что потом достаточно было вспомнить о нем, чтобы приобрести мирное, светлое состояние духа.

С батюшкой переписывалась, посылала ему продовольственные посылки; брак был также с его благословения, и батюшка был записан крестным отцом нашего старшего, покойного уже, сына Серафима.

В 1922 году, перед Успенским постом, получаю от батюшки о. Анатолия письмо, которое оканчивается так: «хорошо бы было тебе приехать отдохнуть в нашей Обители».

Сразу не собралась, не поняла, почему батюшка зовет приехать; а когда приехала в Оптину - было уже поздно; на другой день был 9-ый день со дня смерти дорогого батюшки. Батюшка о. Анатолий скончался 30-го июля 1922 года.

Грустно было; чувствовалась потеря близкого человека, которого никто заменить не может. К 9-му дню съехались различные лица, в разговоре с которыми, я узнала, что не я одна опоздала, были и другие опоздавшие, которых батюшка вызывал или письмом, или явившись во сне. Но были и такие, кто застали еще батюшку живым.

Узнала, что в скиту есть старец о. Нектарий, духовник братии, но тоскливо было думать идти к кому-то другому. Казалось, дорогого покойника никто заменить не может.

В то время (1922 г.) Оптина Пустынь была музеем, но продолжала существовать как монастырь благодаря тому, что заведующая музеем, Лидия Васильевна (фамилию ее не помню), была верующим человеком и всеми силами старалась, чтобы хотя в одном храме шло богослужение и чтобы вообще братия могла жить в ограде. монастырской. При монастыре тогда еще существовало подворье Шамординского женского монастыря. Заведующей была схимонахиня Мария, очень духовно умудренная старица, жившая со своей келейницей - монахиней Ольгой; у них я и остановилась.

***

7-го авг. После панихиды по о. Анатолию все пошли к о. Нектарию, и я тоже, но с мыслью: «благословлюсь и уеду».

Из монастыря шла хорошо протоптанная дорожка через лес в скит. Батюшка о. Нектарий жил в хибарке направо от св., ворот скита, в келье покойных старцев о. Амвросия и о. Иосифа. Мужчины входили через св. ворота, женщины же прямо снаружи, через пристроенные комнаты, в которых и дожидались выхода старца, или когда он через келейника своего (о. Севастьяна) позовет к себе.

При жизни батюшки о. Анатолия о. Нектарий принимал мало.

Весь народ, все богомольцы шли к о. Анатолию, который выходил в приемную, быстро благословлял и, отвечая на вопросы, большую половину народа отпускал.

Теперь, после смерти о. Анатолия вся толпа приезжих хлынула к о. Нектарию; так что когда я вошла, было много народу.

Пробравшись в самую последнюю комнату, смежную с коридорчиком, который вел. в покои старца, я стала у стенки и начала наблюдать. Было тихо и благоговейно, никто не разговаривал. Перед большой иконой «Достойно Есть» горела красная лампада и озаряла сосредоточенные лица присутствующих.

Вот вышел батюшка; весь его облик, все его движения были не те, что у о. Анатолия. Он был в длинном халатике с матерчатым поясом, на ногах мягкие туфли, в руке четки и носовой платок, углом которого он вытирал глаза.

Батюшка медленно подошел к иконе, медленно перекрестился, произнес: «Заступи, спаси и помилуй, Боже, Твоею благодатью», и стал обходить присутствующих, не спеша каждого благословляя, но молча, не отвечая на вопросы и на просьбы принять. Подошел и ко мне, благословил. Келейник сказал: «вот матушка приехала к нам из Полтавской губ.» Батюшка ответил: «ну что ж, милости просим», и ушел.

Осталась сидеть и ждать, просидела всенощную, батюшка несколько раз выходил, наконец, благословил на сон грядущий. Ушла с намерением на другой день уехать.

8-го августа. Опять я в хибарке о. Нектария, уже прихожу сегодня в третий раз - и все батюшка не принимает! Почему-же это? Народу много, одни приходят, другие уходят. Сижу и думаю: «Батюшка о. Анатолий, к тебе я ехала, тебя нет, и ничего я не добьюсь». Состояние ужасное.

Сижу долго, долго... народу уже мало, исповедники разошлись. Батюшка выходил уже несколько раз на общее благословение, но я все никак не могу к нему попасть! Наконец, уже 10 часов, нас осталось 7 человек, батюшка вышел и сказал: «Благословение Вам на сон грядущий», надо было уходить. На меня нашло такое отчаяние: «ну что же делать? Ведь и домой нужно уже ехать».

Батюшка заволновался, что темно нам будет идти, принес нам фонарик; я передала некоторые поручения о. Адриана, т.е. его иерейский крест, чтобы батюшка поносил, просфору и письмо, батюшка поблагодарил и благословил. Я почувствовала покой, появилась надежда, что примет завтра, решила не ехать домой, не побывав у батюшки, появилась какая-то покорность.

Пройдя домой к матушке Марии, получила епитрахиль о. Анатолия для передачи о. Адриану и его карточки и, успокоенная матушкой, что о. Нектарий меня испытывает, легла спать с надеждой, что завтра побываю у батюшки.

9-го августа. Была у обедни, потом в келье покойного о. Анатолия, наконец сижу в хибарке о. Нектария.

Сижу, сижу и все даром, батюшка не принимает. Берет смущение. Ведь я уже 3-й день здесь в хибарке: просиживаю вечерние богослужения, не знаю когда говеть, когда ехать домой. Хоть и мелькает мысль, что батюшка испытывает мое терпение, но эту мысль вытесняет другая: «Батюшки о. Анатолия нет, и я не добьюсь толку, уеду ни с чем». Появляется какое-то раздражение, решаю: «вот сейчас выйдет о. Нектарий на общее благословение, получу благословение и завтра уеду, все равно о. Анатолия мне никто не заменит».

Бьет 10 часов, выходит батюшка, благословляет всех молча, а мне вдруг говорит: «Ну что ж, опоздала к отцу Анатолию, пеняй на себя, а что же ты пришла к моему недостоинству, он был великий старец, а я только земнородный».

Господи, думаю, как же это батюшка почувствовал мои сомнения, как он узнал мою мысль?

Говорю: «Батюшка, примите меня!» Улыбается. Уходя к себе говорит: «Ты подожди, вот если она уступит, то я приму тебя». Лидия Васильевна, конечно, не уступает и идет к батюшке, он поворачивается и говорит мне: «ты подожди, я сейчас».

Ждем, нас осталось только двое: я и еще одна послушница Лиза из монастыря «Отрада и Утешение». Лиза говорит о том, что ей некуда деваться, что монастырь ее разогнали большевики. Мне ее жалко, хочется сказать, чтобы ехала со мной к нам, но я ничего не говорю, думая, что ведь Батюшка должен сам решить, как ей быть. Сидим, а часы все бьют, время идет, темно, только горит лампада перед образом «Достойно есть».

Бьет уже 12 ч., келейник давно спит, не выходит уже. В душе мир и покой. Думаю: «все равно, пусть батюшка позовет когда захочет, ведь уже поздно, ему нужен отдых».

Наконец, выходит батюшка с Лидией Васильевной (завед. музеем) и говорит мне: «Уже поздно, надо домой». - «Да я и не прошу Вас, Батюшка, Вам нужно отдохнуть». Обращается к Лизе: «Видишь, как матушка смиряется. Ведь ты уже третий раз приходишь?» - «Не третий раз, батюшка, а третий день.» - «Ну ничего, ничего, ведь отца Анатолия пропустила...»

Обращается к Лизе: «Ты что же скорбишь, может к матушке поедешь? Возьмешь ее?» Отвечаю: «Не знаю, батюшка, как Вы», а сама думаю: «зачем она мне?» Поворачивается к Лизе, и говорит : «Нет, нет иди в Калугу, тебе в Миру жить нельзя, а матушке мы другую помощницу найдем». Думаю: «Господи, какую помощницу, я ведь ничего не говорила». Уходим домой.

Я ложусь спать, успокоенная, умиротворенная; является надежда, что Батюшка в конце концов примет, ведь не даст же уехать так.

10-ое августа. Сижу опять в хибарке, уже два раза выходил батюшка на общее благословение, келейник обо мне докладывает - не помогает.

Если бы кто-нибудь спросил: «что вы делали в Оптиной?» я могла бы ответить: «сидела в хибарке». Сколько за это время пережито, перечувствовано!

Уже 5 часов, сил больше нет, опять нахлынули всякие мысли ... В церкви кончилось правило, опять привалил народ исповедоваться.

Значит их позовут, а я опять просижу здесь всенощную, и ничего... Господи, как хочется к батюшке; но больше уже нет сил терпеть! Не знаю, что делать. Вероятно, завтра просто пойду исповедоваться, в пятницу причащусь и уеду, ведь поезд до Козельска только в пятницу и во вторник, но до вторника оставаться страшно; что-то дома?

Вдруг выходит келейник и зовет меня. Господи, неужели? Страх, что ведь я больше не попаду уже к батюшке, что надо ничего не забыть, что надо исполнить все поручения о. Адриана. Вхожу в комнату с трепетом, батюшки нет; в комнате полумрак, горит лампада перед образом Божьей Матери «Скоропослушницы». Проходит некоторое время, я немного успокаиваюсь...

Входит батюшка: «Ну что же ты матушка, опоздала к своему старцу отцу Анатолию, он ведь писал тебе, а ты не ехала (откуда он знает, что писал?), сама виновата. Я ведь только еще начинаю, сам скорблю, что потерял своего духовного отца, а ты ко мне! Ты бы ехала в Киев, там ведь у вас много духовных лиц: 52 епископа».

Я уже не в силах сдержаться и начинаю плакать. Батюшка гладит ласково по голове, усаживает и говорит: «ну, ну рассказывай». Сразу так хорошо стало. Говорю, что не знаю, с чего начать: говорить ли свое, или поручения о. Адриана? Батюшка мне строго говорит: «раз приехала, говори свое, а твой о. Адриан сам захочет - так приедет, а не тебя будет посылать». Говорили долго, долго, батюшка так участливо расспрашивал, и все, что мучило, что казалось горьким, обидным - вдруг стало таким неважным, таким легко переносимым.

Чувствуется какая-то радость и любовь к батюшке. Келейник стучит и докладывает, что какая-то женщина торопится в Сухиничи, просит ее принять; батюшка разрешает, и она входит.

Неужели же мне уходить? Батюшка поворачивается и говорит мне: «На вот, почитай мне письма». Распечатывает и дает: «ты разбери, а я сейчас». Уходит с женщиной. Я сижу, разобрала письма, очень безграмотные; батюшки нет. Я беру книгу со стола, «Письма о. Амвросия», и перелистываю, попадается письмо, которое подходит к вопросам о. Адриана, заданным батюшке: «А если бы, по какому нибудь случаю, начались разговоры о церкви, особенно же о предложении каких либо перемен в ней, или нововведений, тогда должно говорить истину». Как странно, что мне открылось именно это место! Входит батюшка, я слышу как он отправляет женщину исповедоваться к какому-то иеромонаху, потом он подходит ко мне и спрашивает: «Ты что это?» Говорю, что читала и спрашиваю, где можно купить такую книгу.

«Да тебе зачем? Ведь это письма о. Амвросия к Мирянам, потом собранные. Ты вот пособирай все письма, что твой батюшка получает, мы их с тобой издадим и озаглавим: «Письма к досточтимому иерею Адриану», ведь получает он письма?» - «Получает.» - «А ты собирай». Улыбается, но чувствуется такая ласка и любовь. Вдруг берет книгу и заставляет читать вслух то же письмо, которое мне сразу открылось. Читаю от начала до конца. Батюшка встает и говорит мне: «Помоги мне, а то мне все некогда, возьми это письмо, вот тебе бумага, чернило, перо; перепиши все от начала до конца и сейчас же мне принеси; вот пойди туда, к окошечку». Иду, батюшка за мной, усаживает меня. Кончаю переписывать и, когда у батюшки освободилось, храбро иду к нему: «Батюшка, переписала». - «Ну и умница, вот ты теперь еще напиши: «копия», а тогда наше недостоинство подпишется, ты отвезешь своему батюшке о. Адриану и скажешь, что это мы с тобой ему написали».

- «Батюшка, а крест о. Адриана, вы уже поносили его?» - «Крест? Где же он!» Ищет: «Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй...» - нашел; «ты вот стань здесь перед образом на колени, перед Благодатью». Становлюсь, настроение трепетное, молитвенное. Чувствую, что мне на шею батюшка одевает крест и благословляет им. «Ты вот, так и не снимай его, а так и поезжай к батюшке о. Адриану». Встаю с колен, снимаю крест и прошу батюшку поносить его. Он опять начинает говорить о своем недостоинстве... какой-то особый способ смиряться и приводит в недоумение приходящих, но я уже начинаю привыкать к батюшке, начинаю его упрашивать поносить крест. Кончается тем, что он соглашается, усаживает около себя.

