Письма "стойкого" митрополита Петра Полянского
из книги "Акты патриарха Тихона", М. 1994, стр.885
Заместителю ПП ОГПУ по Уралу тов. Тучкову Евгению Александровичу
Обратите особое внимание на выделенные и подчеркнутые места документа
20 декабря 1932 г.
Прежде всего примите поздравления со днем 15-летия зоркого стража пролетарской диктатуры (20 декабря, в день рождения ЧК митрополит Петр Полянский поздравляет кагеБесов с 15-летием ВЧК-ГПУ! – ред.), а затем не откажите отнестись снисходительно к нижеследующим строкам. Считая Вас ближайшим вершителем моей участи прошу стать на сторону справедливости оказать содействие для ее улучшения. Откровенно говоря, многое Вы не хотите видеть во мне так, как оно есть. Если бы Вы потрудились восстановить в памяти прошлое, то едва ли могли бы извлечь оттуда что-нибудь компрометирующее меня. Позволю себе напомнить, что главная причина моего расхождения с Вами заключалась в том, что я не мог выполнить предложенной комбинации относительно Митрополита Сергия и Архиепископа Григория. Первого Вы имели намерение снять с заместительства и перевести в какую-либо Сибирскую епархию, – помнится, – называли Красноярскую. На этом настаивала и Александра Азарьевна и даже старалась убедить меня в политиканстве Митрополита Сергия. Но я не считал возможным применить к нему такую черезвычайную меру. Это было бы произволом, отклонением с пути закона на путь личных столкновений и могло вызвать в церковной жизни замешательство. Если же с учреждением коллегии Митрополит Сергий освобождался от Заместительства, то, судя по обстоятельствам, он был в праве и не принять моего распоряжения как по причине условной формы выражения, так и по причине моей неосведомленности о фактическом положении вещей, что и случилось на самом деле. Мне было неприятно, что пришлось разойтись и в вопросе о включении Архиепископа Григория в проектируемый патриарший синод, о чем речь возбуждалась много раз. Все дело в том, что он состоял под запрещением в священнослужении и уже никак не мог претендовать на место в синоде, само собою разумеется, что он не попал бы и в состав