- «Батюшка, я так рада посидеть с Вами, но я знаю, как там все ждут». - «Ничего, ничего, мы с тобой посидим, пока нам келейник позволит. Ну рассказывай мне еще о своих добродетелях». - «Батюшка, да у меня только одни грехи, а добродетелей нет».

Опять началась беседа, ласковые расспросы, решительные наставления... Открывались какие-то новые горизонты, верилось в Промысел Божий, каждое слово в устах батюшки имело смысл. «Ну, а о. Адриан, ведь он скоро протоиереем будет?» - «Что Вы, батюшка, духовенство наше и теперь недовольно, что он так быстро получил награды.» - «Да, да это всегда так, духовенство недовольно. А как вы живете? Хлебушка хватает - ли? Батюшка твой в журнале никаком не пишет? А он часто служит?» Говорю, что теперь ежедневно и всегда его поминает, батюшка благодарит.

Келейник несколько раз стучит и о ком-то докладывает. Уходить так не хочется! Батюшка оставляет в Оптиной до вторника 16-го августа, говеть назначает 14-го в воскресение.

Что-то дома? Но чувствую, что беспокойства нет, а, наоборот, так радостно! Входит келейник и уже не выходит, о ком то докладывая. Батюшка благословляет и говорит: «Ты не беспокойся, все будет хорошо.» Потом становится перед образами и говорит: «Помилуй Господи раба Твоего иерея Адриана и сохрани его Твоею Благодатию».

Благословляюсь уходить, и вдруг страх, что батюшка может послать меня исповедоваться к о. Палладию, как ту женщину. «Батюшка, не посылайте меня к кому-нибудь другому исповедоваться!» - «Нет, нет придешь ко мне». Слава Богу.

Пошла в церковь на конец Богослужения. Как хорошо! Какая-то необыкновенная радость и благодарность Господу! О доме, больше не думаю, кажется, осталась бы здесь навсегда; вероятно, я плохая мать и жена.

11-го августа. Была в церкви, потом на панихиде по о. Анатолии; пришла в хибарку и здесь провела остаток дня.

Как хорошо! Достаточно посмотреть на батюшку, когда он выходит молиться, благословляет - так покойно делается, конечно, опять бы пошла к нему, но знаю, что нельзя, я была уже вчера, а ведь столько народу дожидается!

12-го августа. Сижу в хибарке, опять являются смущающие мысли: «а вдруг меня батюшка завтра не поисповедует, а пошлет к о. Палладию?» Начинаю волноваться. Вдруг выходит батюшка и, прямо подойдя ко мне, погладил меня по голове и так ласково сказал: «матушка, радость ты наша». Так хорошо сразу стало, и все волнения прошли. Бедный батюшка, он вероятно очень устал сегодня, сколько людей принял и братию исповедовал.

13-ое августа. Сегодня в первый раз исповедовалась у батюшки. Вошла самая последняя. Батюшка усадил на диванчик, а сам стоял рядом в эпитрахили и поручах. Опять начались разговоры и расспросы. Пересмотрена была вся жизнь, при этом часто не я рассказывала, а сам батюшка как бы вспоминал некоторые важные случаи и поступки. Все время была мысль: «а вдруг я что-нибудь забуду, или не так объясню», но чем дальше, тем больше и больше чувствовалось, что батюшки объяснять ничего не нужно, он сам объяснял, почему и отчего то или другое случилось в моей жизни. Наконец, батюшка спросил: «А ты хочешь завтра приступать к Божественному причащению?» - «Да, да, батюшка.» - «Ну, так подойди к Божественной Благодати», и подвел меня к иконам. Я думала: «вот сейчас начинается исповедь». Вдруг почувствовала эпитрахиль на голове и услышала слова разрешительной молитвы: «Прощаю и разрешаю чадо мое духовное»...

Кто исповедовался у батюшки, тот знает, какая всегда радость бывает в душе от этих слов: чадо мое духовное. Какое счастье быть его чадом!

Исповедь окончилась, я вышла из хибарки, и от всего пережитого только что - просто не понимала где я!

14-го августа. Причащалась сегодня и соборовалась. Так хорошо и радостно. О доме совсем не беспокоюсь, уверена, что там все хорошо.

Вчера мне батюшка сказал: «Может быть, ты останешься у нас до церковного нового года, до 1-го сентября? Я тебя буду принимать каждый день». Я бы рада была остаться, да все-таки надо ехать. Просила батюшку меня принять перед отъездом еще хоть один раз. Обещал.

15-го августа. Сегодня была торжественная служба, служил епископ Михей. Потом принесли икону Калужской Божьей Матери. Вечером удалось побывать у батюшки и выяснить вопрос, у кого мне исповедоваться дома. Батюшка заставил меня называть всех священников по имени, а когда я никак не могла вспомнить имя одного старичка-священника из кладбищенской церкви, он мне сказал, у него и исповедоваться, и прибавил, чтобы и о. Адриан тоже у него бы исповедовался. А он как раз и был духовником всего нашего духовенства. Потом батюшка много шутил, говорил, что приготовит о. Адриану приход в Козельске и вызовет нас всех в Козельск, через год. Завтра сказал придти к нему в 12 часов для напутствия на дорогу.

16-го августа. С утра носили икону Калужской Богоматери по калиям, потом все пошли ее провожать. У колодца св. Пафнутия было освящение воды архимандритом Пантелеимоном.

Так хорошо молилось, все время шла рядом с иконой, всю дорогу читали акафист и пели. Набрала воды и пошла к батюшке. Батюшка так трогательно снаряжал в дорогу. Дал мне свой носовой платок, куда увязал сухариков. Меня благословил иконкой Казанской Богоматери, на которой написал «благодать». Дал иконку для о. Адриана и вернул его крест. Так ясно, отчетливо читал молитвы напутственного молебна. Была мысль: «Хоть бы еще Господь привел побывать у батюшки». Попросила батюшку разрешение еще приехать. «Конечно, приезжай, приезжай зимой, тогда у меня народу мало, и я скучаю». - «Батюшка, да ведь все равно народ у Вас будет, и трудно будет к Вам попасть». - «Нет, нет, приезжай, я буду принимать тебя каждый день».

Простилась с Батюшкой с теплым, благодарным чувством. Хотя бы подольше сохранилось это необыкновенное мирное состояние! Спаси его, Господи, дорогого нашего батюшку. Вечером выехала из Козельска.

***

20-ое января. Приехала, слава Богу; просто не верится, что Господь опять привел меня в благословенную Оптину.

Терпения не хватило сидеть на ст. Сухиничи и ждать поезда на Козельск; дождалась утра и поехала прямо на лошадях (60 верст) до монастыря. Ведь Батюшка обещал принимать ежедневно! Дорога была трудная, был страшный мороз, а ведь была одета не для путешествия в санях!

Но вот, наконец, я и в хибарке; 2 часа, сейчас должен выйти Батюшка. Чувствую, что очень волнуюсь и даже боюсь попасть к Батюшке - такой сумбур в голове и усталость! Но вот вышел келейник о. Севастьян и попросил всех отъезжающих; за ними пошли все, и я в том числе. Стала я в сенцах, в очереди; слышу, как Батюшка в приемной читает молитву к путешествию, всех отъезжающих кропит св. водой, а потом идет и ко всем нам с кропилом, и каждого тоже окропляет. Подошел ко мне, поднял кропило и так ласково, ласково: «матушка, радость ты наша, что же ты к нам приехала? Мы очень, очень благодарны, и нам это будет полезно, но что же мы можем тебе дать?» Покропил св. водой, обошел дальше всех, вернулся опять, подошел ко мне и потянул за руку; можно было остаться в приемной, но сделалось как-то страшно, да и чувствовалась усталость после дороги. В душе же было какое-то ликование - решила уйти со всеми остальными.

21-ое января. Сижу целый день. Батюшка на общем благословении очень ласков, иногда что-нибудь говорит, но не зовет. Наконец, поздно вечером вдруг говорит: «А ты у нас ведь весь пост останешься, ведь правда?» Ушла с тревогой! Как же так? Ведь Батюшка же знает, что я остаться не могу.

22-ое января. Опять провожу время в хибарке. Уже начало четвертого, сейчас всех отошлют в церковь на повечерие. Кто сегодня будет тем счастливцем, кто останется здесь с батюшкой? Вдруг слышу о. Севастьян докладывает обо мне; ответа батюшкиного я не слышу, но входит о. Севастьян и зовет меня. С трепетом перехожу порог приемной. Батюшки нет довольно долго. Много было передумано за эти минуты. Все переживания, которые казались горькими, тяжелыми, вдруг стали совсем неважными; вся обстановка комнаты действовала умиротворяюще, в душе было благоговение и трепет. Батюшка вошел: «Ну что же как у Вас, рассказывай». Начинаю рассказывать; батюшка перебивает и говорит, что я должна остаться на весь пост. Говорю, доказываю, рассказываю с какими трудностями удалось уехать, а Батюшка все свое. Наконец, говорит: «ну, останешься первую неделю». Потом вдруг говорит: «Но ведь ты с о. Адрианом совсем к нам приедешь весной, т.е. летом?» Ничего не могу понять, опять те же слова!

Даю ему ложечку серебряную. Батюшка озабоченно говорит: «Чем же мне отблагодарить?»

Просидела у Батюшки до 11-ти часов ночи. Были и шутки, но были и такие минуты, что трепет охватывал. В продолжении этого времени батюшка принял Лидию Васильевну (зав. музеем), меня же не захотел отпустить. И вот во время этих разных хозяйственных разговоров (тут и о. Петр приходил, другой келейник), у меня явилась мысль: «как это батюшка должен уставать, как его внимание должно утомляться, как он может все время каждому отвечать на его вопросы!» Лидия Васильевна просит разрешения Батюшки что-нибудь почитать, а Батюшка поворачивается ко мне и говорит: «Ты знаешь, я ведь к вечеру начинаю лениться и ничего уже не могу, больше дремлю». Вот удивительно Батюшка: уловил мою мысль! Лидия Васильевна ушла, пришла Анюта, Батюшка засадил ее вязать, а я читала ему письма, которые он мне давал. Прочла письмо одной дамы, которая спрашивает, что ей делать, что у них все церкви «живые»? Я спросила, что делать, если у нас дома все церкви будут «живыми». «А ты приезжай с батюшкой к нам». Начинаю спрашивать объяснений: «Пусть прихода не бросает, а только, если ему предложат оставит, все, вместе приезжайте, я здесь устрою». Кончился наш вечер угощением меня и Анюты чаем с конфетами. Я ушла, как всегда от Батюшки, унося мир и покой.

Батюшка сказал приходить к нему каждый день, но не верится, что он сможет принимать каждый день.

23-го января. Не была совсем, были посетители деловые; Батюшка даже извинился, сказал что занят.

24-го января. Опять была у Батюшки с 11-ти утра до 11-ти вечера с перерывами на 2 часа. Как много слышала, как много почерпнула! Батюшка посадил ему переписывать, а в это время принимал. С чем только не приходили! Иногда чувствовала, что мешаю, что человеку неприятно присутствие постороннего, просила разрешения уйти - но Батюшка не разрешал. В 8 часов Батюшка принял двух девушек Таню и Анюту, которые у него бывают почти ежедневно. Батюшка всех нас угощал состояние у меня было недоумевающее. Девушки все хохотали; когда Батюшка уходил - говорили разные глупости и ели, ели без конца сладости. Мне было неприятно сидеть с ними, было обидно за Батюшку, за самые стены хибарки, не знала что делать, чувствовала себя отвратительно. Еле-еле досидела; наконец, стали уходить, было 11 часов. Пришла мать Людмила, которая, кажется, должна была прочитать батюшке правило. Пришла домой на подворье к матушке Марии - было очень плохо на душе. Что же это такое? Каждый день Анюта, Таня ... в хибарке ждут, а Батюшка столько времени уделяет им, которые этого не стоять, т.к. ведут себя так легкомысленно, даже у него.

25-го января. Встала с какой-то тяжестью в душе; пошла к обедне, потом посидела дома, а в хибарку не шла. Отстояла повечерие, панихиду. Наконец, пошла в хибарку, мысли смущали, думала даже брать благословение на отъезд. После того как Батюшка отпустил всех исповедниц, все вошли в приемную к Батюшке за благословением. Вхожу за другими и, смотря на портрет старца Амвросия, думаю: «Помоги Ты мне разобраться в поведении Батюшки». Батюшка благословляет меня и говорит остаться. Все начинают выходить из приемной. Анюта и Таня хотят остаться, но Батюшка отсылает их ко Всенощной, потом запирает дверь на крючок, подходит ко мне и говорит: «Ну что же, матушка, как ты провела сегодняшний день?» - «Плохо, Батюшка». - «Ну, ну не сердись на меня». Трепет объял меня! «Батюшка, я разве могу сердиться на Вас, но мне было так обидно за Вас, и я Вас не понимала; ведь там все ждут, а тут у Вас две, хохочут.» - «Ну ничего, ничего, где уж тебе понять! Ты и своего батюшку иногда не понимаешь!» Стало сразу так хорошо, все сомнения отлетели, было стыдно, что осудила старца. Батюшка ласково погладил по голове и усадил на диван, дал читать вслух. Батюшка на вид дремал, но чувствовалось, что он не спит; временами взглядывала на Батюшку, и благоговение охватывало меня, чувствовалось что Батюшка творит молитву. Вдруг о. Севастьян докладывает: Таня и Анюта. Батюшка вздрогнул, меня погладил по голове и сказал их позвать. Но мне уже ничего, я сижу, переписываю, а они пересыпают какие-то батюшкины продукты. Батюшка несколько раз подходил, ласково на меня поглядывая. В 11 часов приходит мать Людмила, а мы уходим.

Потом я узнала, как Батюшка всеми мерами старался отвлечь этих двух девушек от той жизни, что они вели. Он их удерживал в хибарке, кормил сладостями, только бы они поменьше проводили время в своей легкомысленной компании.

26-го января. Не попала к Батюшке, зато весь почти день провела в церкви.

27-го января. Не знаю, что и написать сегодня, столько было пережито необыкновенных минут! Была у Батюшки сначала с Анютой - отправил нас к вечерне, а потом я пришла и просидела одна с Батюшкой до 11.30 вечера. Устроил это второй келейник Батюшки - о. Петр; он позапирал наружные двери и даже подвесил звонок, чтобы никто не помешал.

Батюшка был какой-то особенный, он часто погружался в молитву, в эти минуты я боялась шевельнуться и все думала: «ведь я не стою того, чтобы сейчас быть с Батюшкой». Трудно описать этот вечер. Я писала, читала вслух; во время чтения Батюшка часто прислонялся к спинке дивана и закрывал глаза. Что ни приходилось читать - все как-то или подходило ко мне или казалось нужным для о. Адриана. Зашел разговор о последних временах. Батюшка сказал: «Нилус, правда, написал свою книгу давно, когда еще мало говорили об этом, но он все-таки очень увлекается в своих заключениях. Вот ты в этом деле и батюшке своему почаще, говори: «умерьте свои восторги».

«Нилус в своей книге поместил письмо одной девицы, в котором она описывает свой сон. Ей виделись святые на небе, которые сказали, что конец будет в 24-ом году, но может быть еще будет отсрочка.

«О. Иоанн Кронштадтский говорит о 30-ом годе. У нас все время была опасность со стороны гражданской власти, эти три года мы (Оптина) держались каким-то чудом, а теперь начинается опасность в самой церкви нашей русской. Ведь теперь началось вольнодумство в церкви, и это опасно!

«Ты знаешь если перевести апокалипсическое число 666, то получится «вольнодумец».

Батюшка еще говорил из Апокалипсиса, но к сожалению, мне не все было понятно; переспросить же боялась, т.к. несколько раз убеждалась, что в такие минуты Батюшку переспрашивать нельзя, он сейчас перестанет говорить и обратит все в шутку.

Помню еще знаменательные слова: «тех, кто останутся верными православной церкви, где бы они не были разбросаны, Господь всех соберет вместе, как апостолов при успении Богоматери».

29-ое января воскресенье. У Батюшки продолжаю бывать ежедневно. Просто не пойму, как это, почему? За что мне такая радость? Часто просиживаю у него часами одна в комнате, часто пишу ему, или читаю, иногда бываю не одна, а с кем-нибудь. Но никогда Батюшка не оставляет меня без внимания. Раз был такой случай: Были мы вместе с Марусей Калужской. Батюшка усадил меня писать, а она читала громко канон Богоматери Скоропослушнице; Батюшка сидел тут же и, яко бы, смотрел в книгу. Это были какие то необыкновенные минуты. Потом Батюшка дал Марусе читать письмо «О церковном пении» из журнала «Русский Инок». Я писала и думала: «ведь это письмо читается для меня, чтобы я передала о. Адриану, который сейчас интересуется вопросом о церковном пении». О. Севастьян вызвал Батюшку на общее благословение, Батюшка поднялся уходить, Маруся спросила его: подождать ли ей с чтением? Батюшка ответил: «Нет, нет, читай, это ты для матушки читаешь». Возвращается и говорит мне: «Помнишь, мы с тобой послали письмо о. Амвросия твоему батюшке, а вот сейчас пошлем и это».

Как я рада, что предстоит новая переписка, что можно будет опять сидеть с Батюшкой, а то я свое переписывание уже кончаю. Переписывала же я из жития Сильвестра Римского, его спор с евреями, а у Батюшки есть один еврей, который хочет креститься, и ему, по словам Батюшки, нужны доказательства нашей веры.

31-ое января. Сегодня Батюшка сказал, что скоро вместо крестного знамения будет треугольник, в Москве у красных как будто это уже есть.

«Окружающее иереи сначала хорошо к нам относились, хотя и не посещали нас, а теперь мы с ними разошлись во взглядах, они подписались в живую церковь, а мы нет, они нас обвиняют теперь в староправославии».

Читала вслух брошюру о пророчествах в Апокалипсисе. Там говорится о последовательном снятии 7-ми печатей, со снятием же последней 7-ой - последует конец мира.

Период же между 6-ой и 7-ой будет более продолжительный, чем предыдущее, и будет делиться на 7 более кратких. Батюшка посмотрел на меня и сказал: «Отец Иоанн Кронштадтский говорит, что 6-ая печать уже снята... понимаешь?» И так это Батюшка сказал серьезно, вдумчиво, а потом опять начал шутить.

Так трудно с Батюшкой. Переспрашивать ничего нельзя. Если попросишь объяснения чего-нибудь - сейчас получаешь ответ: «У тебя есть твой батюшка, он тебе все объяснит».

2-ое февраля. Сегодня причащалась, Так было хорошо. Никогда не забуду вчерашней исповеди. Полумрак в комнате, одна лампадочка горит, и Батюшка с непокрытой головой в эпитрахили и поручах. На этот раз исповедь была обыкновенной, по книжке, как принято в Оптине. Батюшка поразил тем, что все помнил предыдущее, несмотря на такое, почти ежедневное, количество исповедников. И эта необыкновенная любовь и ласка: «я прошу тебя этого не делать, я очень прошу тебя» ... В эти минуты готова все обещать, а потом так скоро все забывается, и увы, только короткое время звучит в ушах эта просьба Батюшки и его разрешительная молитва: «Разрешаю чадо мое духовное».

После причастия пришла к нему, так ласково, ласково поздравил. Батюшка наш дорогой, как я привязалась к нему!

Но зато сегодня со второй половины дня начались испытания! Не могу понять, что случилось, почему это сегодня Батюшка меня не оставляет, у себя; ведь всегда, всегда я бывала у него, а сегодня вдруг, когда мне нужно обязательно окончить переписывать для о. Адриана - я не могу попасть к Батюшке. Он все отправляет меня: то обедать, то к вечерне, то, наконец, желает мне спокойной ночи. Я несколько раз говорю, что мне нужно уезжать; тогда Батюшка мне говорит: «Вот крест вынесут и поедешь, останься до 4-ой недели вел. поста!» В другой раз сказал, чтобы провела 1-ую неделю, а обращаясь к присутствующим сказал: «Вот я матушку усиленно оставляю на 1-ую неделю Вел. Поста, а она мне отвечает, что ей не нравятся постовые напевы, и потому она хочет уезжать». Наконец, около 10-ти часов вечера иду сама к Батюшке... Он встречает: «Что же ты не приходила писать? Я ведь тебя жду целый день». Я начала просить разрешения завтра (пятница маслян. недели) уехать, т.к. мне обязательно нужно быть дома к прощеному воскресению. Сначала Батюшка убеждал остаться первую неделю, но потом согласился отпустить меня завтра и объявил, что у нас «прощальный вечер».

Окончила переписывать для о. Адриана; Батюшка начал делать приписки на этом письме о церковном пении. Вошла одна дама из Смоленска, Батюшка дал ей читать вслух акафист, присланный о. Адрианом, «Неувядаемый цвет», а сам продолжал писать. Дал для о. Адриана книгу Ефрема Сирина и помянник. Мне Батюшка надел кольцо на палец, надавал много просфорок и дал голубую ленточку. С грустью уходила, зная, что это уже последний вечер.

3-е февраля пятница. Сегодня прощалась с Батюшкой и пробыла одна с 11-ти до 4-х часов. Как подумаю, что уже сегодня вечером буду сидеть на вокзале, а не в этой милой, дорогой комнатке! Только подумала, а Батюшка дает письмо читать и говорит: «видишь, какие мне пишут письма». Читаю: «Милый, дорогой Батюшка, вспоминаю Вашу хибарку, так грустно что уехала и т.д....» я смеюсь и бросаю письмо. «А ты мне будешь писать?» Говорю, что меня смущает то, что мои письма ему будет читать кто ни будь из посторонних. Батюшка говорит, что он мои письма будет читать сам. Потом говорит: «хочешь я напишу тебе письмо сам? Только ты не взыщи за каракули». Батюшка всегда так ласково говорит об о. Адриане и так убедительно просит, чтобы он не подписывался в «Живую церковь». «Ты знаешь все священники, которые бывают у меня и которые подписались, говорят: «как будто мы что то потеряли». «Это - благодать отошла».

Прошу Батюшку, чтобы он не забывал меня благословлять заочно.

«Буду, буду всегда; как 9 часов вечера, так и знай, что я тебя благословляю». Вот радость то, вот хорошо!!

Когда читал молитву к путешествию, прервал ее и сказал мне: «Видишь, мы молим Господа, чтобы ты еще приехала к нам».

Как вышло странно: уезжало нас трое: Вера Ильинична, монахиня и я. Вера Ильинична была на молебне вместе со мной, а монахиня опоздала и подошла только под благословение. Батюшка, благословляя Веру Ильиничну, вдруг говорит ей: «Ты ведь едешь, довези ее», показывает на меня. Почему это он так сказал? Он ведь знает, что меня на вокзал обещал отвезти о. казначей Пантелеимон на монастырской лошади. Пришла домой, лошадь была готова, и о. казначей с матушкой Ольгой отвезли меня на станцию и уехали, оставив дожидаться поезда, который отходил в 2 часа дня.

Открывается касса, подхожу брать билет и вдруг узнаю, что билеты вздорожали и у меня не хватает денег, т.к. я лишние раздала монахам, оставив себе в обрез. Меня выручила Вера Ильинична, дала денег и тут нам вспомнились слова Батюшки: «довези ее». А монахиня, бедная, должна была вернуться ночевать в Оптину, т.к. у нее тоже денег не хватало; она ведь и на молебне не была...

9-ое февраля. Никогда не забуду моего путешествия! Сколько натерпелась я в дороге! Вот что значит не послушаться Батюшки! Говорил он пожить первую неделю поста, а я выпросила позволение уехать - ну, зато и помучилась!

На ст. Сухиничи мы расстались с Верой Ильиничной - она поехала на Смоленск, а я пересев на другой поезд, на Бахмачь. В Бахмачь приехала в 4 ч. утра в прощеное воскресение. Вдруг узнаю, что поезд на Ромны только что ушел, что поездов больше не будет целую неделю, по случаю заносов!

Переезжаю на товарный Бахмачь, узнаю, что товарных поездов тоже нет. Что делать? Ведь и денег нет! В голове, мысль: «Батюшка помоги, что делать, на что решиться». Кругом слышу, что собираются ехать на лошадях, но едут не прямо до Ромен (80 верст), а сначала нанимают подводу до ст. Рубанка. А у меня ведь денег нет!

Вдруг подходит ко мне молодой человек в бекеше, вид у него советского комиссара и предлагает довезти меня до ст. Рубанка на казенных лошадях. В голове мысль: «кто он такой? Комиссар, еврей?» - не разберу. Не знаю, на что решиться, потом вдруг сразу решаюсь. Сидим, ждем лошадей, - лошадей нет. Продрогли, на вокзале не топлено, идем вместе нанимать квартиру на ночлег у железнодорожников.

Утром моему спутнику делается дурно, что то с сердцем, оказывается угорел. Попросил открыть его корзину и дать полотенце, открыла и испугалась: лежат пачки денег! Пока пришел в себя, сходил к врачу и узнавать насчет казенных лошадей - началась метель, снег так и валит. Выехали мы после метели в 4-ом часу дня на обыкновенной крестьянской подводе (лошади казенные не приехали). Добираемся до ст. Григоровка, уже стемнело, спрашиваем дорогу дальше. Нам советуют остаться ночевать, но спутник мой не соглашается; он даже грозит револьвером вознице, чтобы только вез, а мне говорит, что он везет много денег и ночевать нигде, не хочет. Едем дальше, темно, дороги нет. Я совершенно замерзла; спутник мой идет вперед и, зажигая зажигалку, ищет дорогу. Встречаем волка, наконец видим огонек, подъезжаем к нему. Возница наш категорически заявляет, что дальше не поедет, опять угрозы револьвером, расспрашиваем дорогу и едем дальше. Опять та же история - дороги нет, все заметено снегом, видим огонек, идем к нему та же лачуга, у которой мы только что были и спрашивали дорогу. Значит, мы крутились на одном месте! Приходится здесь остаться. Уже 12 часов ночи. Входим, у меня так замерзли ноги, что меня почти внесли на руках и уложили на лежанку. Лежим рядом, людей в избе много; теснота и грязь. Всю ночь проговорили. Сначала разговор и поведение моего спутника были очень неприятные, но потом выяснилось, что он бывший офицер. Он мне признался, что совсем запутался: он и офицер и диакон и женат, и жена не с ним; посоветовала ему съездить к старцу - обещал. Призналась, что муж мой священник, а раньше не говорила, боясь, что он не довезет меня, куда нужно. На другой день, т.е. уже во вторник первой недели добираемся до ст. «Рубанка», и попадаю я на квартиру моего спутника, который живет еще с двумя своими товарищами. Хозяйка пустила к себе в комнату переночевать. Настроение у меня ужасное, приходится есть скоромный суп, и, вообще, вся эта обстановка советских деятелей! Всю среду хожу, хлопочу насчет лошадей, мне помогают; наконец, в четверг находим! В одних санях едут 3 еврея, в других один, который берет меня на половинных началах.

Выезжаем, лошаденка еле-еле плетется. Добираемся до деревни «Вел. Бубны», лошадь останавливается - ни с места. Просимся, чтобы пустили нас куда-нибудь во двор покормить лошадей - крестьяне не хотят пускать евреев! Наконец, я пошла обходить дворы - и нас пустили. Отдохнули, лошади поели; выезжаем. Наша лошадь опять останавливается. Те сани уехали; остаюсь я со своим спутником. Спрашиваю, есть ли у него деньги - нет. Иду нанимать подводчика, а наш соглашается здесь, в деревне, подождать, пока новый вернется и ему заплатит. Договариваюсь с одним крестьянином, он уже дает своей лошади овес, вдруг приходит наш подводчик с уже нанятой им подводой. Тогда этот, что дал лошади своей овес - требует, чтобы мы ему за него заплатили! Я просто чуть не плачу от всех волнений. Измучилась ужасно, но знаю, что это потому, что не послушалась старца. Батюшка с первого дня моего приезда оставлял на весь пост, а потом уже хотя бы на первую неделю! И надо было остаться, это был последний Вел. Пост, что существовал монастырь. В конце. пятой недели Вел. Поста начала работать ликвидационная комиссия, службы церковные прекратились. Монахи постепенно выселялись; многие из братии устраивались жить в Козельске (3 версты от Оптиной), старшим иеромонахом и духовником у них был о. Досифей. Через некоторое время удалось все-таки в Оптиной получить один храм, как приходской, и в нем служил иеромонах Никон. Для нашего дорогого Батюшки тоже начались испытания: болезнь, арест и, наконец, выезд в Брянскую губернию. Сначала Батюшку увез его духовный сын Василий Петрович Осин на свой хутор под мест. «Плохино», а потом он его перевез к своему шурину Андрею Евфимовичу Денежкину в с. Холмище.

***

Следующая моя поездка к Батюшке была в начале Петровского поста 1923-го года. Поездка была очень печальная. Ездили мы вместе с о. Адрианом. Он был болен и ехал в Киев посоветоваться с врачами; заезжали в Козельск, где собралась почти вся братия Оптинская, чтобы узнать подробно, как доехать к Батюшке в с. Холмище.

Встретились в Козельске с о. Дмитрием Ивановым, который только что вернулся от Батюшки; он посоветовал о. Адриану взять с собой епитрахиль, т.к. ее у Батюшки нет, и он не сможет исповедовать.

Наняли мы одного старичка крестьянина, помню его называли по отчеству «Ермолаевич», и поехали. С нами ехал секретарь Батюшки о. Кирилл Зленко и еще один молодой человек - киевлянин.

Село Холмище от Козельска - в 60-ти верстах, а от ст. Думиничи М. К. В. жел. дор. - в 25-ти верстах.

От Козельска мы ехали по большой дороге, а потом свернули на проселочную, в одном месте переезжали паромом; вообще, местность болотистая, и весной и осенью дороги настолько плохи и залиты водой, что временами и почту доставлять было нельзя.

Мы приехали к вечеру. Батюшка жил у одного зажиточного крестьянина Андрея Евфимовича Денежкина, очень грубого и крутого нрава. Он был вдовец, имел 2-х мальчиков. В то время у него жила его родственница монахиня, с Батюшкой же приехал его второй келейник - о. Петр. Батюшке была отведена половина избы, отделенная коридором от помещения хозяина. У Батюшки была маленькая передняя, приемная и его личная комната. Не могу без грусти вспомнить об этом посещении Батюшки. Он совершенно ничего не говорил, а только повторял: «я сейчас болен, в изгнании, без своей братии, я сам ничего не знаю и нуждаюсь в поддержке».

О. Адриан еле-еле упросил его поисповедовать; Батюшка, по - «Иер. Нектарий» исповедовав, отдал ему обратно привезенную епитрахиль со словами: «она будет тебе полезна». Послал о. Адриана для выяснения некоторых вопросов к владыке Михею, который жил где-то под Козельском. Меня Батюшка отказался исповедовать, а послал к иеромонаху о. Никону, который еще служил тогда в Оптинском храме, существовавшем некоторое время, как приходской. Я много наплакалась; мы с о. Адрианом пробыли только сутки и уехали обратно в Козельск. О. Адриан вместе с о. Димитрием предпринял путешествие к владыке Михею, и мы уехали в Киев.

***

Только в мае 1925 года я вновь приехала в Холмище. Приехала со ст. Думиничи. За время, что я не видела Батюшки, у меня родился второй сын, которого мы назвали Сергеем и записали Батюшку его крестным отцом.

Я с Батюшкой переписывалась, писала ему всегда, когда были трудные минуты - и всегда после его ответов получала утешение.

Помню в посту был необыкновенный случай исцеления о. Адриана по Батюшкиным молитвам. Каждый день вечером посылала в церковь лекарство (порошки, Боржом), с самого начала поста были нестерпимые боли желудка. С ужасом говорили между собой, что пожалуй, он так разболеется, что не сможет и крест вынести. Скоромной пищи есть не хотел, и я не знала, что мне, с ним делать! Написала одной монахине в Козельск, Анастасии, чтобы она попросила Батюшку помолиться. И вот как-то сразу, еще когда о. Адриан шел утром к литургии в день выноса Креста, у него были боли, а к вечеру все прошло, и вечернее Богослужение, с выносом Креста, прошло без болей. Боли прекратились, и долгий период времени не возвращались. Мать Анастасия рассказывала, что Батюшка устроил краткий молебен, и все, слышали как он поминал «болящего иерея Адриана».

День Преполовения. Так хорошо около Батюшки, за что это мне? Невольно является мысль: «Кому много дано, с того много и взыщется». Батюшка мне сказал не ехать в Козельск: «Поживи лучше у нас, отдохнешь, успокоишься, а в Козельске сейчас все волнуются, там тебе нечего делать». Говорила, что хотела бы повидать о. Досифея, о. Кирилла, о. Никона: «Не надо, не надо, они все в беспокойстве». Сегодня пришли монахини из Козельска и рассказали, что о. Кирилла увезли большевики в Калугу, а о. Никон едет сюда к Батюшке, но остановился по дороге где-то ночевать.

Так хорошо было вчера; просто и сейчас не могу вспомнить без умиления! Когда я вошла с другими, Батюшка вышел из своей комнаты с пением: «Христос Воскресе», в розовой епитрахили, в цветном вышитом поясе, такой радостный и весь сияющий. Он очень ласково преподал мне первое благословение, сказал что рад мне. Сразу же оставил меня; но здесь еще была София Александровна Энгельгардт из Москвы, которая попросила меня ее оставить одну. Пришлось спросить Батюшку позволение придти потом и уйти сейчас.

Отпуская меня, Батюшка сказал, обращаясь к Софии Александровне: «Ты знаешь, Сонечка, у нее когда ее батюшка заболевает, она больше начинает усердствовать в молитве.» И вспомнились мне мои переживания в Посту, во время болезни о. Адриана.

С 4-х часов до позднего вечера я пропела у Батюшки. Батюшка расспрашивал о нашей жизни, спросил, что волновало о. Адриана последнее время. Я сказала о просящих материальной помощи и о посетителях вообще. На счет оказания помощи Батюшка рассказал а Праведном Филарете Милостивом но отметил, что нужно разбираться и не всем помогать в одинаковой мере. Потом принес мне одну статью о монашестве, которую заставил прочесть, а сам как будто думал. Статья эта была, мне кажется, ответом о. Адриану на его письмо. В статье говорилось что христианство требует гармонии духа с плотью, отнюдь не запрещая проявлений плотских, но требует подчинения их духу и как бы диеты в их проявлении. Когда я кончила, Батюшка мне сказал: «Ты сделаешь выписки и повезешь о. Адриану». Отдала новый наперсный крест о. Адриана (чтобы Батюшка поносил). Принесли самовар, мы вместе с Марией из Гомеля пили чай у Батюшки. Батюшка сам хозяйничал и нас угощал, такой был веселый и радостный. Вспомнил о большом количестве; посетителей у о. Адриана и вдруг сказал: «Ты ему скажи, что иерею не годится принимать много посетителей, это его отвлекает от службы Богу. Ты ему скажи, что нужно быть очень осторожным, власти этого не любят. Ну, вдруг ему придется посидеть в тюрьме, и тогда прихожане лишатся своего пастыря. Он должен принимать с разбором, не спеша, я ведь никогда не спешу принять кого-нибудь. А как только станет протоиереем, пусть совсем прекратит прием».

Вечером Андрей Евфимович (хозяин Батюшки), читал, а все пели канон и акафист пр. Серафиму. Батюшка тоже присутствовал и пел; хоть бы мне когда еще так помолиться как вчера! В 12 ч. ночи Батюшка нас всех благословил, и я вместе с Софией Александровной отправилась на сеновал спать. София Александровна уже несколько лет как духовная дочь Батюшки; она дочь помещика Смоленской губернии; в данное время жила и служила в Москве. Мы с ней почти всю ночь проговорили; она мне рассказала о священниках Московских, посещающих Батюшку; об о. Сергии Мечеве, настоятель храма на Моросейке, об о. Андрее Эльпсоне, настоятеле. Александрийского Подворья, о многих лицах из их приходов, и вообще о разных москвичах. На другой день утром Мария читала правило, я присутствовала, потом все, получив благословение, пошли пить чай на хозяйскую половину. Часа через два всех позвали опять к Батюшке. О. Никон, перед своим отъездом, читал акафист Спасителю и Божией Матери и служил молебен. Настроение было молитвенное; казалось, что там за дверью, Батюшка следит за тем, чтобы мысли никуда не уходили, а уже когда временами выходил к нам и подпевал слова акафиста - было так, умилительно!

Вдруг, после, акафиста, Батюшка подходит к Святому углу берет крест и говорит о. Никону: «Вот этот крест ты повезешь о. Данилу позолотить, это крест честного протоиерея о. Павла (из Гомеля); а этот ты тоже возьмешь, это крест о. Адриана.» Я невольно подхожу и прошу креста не отдавать золотить, т.к. раз я не буду в Козельске», то кто же его привезет о. Адриану? Ничего не помогает, Батюшка говорит, что о. Адриан сам за ним приедет. В смущении и недоумении я прошу о. Никона переговорить с Батюшкой, объяснить ему, что не может же о. Адриан долго быть без наперсного креста, что же он будет делать? Носить свой иерейский? Ничего не помогает. О. Никон уезжает. Батюшка затворяется у себя. Хозяева уезжают копать картошку; София Александровна рыдает на сеновале, мать Анастасия тоже расстроена; у меня состояние не важное: к о. Досифею Батюшка ехать не позволяет; креста домой не привезу, как же быть? Наконец беру свое переписывание и иду к Батюшке и прошу разрешения хоть пописать у него. Батюшка разрешает. Не долго пишу, приходит Батюшка, очень ласковый, кормит конфетами. Прошу выяснить, как мне быть с отъездом? Наконец он говорит: «в воскресение уедешь в Козельск, будет случай, и это тебе не будет дорого стоить». Конечно, веришь Батюшке, и успокаиваешься.

Потом Батюшка смотрит на мое обручальное кольцо и начинает очень подробно рассказывать историю одной монахини Страстного монастыря: «У нее было кольцо на пальце, которое никто не мог снять без повреждения организма, доктор отказался. Кольцо ей было надето одним предком, который сошел с портрета и надел ей его в старинном замке ее дяди. Ты знаешь ведь, что всегда в старинных замках бывают разные таинственные духи, которые ходят»... К чему этот рассказ?

В этот мой приезд Батюшка столько мне говорил, в виде шуточек, о различных случаях нашей жизни с о. Адрианом. Я сама ни разу ни о чем не вспоминала. Приходилось только подтверждать то, что говорил мне Батюшка. Батюшка вспоминал о том, что мне часто приходится беспокоиться о том, что о. Адриана долго нет, что он голодный, потом придет и приведет кого-нибудь с собой, а приготовлен только ему завтрак, «ну ты и сердишься». И вспомнилось мне, когда в постный день ждешь из церкви и есть один жаренный карась, а пришло двое, что делать? значит, надо давать только чай? - а там о. Адриану уходить надо. И смешно, смешно стало от воспоминания всего этого! Батюшка нравоучительно говорил!., что нужно кормить о. Адриана, исполнять его капризы в смысле пищи, что у него слабый организм. Батюшка говорил: «Батюшка твой приходит домой всегда усталый, ему не до тебя; я знаю, тебе трудно, много народу, суета, но знаешь, я так рад, что ты вышла за него замуж, а не за кого-нибудь другого, право я очень рад. Он находится в полном православии». От этих слов делается очень радостно. Вообще, вот удивительно при Батюшке всегда так радостно, что не хочется ничего говорить и вспоминать неприятное. Верится, что все должно измениться. И вот так и выходит, не говоришь, Батюшка говорит сам, а после его рассказа, уже все изменилось в воспоминаниях. Батюшка еще сказал: «Ты умница, что все бросила и приехала. А ведь о. Адриан теперь пользуется, что тебя нет, ему свободно, и он принимает, принимает без конца.»

Все хорошо, но ведь хочется поисповедоваться у Батюшки. Но он почему то отказывается - посылает в Козельск, говоря «там храм и богослужение», а страшно, вдруг я Батюшки больше не увижу? Хотя Батюшка несколько раз спросил: «Даешь слово что еще раз придешь?» Господи, да я всегда рада, были бы только деньги на поездку. Батюшка в этот раз вынес деньги и просил дать Андрею Евфимовичу, не говоря, конечно, что это Батюшкины; этим Батюшка как-бы показал, что мы, приезжающие, должны платить Андрею Евфимовичу, для того, чтобы иметь возможность приезжать к нему.

В воскресение я действительно уехала в Козельск с приехавшими из Тулы, мне пришлось заплатить очень мало. Все так вышло, как сказал Батюшка.

В Козельске я причастилась, поисповедовавшись у о. Досифея; он как-то меня не удовлетворил. Я даже подумала: «Не дай Господи, если Батюшка умрет, я к о. Досифею не поеду, пожалею денег, так как такие, как он, могут найтись и поближе к нам».

***

Решили приехать к Батюшке провести имянины о. Адриана. Приехали 24-го августа (1925 г.) к вечеру. Батюшка нас встретил ласково, был доволен, что мы приехали вместе. Начал обсуждать со мною, что нужно приобрести из продуктов, чтобы отпраздновать имянины «честнейшего протоиерея» (хотя о. Адриан еще не был протоиереем). Позвал Андрея Евфимовича и отдавал ему различные распоряжения насчет покупок. В день имянин был молебен с акафистом Владимирской Божией Матери, который читал о. Адриан. Потом мы были у Батюшки. Батюшка, по обыкновению, заставил меня переписывать, а в это время разговаривал с о. Адрианом, который выяснял свои вопросы по пастырству, читал ему письма, которые привез.

Вечером мы все пили чай вместе с Батюшкой на половине хозяина, с пирогом, заказанным Батюшкой. Батюшка передал рассказ о том, как одна девушка умерла, а потом ожила, чтобы покаяться в одном грехе, потом опять умерла. Потом другой рассказ об одном священнике, которому явился прежний, умерший, и показал, где у него остались лежать непрочитанные поминания. Батюшка меня называл и секретарем и казначеем о. Адриана, это так и было, так как приходилось быть в курсе всех его дел. Страшно хотелось, чтобы Батюшка нас благословил вместе. Батюшка так и сделал, сказав, что с 1-го сентября для нас начинается новый год, так как по церковному стилю 1-ое сентября это новый год. Батюшка нас поисповедовал и, провожая нас, мне сказал: «у тебя все хорошо, и я радуюсь, что твой Батюшка в полном православии».

27-го августа мы должны были уехать, так как торопились к престольному дню нашей церкви, 30-му августу. Уезжали мы оба проникнутые каким-то миром и радостью; всю дорогу вспоминали Батюшкины слова. Я же, вспоминая книгу «Мытарства Феодоры» думала: «как в ней отмечается то, что значит иметь духовника высокой духовной жизни, какого имела она - Василия Нового; ведь только благодаря этому ей были прощены некоторые грехи. Какое-же счастье, что мы имеем Батюшку!»

***

Следующая поездка к Батюшки была в феврале 1926 года. Я была в Москве у сестры, а потом, списавшись с о. Адрианом, мы встретились с ним на ст. Думиничи и вместе приехали в Холмище к Батюшке. Батюшка встретил нас очень ласково, как всегда сказал, что он очень рад нас видеть вместе.

Говорил о. Адриан Батюшке о всех своих волнениях по поводу отстаивания нашего храма в Ромнах, который у нас отбирали и отдавали самосвятам украинцам. Столько тогда было разных вопросов, которые Батюшка должен был разрешить!

О. Адриан побыл у Батюшки, сколько мог, и должен был уехать, т.к. к Прощеному воскресению он хотел быть со своей паствой.

Меня же Батюшка оставил еще побыть у него. Проводила о. Адриана и как-то грустно было, беспокойно. Как-то он доедет? Что дети? Соскучилась за ними, ведь я уже давно из дому, но все таки была рада, что осталась. Если бы уезжала с о. Адрианом - отъезд был бы как-то второпях, я еще не поговорила даже с Батюшкой. Теперь, надеюсь, что удастся и поисповедоваться.

Батюшка так ласков, проявляет такую заботу; спрашивает: как я устроилась, где сплю, что ела? Эта забота Батюшки так трогает меня. Первый день после отъезда о. Адриана был очень трудный для меня. Батюшка был все время занят, съехалось много народа, пришлось сидеть, со всеми разговаривать: одна рассказывала мне про свою семейную жизнь, другая говорила, что она ссорится с матерью. Под вечер разболелась голова, устала от всех разговоров. Говорили о завтрашнем дне. О приезде Василия Петровича Осина (он жил в 15 верстах на хуторе, и в начале Батюшка был у него некоторое время после отъезда из монастыря). А я думала, что же это завтра будет, если еще народа прибавится; пожалуй, к Батюшки и совсем не попадешь. Перед сном пошли все к Батюшке за благословением. Батюшка, как бы удивившись, говорит мне: «Разве ты не уехала? А я думал, что ты уехала?» - «Что Вы, Батюшка, ведь Вы сами сказали мне остаться.» - «Ах, я и забыл», улыбается. Сказала, что получена телеграмма от о. Адриана - договор нашей церковной общины (пятидесятки) расторгнут. Придрались, что во время описи не оказалось двух подсвещников, они были на время отданы в другую церковь. Батюшка сейчас же стал расспрашивать все подробно. Сказал: «Государство следит, чтобы все было исправно, вот о. Адриан отдал подсвешники, и неприятность.»

Батюшка все, все помнил, вспоминал нашу историю. Сказал мне придти завтра писать о. Адриану письмо.

На другой день Батюшка диктовал мне письмо о. Адриану, в нем он писал, что нужно послать представителей от общины в Москву, хлопотать у высших властей. Потом Батюшка вспомнил, что задал одной барышне перерисовать картинку с бумажки от конфекты и под рисунком сочинить стихи. На картинке изображался улей и пчелы; стихи должны были быть тоже на эту тему. Барышня эта уехала рано утром и поручила мне прочесть стихи, ею написанные. Прочла стихи; в них говорилось что улей это наш Батюшка, а пчелы это все мы, которые стремимся в улей, т.е. к Батюшке. Батюшка прослушал стихи и говорит: «Нет, нет, мне не нравится, я ей сказал написать четырехстишие, а она больше, да еще про какого-то Батюшку.» Сказал мне взять карандаш и продиктовал мне стихи, тут-же их составляя:

«Пчела по природе летает,
В улей мед собирает,
В жертву Богу предлагает,
Человеческую жизнь услаждает
И себя питает».

Я пришла в восторг, а Батюшка: «Тебе нравится?» Я говорю, что ему не отдам. Батюшка говорит: «Ну хорошо, ты только мне представь копию.» Батюшка начал объяснять стихи: «Пчелы трудятся, летают, собирают мед и воск, себе, в жертву Богу и в утешение людям. Из воска - свечи в жертву Богу, мед ставится на поминание усопших и в утешение людям. Лазарь когда воскрес чувствовал горечь во рту и всегда должен был есть сладкое - мед, даже с хлебом, так как все казалось ему горьким».

Батюшка стал говорить о трудностях теперешней жизни имея в виду большевиков, о всех случайностях, которые могут быть с каждым из нас: «Не бойтесь, что говорить тогда, - Дух Святый наставит вас - когда Спасителя был близок конец, Он молился и просил молиться учеников, и страх был у Него человеческий; по временам нападает страх, нужна молитва. Молитва - их страшилище».

Уезжала на этот раз в первый день Великого Поста от Батюшки. Он поисповедовал; после исповеди таким просительным голосом мне сказал: «Я тебя очень прошу, смотри за своим батюшкой». Сказал мне, как можно чаще взывать: Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй. А провожая, сказал: «У вас с батюшкой отцом Адрианом все хорошо и я радуюсь». Вынул мою иконку на шейной цепочке и поцеловал ее.

Уезжала, как всегда, с мирным настроением и думала: «Какое счастье, что есть Батюшка, и что будет, если мы его потеряем».

***

В этот раз мы с о. Адрианом приехали к Батюшке в сентябре 1926 года, со старшим сыном, Серафимом. Хотелось, чтобы Батюшка его благословил и, если возможно, поисповедовал. Ему тогда было 5 1/2 лет. Дорога на лошадях тогда была очень трудная; мы обломались, возница пугал нас рассказами о нападении волков. О. Адриан очень волновался; мы ехали очень медленно; но, наконец, добрались до Холмища. Когда о. Адриан сказал Батюшке о своем страхе в дороге, Батюшка спросил: «А крест у тебя есть?»

Это посещение наше Батюшки оставило впечатление необыкновенной его заботы о нас, о всей семье нашей. Было приятно видеть, как Батюшка ласкал Серафима. Мы все спали у Батюшки в приемной, при чем Серафима я сначала укладывала в передней на полу, а уже когда прием у Батюшки оканчивался, я его перетаскивала в приемную. Помню как Серафим исповедовался в первый раз; вышел такой сосредоточенный. Когда же я вошла после него, Батюшка мне сказал сначала уложить Серафима спать, а потом придти исповедоваться. Я, укладывая Серафима, не утерпела и спросила: о чем его Батюшка спрашивал? Он мне сказал, что Батюшка его спросил, любит ли он свою маму? - а он ответил, что нет. Я страшно удивилась. Но Серафим мне сказал: «Я же тебя часто не слушаюсь.» Это рассуждение пятилетнего ребенка меня поразило! Когда Серафим раздался и лег, Батюшка пришел, наклонился над ним и перекрестил его. В это время я подумала, что вот в нем, с благословения Батюшки, начинается жизнь сознательного христианина. Верилось, что по его молитвам, будет все хорошо. Помоги Господи!

Серафим потерял свой крест, я попросила Батюшку дать ему крест, он сначала пообещал дать свой собственный, но потом дал другой, а свой пообещал мне дать потом.

Этот раз мы торопились домой, чтобы быть дома к Воздвижению. Храма у нас уже не было, договор был расторгнут, но о. Адриан со своей общиной перешел в Никольский Храм, где, прослужил еще некоторое время. Мы заезжали в Козельск, оба пособоровались у о. Досифея. Батюшка нам сказал приехать к его именинам, к 29-ому ноября.

***

Приехали вдвоем к имянинам Батюшки к 29-ому ноября, и прожили 2 недели. Съехалось много народа из Москвы, из Козельска, из Гомеля. Все говели и причащались у о. Никона, вместе с Батюшкой, запасными Дарами, привезенными им из Козельска. Когда о. Никона еще не было, Батюшка вдруг объявил, что он сам будет исповедовать только хозяина (Андрея Евфимовича), Марию Евфимовну, о. Адриана и меня, а все остальные пусть ждут о. Никона. Все взволновались, беспокоились, но потом все уладилось.

О. Никон с о. Адрианом отслужили торжественную всенощную, а утром обедницу. Батюшка был такой светлый, радостный, вышел к общему столу и со всеми пил чай. Постепенно все стали уезжать, но у о. Адриана столько было вопросов относительно дальнейшего устроения нашей жизни, что он ждал их разрешения. Мы пробыли и вторые именины Батюшки т.е. 6-ое декабря, Батюшка в миру был Николаем.

Опять все присутствующие говели. В этот раз 6 декабря служил обедницу и причащал о. Адриана. Интересный случай произошел с одной художницей, Ниной Владимировной (из наших мест). Она сидела и рассуждала, что не все ли равно у кого ей исповедоваться? И вот Батюшка ее одну отказался исповедовать и послал к о. Адриану. В эту нашу поездку к Батюшке удалось получить его изображение и набросок группы: Батюшка, о. Никон и о. Адриан, и слепок с головы Батюшки из воска. Все это я упросила сделать Нину Владимировну, художницу, без благословения Батюшки, так как он сниматься не хотел, говоря: «Отцы святые нам этого не заповедовали». Были большие неприятности с Марией Евфимовной, которая заявила громогласно, что это оскорбление Старца (слепок), что это делается только с вождей коммунистических! Я в страхе побежала к Старцу со слепком и с изображениями. Батюшка мне сказал спрятать и никому не показывать, но разрешил увезти с собой. Я была очень рада, так как, хотя нельзя было сказать, что уж очень хорошо нарисовано и слеплено, но все-таки Батюшка был похож, а получить другое изображение Батюшки надежды не было.

Батюшка нам сказал возвращаться в Ромны, а после Крещения о. Адриану уехать в Киев, мне же пока пожить дома.

Во все это наше пребывание у Батюшки, я, по обыкновению, переписывала: переписала акафист Божьей Матери Целительницы (который Батюшка сказал читать когда о. Адриан заболевает), акафист перед принятием Св. Тайн и всякие выдержки из различных книг; о. Адриан же решал свои вопросы. Батюшка меня называл его секретарем и казначеем и вообще, как всегда, отпуская нас говорил, что мы еще увидимся. Когда же я напомнила, что Батюшка мне обещал свой крестик, он сказал, что его не нашел, а к следующему разу приготовит.

***

Приехала к Батюшке в феврале 1927 г. вызванная телеграммой. О. Адриан был уже там; он приехал из Киева, так как из Ромен был уже выслан. Батюшка заявил, что и я должна обязательно приехать, и мне послали телеграмму. О. Адриана Батюшка послал на выборы священника в местечко Плохино. Это было Прощеное воскресение. О. Адриан служил с другими священниками, сказал проповедь и как-то почти все перешли на его сторону. Из трех священников, которых выбирали, был выбран о. Адриан. Мне ужасно было тоскливо, что придется жить в этой захолустной деревне, даже квартиры отдельной не было, а вместе с хозяином в его избе. Решили поехать опять к Батюшке за окончательным решением. Батюшка подробно расспросил обо всем о. Адриана, что не понравилось ему и вообще как все было, но ничего не сказал. Спросил меня, хочу ли я в Плохино? - я сказала, что ничего не знаю, а как он скажет, так пусть и будет; но сама приходила в ужас при мысли, что нужно будет жить в Плохином! Батюшка похвалил меня за мое послушание, ушел в свою комнату, потом вышел, неся в руках маленький крестик на шейной цепочке. Помолившись словами: «Да будет крест сей легок рабе Твоей Евгении», Батюшка надел мне его на шею, сказав, что это его крестик. Мне стало очень радостно и приятно, невольно утвердилась мысль: «Да будет все так, как Господу угодно, на все Его Святая Воля.» Верилось, что за молитвы Батюшки будет все как нужно нам.

Это было в Прощеное воскресение. Началась первая неделя Великого Поста. О. Адриан ежедневно читал канон Св. Андрея Критского, утром - часы. Все, говели, готовились к Воскресению. Но все-таки мы не знали, что нам делать дальше и даже куда ехать. Батюшка ничего нам не говорил. Правда, я думала, что очевидно Старец сам не знает, как решить нашу судьбу, что, вероятно, Господь ему еще не открыл; но все-таки временами находило уныние, тем более, что условия для жизни в Холмище были очень тяжелы. Вдруг в четверг говорят, что приехал из Плохина за о. Адрианом. Мы взволновались, идем все вместе к Батюшке: Андрей Евфимович, мы с о. Адрианом и приехавший староста из Плохина. Батюшка всех усадил и вдруг заявил: «О. Адриан в Плохино не поедет». Стал объяснять старосте, что у них неправильно производились выборы, что нет подписей, говорил о том, что некоторые хотят своего дьякона; вообще о том, что у них в приходе, нет единодушия, а наоборот интриги. Батюшка так поразил старосту своею осведомленностью их дел, что он сразу начал спрашивать: «как ему молиться за исчезнувшего сына, как за живого, или как за мертвого?» Батюшка сказал отслужить акафист Св. Николаю Чудотворцу и ждать к себе сына. Я страшно обрадовалась, что в Плохино ехать не надо. Следующие дни прошли спокойно, шли Великопостные службы. В воскресение приезжал о. Досифей из Козельска, отслужил обедницу, мы все причастились, поисповедовавшись у Батюшки. Но вот началась вторая неделя Великого Поста. Нам надо было уезжать уже, но куда? Батюшка решил, что о. Адриану в Киев, а мне пока пожить, до тепла, в Ромнах, а там надо думать, о том, чтобы и детей перевозить в Киев. И так мы уезжали от Батюшки все-таки с некоторыми определениями, и думалось, что же будет тогда, когда Батюшки не будет? Кто будет решать все наши вопросы? А чувствовалось, что в нашей жизни начинается период всяких испытаний! Сохрани и помилуй, Господи, нашего Батюшку!

***

В этот раз, в июне 1927 года, еду в Холмище с одной Киевлянкой, которая давно собиралась к Батюшке. Прожили лето под Киевом всей семьей, что же дальше делать, куда ехать? Можно ли возвращаться в Ромны? Там православным людям оставили одну только кладбищенскую церковь. О. Адриана зовут туда; но ведь люди не понимают, что Г. П. У. потребовало от него подписки о выезде. Приезжаем на станцию Думиничи. Подвод нет. Решаем идти пешком 25 верст. Дорога для нас, конечно, оказалась трудной. Пришлось несколько раз разуваться и переходить ручьи вброд. Кроме того мы часть пути шли лесом, спросить было некого и потому пришлось сделать много лишнего, так как мы сбились с прямой дороги.

Приходим в Холмище и узнаем, что Батюшка никого не принимает; было местное Г. П. У., которое требовало от него прекратить прием. Грустно. Сидим на крылечки того домика, в котором живет Батюшка, видим свет в его окошечке, и знаем, что к нему нельзя. Все-таки Батюшку упросили нас благословить. Молча, с каким-то особенным благоговейным чувством, приняли мы это благословение. Пошли ночевать напротив, к Евгении Семеновне, у которой жила наша художница. На другой день утром, нам надо было уезжать обратно в Киев. У меня не было ропота, или неудовольствия, а наоборот, было сознание того, что Батюшка иначе поступить не может. Придя к Евгении Семеновне, начала думать: все-таки, как же быть? как получить ответы на наши вопросы? Тут как раз пришел о. Тихон (местный священник), я его упросила подождать немного, а сама взяла тетрадку и стала в ней писать вопросы, оставляя место для ответов. С этой тетрадкой, по моей просьбе, о. Тихон, пошел к Батюшке и записал ответы. Батюшка ответил на все вопросы. (Жаль, что эта тетрадка осталась в Киеве).

Вечером Батюшка прислал Марию Евфимовну мне сказать, чтобы я не огорчалась и не печалилась, ехала бы обратно и его бы простила! Батюшка дорогой, да разве я могу иметь что-нибудь против него! Наоборот, у меня было такое чувство, как будто я побывала у Батюшки! Написала ему еще записочку и послала с Евгенией Семеновной, просила помолиться о нашем путешествии, так как меня пугала мысль идти пешком. За молитвы Батюшки удалось нам поехать! Как только мы вышли из села, нас обогнала подвода, которая довезла нас до станции.

***

В этот последний раз, в 12-ю поездку, в конце октября 1927 года, попала я в Холмище совсем особенным образом: Батюшка сам вызвал меня. Произошло это так. Живя в Киеве, мы все время старались посылать Батюшке различные продовольственные посылки, так как местные власти требовали, чтобы Батюшка не принимал никого; а хозяин постоянно роптал, что уменьшилось поступление продовольствия и денег. Получаем известие, что в Холмище недостаток муки. О. Адриан упрашивает одну железнодорожную служанку, из общины о. Николая Стеценко, имеющую право на бесплатный билет съездить в Холмище и отвезти муку; решили написать Осиным, спрашивая, могут ли они встретить, и потом хотели им дать телеграмму. Вдруг получаем письмо от Матрены Алексеевны Осиной, в котором она пишет, что была у Батюшки и спрашивала, как быть с приездом, так как у них около станции банды. Батюшка ответил, что он никому не благословляет приезжать из Киева, «кроме матушки о. Адриана, которая и должна все доставить лично ко мне». В письме были подробности как совершить путешествие: я должна была поехать в Козельск, оттуда меня Василий Петрович должен доставить к себе на хутор (75 верст), а потом Матрена Алексеевна (его жена) привезти в Холмище. Матрена Алексеевна еще сообщила, что на Андрея Евфимовича наложен большой налог, что Андрей Евфимович Батюшку укоряет в этом; Батюшка беспокоится, как помочь Андрею Евфимовичу, и занимал для этого деньги у них, у Осиных.

Надо было скорее ехать и не с пустыми руками. Начала хлопотать, собирать деньги. Это дело было трудное, так как нас мало еще кто знал в Киеве, а прихода о. Адриан не имел. Но, с Божьей помощью, все устроилось! Я поехала с порядочной суммой и с продуктами. Путешествие было трудное, было очень холодно в вагонах, были лишние пересадки, приходилось на себе таскать муку и другие тяжести. С начало я ехала с одной Киевлянкой, которая мне помогала, но потом, помню, пересадка в Сухиничах на Козельск была настолько трудная, что я чуть было не пропустила поезд, таская одна уже все эти тюки. Приехала в Козельск, там подождала, пока меня доставил до своего хутора Василий Петрович. Это было 1-го ноября, и, наконец, Матрена Алексеевна привезла меня к Батюшке (2-го ноября).

Вышло необыкновенно как-то. Когда мы приехали, нам ворота открыл младший сын Андрея Евфимовича, а больше дома никого не было. Обрадовавшись, я сразу же побежала к Батюшке. Батюшка вышел слабенький, весь осунувшийся, желтый весь. Я опустилась перед ним на колени в коридорчике, он благословил, а потом, взяв мою голову в обе руки, сказал: «Благодарствую тебя очень, что приехала, благодарствую, умница, что приехала», и поцеловал в голову. Я спросила: «Батюшка, отдать Вам все деньги и письма и не говорить об этом Андрею Евфимовичу?» - «Да, да, пожалуйста не говори ему, а если будет спрашивать, скажи, что привезла посылочки из Киева». В это время вошла Матрена Алексеевна с мукой и всякими пакетами, Володя, (сын Андрея Евфимовича) ей помогал тащить. Батюшка опять за все благодарил, сказал Володе ставить самовар, и нас отправил чай пить. Я оставила Батюшке новый наперсный крест о. Адриана с изображением. Владимирской Божьей Матери на обратной стороне, сделанным с Батюшкиным благословением.

Только мы с Матреной Алексеевной перешли на другую половину, как вошли Мария Евфимовна и Андрей Евфимович. И вспомнились мне слова Батюшки: «пусть она все привезет лично ко мне».

На другой день утром (3-го ноября) узнаю, что Батюшке было плохо, что у него был приступ лихорадки. Но все-таки часов в 11 меня позвали к Батюшке. Батюшка вышел со всеми письмами, привезенными мною, и сел в кресло, посадив меня рядом. Надо было перечитать все письма и записать Батюшкины ответы; а на Батюшку жалко было смотреть; видно было, что ему очень нехорошо. Я несколько раз спрашивала, не оставить ли некоторые письма на завтра, но Батюшка не соглашался. Мы все кончили. Пересчитали деньги. Я встала и попросила Батюшку пойти отдохнуть. Батюшка сказал: «Да, да, видишь в каком я печальном положении: и лихорадка, и налог». И рассказал подробно о налоге. Я простилась с Батюшкой и ушла очень расстроенной, видя, что Батюшке так плохо.

На следующий день, 4-го ноября, удалось долго посидеть с Батюшкой и обо всем переговорить. О. Адриану Батюшка сказал мне передать, продиктовав следующее: «чтобы он имел благонадежие, что благодатью Божьей дано будет благоустроение истинной христианской жизни во благотворение и служение Православной церковной Благодатной жизни и всем не отступающим от Православия послужит во спасение. Аминь».

«Ты скажи, о. Адриану, чтобы он ничего не начинал без православного епископа. Иерей может устраивать свое благосостояние с благословения епископа; хоть бы он был другой епархии, или на покое. Непременно, если иерей обратится к епископу - это послужит ему во спасение. В Москве есть православные епископы». - «Батюшка, а в Киеве, кто же, архиепископ Василий?» - «Да, архиепископ Василий» - «Батюшка, но ведь он во многом отношении не удовлетворяет о. Адриана, как же быть?» - «А пусть батюшка поищет, съездит в Москву», - «Да где же искать?» - «Ну, матушка, не могу же я для него поездить, видишь, я слаб и болен». - «Батюшка, да Вы так, сидя в кресле, поездите для него». - «Нет, нет, уж я не знаю». Разговор оборвался...

«В Ромны можно возвратиться только тогда, когда члены совета церкви, или представители от прихожан, придут просить о. Адриана и привезут письменное прошение с обеспечением ему спокойной жизни и безопасности со стороны гражданской». Когда спросила про Владыку схи-архиепископа Антония, Батюшка как-то не ответил, а рассказал про видение Антонию Великому. «Мир опутан сетью сатаны, и только смиренный может избегнуть этих сетей. Вот коммуна, разве это не сеть его? часто попадаются молодые, а ведь поколение растет».

«Бог говорит пророку: «Я ниспошлю глад на всю вселенную», Св. Димитрий Ростовский говорит: «не глад хлеба, а глад Слова Божия», разве сейчас не глад Слова Божия? хлеб для тела - Слово Божие для души человека, а это важнее». Батюшка кончил все это говорить и ушел к себе, потом вышел с крестом о. Адриана; начались некоторые обсуждения о переделке креста. Батюшка продиктовал письмо о. Адриану, и я ушла от Батюшки с каким-то чувством умиления и благодарности.

5-го ноября. Сегодня я уже последний день у Батюшки. Батюшка долго не выходил, потом вышел с иконой Преп. Серафима, молящегося на камне, и, благословляя меня сказал, отвезти эту икону о. Адриану. Я спросила, «а мне?» Но Батюшка сказал: «зачем тебе отдельно, Вам вместе». Я попросила еще иконки для о. Николая и еще для некоторых Киевлян. Батюшка дал еще целую пачку, а меня вновь благословил своим крестиком, который я уже носила на шее, и сказал его не снимать. О. Адриану сказал передать, еще раз повторяя: «пусть изберет себе одного какого-нибудь православного епископа и к нему обращается. Всегда, если иерей обращается к епископу, Господь ему укажет, что нужно. Даже в уставе церковном сказано, что иерей в своем доме не может распорядиться сам, без епископа, если хочет переменить квартиру или освятить новый дом. Если строится Богоугодное заведение с церковью, то приглашается епископ. Пусть о. Адриан вспомнит слова Спасителя, когда Он посылал Апостолов на проповедь, они уже были как священники или епископы. Христос говорил: Еже внидите в город, прежде узнайте, где муж благоговейный, и в тот дом идите, там оставайтесь, и не переходите из дома в дом. Пусть батюшка посмотрит в толковании. Пусть батюшка о. Адриан молит Господа расположить его сердце к какому-нибудь православному епископу и его обо всем спрашивает; теперь нужно искать епископа».

Когда спросила про о. Димитрия Иванова, как с ним быть, Батюшка сказал: «В Писании сказано «имейте общение друг с другом». Потом Батюшка спросил, получил ли уже о. Адриан протоиерейство? я сказала, что ведь о. Адриан сейчас не имеет прихода и что вряд ли он скоро может получить протоиерейство. Батюшка сказал: «Вот тогда в Ромнах отказался, когда его назначили, а теперь пусть пеняет на себя». Потом Батюшка что-то стал перебирать на столе, и вдруг мне говорит: «Вот видишь, патриарх отдал распоряжение отдать все ценности из церквей, а они принадлежали Церкви! ты только ничего об этом не говори о. Адриану, пожалуйста, ничего не говори, он, когда приедет, я сам ему скажу». - «Батюшка, а Вы еще увидитесь с о. Адрианом?» - «Я надеюсь, что увидимся».

Я ничего не поняла, что Батюшка хотел этим сказать, но он очень просил ничего не говорить о. Адриану. Я чувствовала, что вот-вот, сию минуту, нужно будет с Батюшкой прощаться, и, как всегда, при прощании казалось: «а вдруг это в последний раз?» Сейчас особенно как-то волновалась.

Позвали чай пить. Стали запрягать лошадей. Пошла с Батюшкой проститься. Батюшка помолился, благословил меня, а потом, стоя в коридорчике, сказал: «Скажи о. Адриану, чтобы он о церковных делах не беспокоился, предоставил бы все Промыслу Божию, и никого ни о чем не расспрашивал». «А о том, что я тебе говорил - ты ему не говори ни слова». - «Батюшка, о чем, о ценностях?» - «Да, да. Первое, что я тебе сказал - скажи, а второе - не говори». Батюшка начал опять благодарить меня, мне было тяжело от этой благодарности, я плакала и просила не забывать нас в своих молитвах: «Нет, нет, я всегда с вами, а вот теперь я сам нуждаюсь в молитвах, и прошу у о. Адриана его молитв». Я вышла от Батюшки и уехала из Холмищь.

Это была моя последняя поездка к Батюшке. Батюшка скончался 29-го апреля 1928 года. При последних его минутах присутствовал о. Адриан. Меня же Господь не сподобил.

Теперь вспоминаю; как хорошо, что Батюшка вызвал меня, а то ведь у меня могло остаться грустное воспоминание, что Батюшка меня не принял в последний раз и умер. А все-таки он захотел меня утешить, призвав меня еще раз к себе. Упокой Господи его душу, дорогого нашего Батюшки. Память о нем никогда не изгладится у меня.

***

Мы с о. Адрианом живем в Киеве. Храм наш в Ромнах уже закрыт и о. Адриан выслан из города, прихода он в Киеве пока не имеет, служит у о. Михаила Едленского в Борисоглебской церкви. Мы живем в подвале, предоставленном нам одной знакомой домовладелицей; дети же наши продолжают жить в Ромнах со своею нянею.

С Батюшкой о. Нектарием мы все время переписываемся через Василия Петровича Осина, духовного сына Батюшки, который живет в 15-ти верстах от Холмищь.

Мы знаем, что Батюшка слаб, его мучает лихорадка, при нем кроме хозяина (Андрея Евфимовича) еще находится Мария Евфимовна - из Гомеля, прихожанка о. Павла Леващева.

В январе получаем телеграмму от Василия Петровича, который вызывает о. Адриана и сообщает, что Батюшка очень болен, о. Адриан страшно взволновался, так как сам лежал с температурой и ехать никак не мог.

Началась усиленная переписка с Осиными, мы очень беспокоились. Наконец получилось письмо, что Батюшке лучше, описывалась Батюшкина болезнь, во время которой он вдруг сказал Марии Евфимовне позвать о. Адриана; та ему ответила, что о. Адриана нет, а Батюшка сказал: «нет он здесь, вы его увели на половину хозяина». О. Адриан, вспоминая Батюшкины слова, сказанные мне при моем последнем посещении его что: «мы с о. Адрианом еще увидимся», беспокоился очень, что не может ехать, так как все еще болел.

Наконец, как сейчас помню, в день Преполовения, приходим из церкви и находим на столе открытку, в которой Осин сообщал, что Батюшка умирает и, что если мы хотим Батюшку застать, надо торопиться с приездом.

На поездку вдвоем у нас денег не оказалось, решили, что о. Адриан поедет один.

О. Адриан был еще не вполне здоров; время тогда было тяжелое и для священника, носящего рясу и находящегося под надзором, в путешествии могли быть всякие неприятности. Я, хотя и очень беспокоилась, но все-таки пошла покупать билет и вообще устраивать поездку. Помню, что когда я стояла в очереди за хлебом, подбежал ко мне беспризорник и так ударил по руке, что сумочка выскочила и я ее каким то чудом поймала в воздухе, страшно переволновавшись, так как ведь в ней был билет на поездку к Батюшке!

В общем о. Адриана я снарядила, и он уехал 27-го апреля вечером; приехал он на ст. Думиничи 28-го вечером; там он встретил сестру Марии Евфимовны и Диакона из Гомеля, ожидавших поезда на Гомель; они рассказали, что они только что из Холмища, что Батюшка еще жив, что о. Сергий Мечев уехал московским поездом обратно в Москву; он был у Батюшки, по его вызову, и Батюшку причастил Св. Таин.

О. Адриану удалось только часа в 2 ночи получить подводу, ехать было очень трудно; ехали долго, везде было много воды; приехали в деревню Чернышево только в 12 ч. дня; там оказалось, что вода размыла мост, и нельзя проехать; пришлось долго ожидать, пока наладили переезд.

В общем только в 4 часа дня 29-го апреля о. Адриан приехал в Холмище.

Батюшка лежал покрытый новой простыней и белым вязаным платком. О. Адриан, с грустью увидел, что Батюшка его не узнает. Он перешел в приемную и начал читать псалтирь Божьей Матери, который всегда читался у Батюшки. На 6-ой кафизм о. Адриана позвали к Батюшке его перекладывать; были София Александровна Энгельгард и Мария Евфимовна. О. Адриану нужно было подложить руки под корпус Батюшки, кто-то держал голову. Когда о. Адриан приподнимал Батюшку, он так ласково посмотрел на него и что то прошептал; все видели, что Батюшка узнал о. Адриана, Мария Евфимовна принесла 2 образа из приемной: Великомученика Пантелеймона и Преп. Серафима и, указывая на образ Велик. Пантелеймона, сказала: «Батюшка, благословите им о. Адриана». Батюшка с трудом протянул руку, взял образ и положил его на голову о. Адриана, потом о. Адриан попросил образом преп. Серафима благословить всю семью нашу. Через несколько минут Батюшка погрузился в забытье.

Всех позвали чай пить на половину хозяина (Андрея Евфимовича). О. Адриан и София Александровна пошли. Вскорости вбегает Мария Евфимовна с криком: «О. Адриан, идите скорее». О. Адриан бросился к Батюшке. Уже обстановка у Батюшки была иная: Батюшка лежал, повернувшись к стене, покрытый мантией, горели свечи, рядом с кроватью на столике лежала епитрахиль и открытый канон на исход души. О. Адриан, действительно, увидел, что Батюшка умирает, он начал читать отходную. Прочитал все полностью; Батюшка еще был жив; о. Адриан, упав на колени, прижался к нему, к его спине под мантией. Батюшка дышал еще некоторое время, но дыхание делалось все реже и реже. О. Адриан, видя, что Батюшка кончается, поднялся с колен и накрыл Батюшку епитрахилью; через несколько минут Батюшки не стало; было восемь с половиною часов вечера 29-го апреля 1928 года.

По кончине, Батюшки, когда о. Адриан закрыл ему глаза, Мария Евфимовна с плачем сказала: «какой Батюшка был прозорливец! Видь я хотела остаться одна при Батюшкиной кончине, я видела, что Батюшка кончается и начала читать отходную, но вдруг вспомнила слова Старца, сказанные мне в январе: «позови о. Адриана, вы его увели на другую половину».

Нужно было опрятать покойного, должен был придти местный священник о. Тихон; но уже раньше пришла местная власть, взяла документы Старца.

Когда пришел о. Тихон, Батюшку переложили на стол, но не было власяницы, ее должны были привезти из Козельска. О. Адриан оставался при покойном один. Только на другой день в 12 ч. приехали из Козельска и вообще стали съезжаться духовные дети Батюшки. Вечером приехали о. Сергий Мечев, о. Савва из Звенигородского монастыря и о. Андрей Эльпсон из Александрийского Подворья, о. Петр из Можайска. Начались непрерывные панихиды; ждали из Москвы гроб-колоду, который должны были прислать почитатели Батюшки. Поэтому погребение совершалось только 3 мая, в день преп. Феодосия Печерского.

Накануне отслужили парастас. Вынос тела было в 6 ч. утра в Холмищенский Покровский храм. Съехалось и местное духовенство во главе с благочинным о. Алексеем из Плохино. Возглавлял погребение о. Сергий Мечев. Были толпы народа; из Москвы приехали агенты московского Г. П. У.

Похоронили Батюшку только в 4 часа дня на кладбище в Холмище.

В 1935 году в Москву было сообщено, что грабители разрыли могилу Старца и раскрыли гроб, думая найти там ценности. Потом почитатели Батюшки, приводя все в порядок, обнаружили, что тело было нетленно.

Получила телеграмму о смерти Батюшки. В Киеве была отслужена панихида. О. Адриан вернулся в Киев 6-го мая. Тяжело нам было сознавать, что мы лишились нашего духовного отца, чувствовалось, что мы осиротели.

Летом 1928 года мы уже всей семьей, вместе с детьми, проводили в Китаевской Пустыни под Киевом, и там встретились с Владыкой Николаем. Это был викарный епископ из Саратова, он был выслан и жил в Киеве, никого не принимая и не совершая богослужений. Мы много слышали о нем, о его высокой духовной жизни, о его старчестве в скиту под Саратовом. Нам очень хотелось к нему попасть, но это было очень трудно. Наконец, нам это удалось. И вот, постепенно, мы так расположились к Владыке, что он стал решать все наши вопросы. И вспомнились слова Батюшки о. Нектария, сказанные мне: «Пусть батюшка о. Адриан молит Господа расположить его сердце к какому-нибудь одному православному епископу, и его обо всем спрашивает, теперь нужно искать епископов». Так мы и были около Владыки, который помог нам перенести самые трудные годы жизни: арест о. Адриана, тюрьму, высылку и всякие волнения связанные с советской жизнью. Владыка был, очевидно, тем епископом, о котором пророчествовал Старец, так как несмотря на те тяжелые времена, мне удавалось ездить к нему и в Киржач Владимирской губ., где он жил потом, высланный из Киева, и получить от него последние определения и благословение из Суздальской тюрьмы, в которой он сидел с 1936 года, а потом неизвестно куда был выслан.

***

Моя первая поездка в Оптину Пустынь и посещение
старца иеросхимонаха Анатолия.

Моя первая поездка в Оптину была в апреле 1919 года. Мне тогда было 25 лет. Понятия о монастырях я тогда не имела, а о старцах тем более, но желание побывать у Старца было большое. Жила я в Ромнах Полтавской губернии, родители мои уже умерли, и я была вполне самостоятельным человеком.

Передвижение по железным дорогам было тогда очень трудное; для того, чтобы иметь место в классном вагоне надо было иметь командировку. И вот мне достали такую командировку; я поехала, как жена одного служащего, совершенно мне незнакомого человека, едущего в Москву. Поехала и я сначала тоже в Москву навестить сестру, которая тогда кончала французские курсы и сдавала экзамены.

У нас на Украина в продовольственном отношении тогда еще было не плохо, я привезла сестре всякие пасхальные изготовления (тогда время было сразу после Пасхи), а сама, взяв себе два бутерброда с салом и черным хлебом, заявила, что я еду в одно дачное место под Москвой. Она даже не поинтересовалась: куда? Я же искренно думала, что Оптина недалеко от Москвы. Пришла я на Брянский вокзал часа в 2 дня, он весь был заполнен людьми, которые сидели, лежали прямо на полу. Это были «мешочники», которые собирались ехать на юг за продовольствием. Выяснилось, что я даже не знаю до какой станции брать билет, чтобы доехать до Оптиной пустыни. Пришлось пойти в справочное бюро. Там сидела комсомолка, которая мне заявила, что «никаких Пустынь теперь нет». Я настойчиво просила мне дать справку, и, наконец, она сказала, что билет берут до города Козельска. Взяла билет, но от ожидавших поезда я узнала, что сидят на вокзале по несколько суток, что сесть в вагон очень трудно, так как, когда подают товарные поезда, начинается такая давка, что женщин оттесняют, и удается сесть более сильным. Я приуныла. Вдруг подходит ко мне один солдат и обещает посадить в вагон. В 11 часов ночи он подходит ко мне и таинственно шепчет: «идем». И мы с ним идем в темноте, куда-то далеко от станции, на запасные пути, подлезаем под вагоны, и, наконец, влезаем в один из вагонов большого состава поезда, называемого «максимкой». Приблизительно через час этот состав подают на станции. Начинается посадка. Это было что-то жуткое: рев, крики, ругань. Много народа осталось. Поезд трогается, переполненный и снаружи обвешанный людьми, которые потом, постепенно, умудряются или втиснуться в вагон, или взлезть на крышу. Я сижу с солдатом на его корзине. Полная темнота. Наступают неприятные минуты, приходится вразумлять моего соседа, поведение которого становится непозволительным. Наконец расцвело. Мы подъезжаем к Тихоновой Пустыне. Раздается крик: «пересадка на Калугу». Я знала, что Оптина Пустынь Калужской губернии и чуть не вылезла, но увидела монаха, и он мне сказал, что пересесть мне надо в Сухиничах. Приехали в Сухиничи; опять та же история: люди ожидают поезда по несколько дней и сесть не могут. Поезда очень редкие, 2 поезда в сутки. Но, слава Богу, прождав часов 6, мне удалось одной ногой прицепиться к подножке одного из вагонов поданного поезда и поехать.

В Козельск приехали утром. Ко мне подошла одна монахиня из Смоленска и предложила вместе взять извозчика до монастыря. Я, конечно, согласилась, и мы поехали. До Оптиной Пустыни от Козельска 3 версты. Мы подъехали к парому, который перед Обителью, часов в 9 утра. Нашим взорам представился весь монастырь, который расположен на горе, по ту сторону реки; были видны храмы, другие строения и много, много деревьев. Вид был живописный. Мы увидали старенького монаха-перевозчика, который нас приветствовала Въехали на паром; паром отчалил и мы стали приближаться к благословенной Оптине. Поехали на монастырскую гостиницу, второго разряда (первого разряда уже была закрыта большевиками); заведовал этой гостиницею о. Феодул. Монахиня попросила самовар, сказав мне, что так как мы с дороги, то можем перед поздней обедней «попить чайку». Она вынула бутылочку конопляного масла и любезно мне предложила поесть с хлебом. Я же, не привыкнув поститься, с ужасом на него посмотрела, так как оно мне показалось лампадным и не съедобным. Я вынула свой бутерброд с салом и начала его есть, запивая чаем. Подкрепившись, мы пошли к поздней обедни. Я была в первый раз в монастырском храме. Мне очень нравилось такое спокойное, благолепное богослужение. Я с интересом смотрела на монахов, стоявших в деревянных формах: их клобуки привлекали мое внимание, особенно же мантия пономаря, которая шелестела когда он двигался.

После обедни Мать Мария повела меня к отцу Анатолию, который жил недалеко от церкви, почти напротив, в ограде монастырской. По дороге матушка спросила меня: «Вы будете говеть?» Я очень удивилась ее вопросу, так как не знала, что можно говеть и не Великим Постом, но, чтобы не показать своего незнания, я определенно ответила: «конечно». - «А как же Вы сало ели?» - «Ведь, если хотят причаститься, 3 дня едят постную пищу, а Вы ведь хотите завтра уезжать». Тут она уже совсем привела меня в недоумение: «Причащаться, да еще поститься не в Пост, ничего не понимаю». Видя мое смущение, матушка мне сказала: «Ну, не забудьте сказать Старцу, что Вы ели сало». Приходим к Отцу Анатолию. Входим по высокому крылечку и попадаем в приемную, в которой сидят богомольцы, ожидая Старца. Вскорости выходит Батюшка. Он небольшого роста, очень быстрый в движениях. Народ устремляется к нему. Он ласково каждого благословляет и тут же отвечает на вопросы; например: как мне молиться за сына, о здравии или за упокой? поправится ли моя больная мать? могу ли я еще пожить в Оптине? и т.д. Когда настала наша очередь Батюшка так ласково, ласково посмотрел на нас и повел в свою келию. Мать Мария начала ему передавать разные сверточки, приговаривая: «это, Батюшка, Вам, прислала сахарку раба Божия такая-то, а вот мучица от такой-то», и т.д. Батюшка благодарил, а потом, устремив свой взор на меня, спросил: «А ты, деточка, откуда?» - «Я из Москвы приехала» - «Ты, что же, поговеть приехала?» - «Да, Батюшка», и, помня наставление монахини, я сразу объявляю: «Только я сало ела» - «Сало? Ну что ж, завтра придешь ко мне поисповедоваться в два часа». - «Нет, нет, я не могу столько оставаться, я завтра должна ехать». - «Ничего, ничего, останешься». Я протестую. Монахиня меня толкает и шепчет, что со Старцем не спорят. Наконец, я соглашаюсь остаться. Мы ушли от Старца и остаток дня я провела, осматривая монастырь. Побывала на скотном дворе, на пасеке; погуляла в саду. Плодовый сад большой, много бывает яблок. Монахи, с которыми я встречалась, поражали меня, с одной стороны, своею серьезностью и углубленностью, с другой - своей необыкновенной приветливостью. Все они имели вид очень изнуренный, и, действительно, я заметила, что пища у них очень скудная и хлеба мало. Я пожалела, что ничего не привезла, хотя бы сухарей!

На другой день была у обедни и в 2 часа пришла к о. Анатолию. Приемная его была переполнена исповедниками; было много монахинь и всяких приезжих богомольцев. Я скромно села в уголок и стала наблюдать. Была благоговейная тишина, кое-где перешептывались.

Вдруг открылась дверь. Батюшка, быстро войдя в комнату и оглядев присутствующих, прямо направился ко мне. Он взял меня за руку и подведя к образам дал мне исповедную книжку (Оптинского издания) и сказал громко читать. Я страшно смутилась и пролепетала, что по славянски читать не умею. - «Не умеешь, я тебе сейчас принесу по русски», и буквально бегом батюшка направился в свою келию и вынес мне такую же книжку, но русскую. Пришлось читать. Я страшно волновалась. Все, что там было написано, было совершенно ново для меня; появились покаянные чувства. Думалось: «Боже и то грех и это грех, как же я живу?» Когда я кончила, батюшка меня взял в свою келью исповедоваться. Конечно, батюшка обращался со мною ласково, как с человеком мало-церковным. Я сразу же очень расположилась к Батюшке и, выйдя от него, уже думала: «как бы еще раз побывать у него».

На другой день, это было 19-го апреля 1919 года, я причастилась и еще раз пришла к батюшки. Он очень приветливо со мной разговаривал обо всем, благословил иконкой преподобномученицы Евгении, надавал много брошюрок Оптинского издания, и я уехала обратно в Москву к сестре совсем другим человеком.

Вернувшись в Ромны, я все время переписывалась с о. Анатолием и посылала ему продовольственные посылки. Брак с о. Адианом был заключен с его благословения, и Батюшка был крестным отцом нашего старшего покойного сына Серафима.

Перед своим рукоположением в священники, в 1921 году, о. Адриан тоже побывал в Оптине. О. Анатолий сказал ему: «Тебе надо будет поступить на курсы», и, действительно, ему архиепископ Парфений (Полтавский) сказал: «У Вас хотя и высшее образование, но светское, и потому надо держать экзамен». О. Адриан жил в Полтаве один месяц, готовясь к экзамену и занимаясь у профессоров.

О. Адриан спрашивал у Батюшки благословения на приход в одно село «Евлоши» под Ромнами, где была чудотворная икона Божией Матери Казанской.

Батюшка же дал ему яичко для меня, на нем с одной стороны был нарисован храм, а с другой икона Божией Матери. Батюшка спросил: «Какая это иконка?» О. Адриан сказал: «Смоленская, кажется», а Батюшка ответил: «Нет, Иверская».

Первый приход о. Адриан был в Ромнах, в храме, в котором был очень чтимый всеми, в большой дорогой ризе под балдахином, образ Иверской Божьей Матери.

О. Адриан в то свое посещение Оптиной побывал и у о. Нектария в скиту. О. Нектарий мне потом вспоминал это, говоря: «Я помню, как твой батюшка пришел ко мне еще в сером костюме и с лиловым платочком в кармашке».

И вот так наша жизнь и потекла под руководством старцев: о. Анатолия, скончавшегося 30-го июля 1922 г., а потом о. Нектария, скончавшегося 29-го апреля 1928 года.

Е. Рымаренко.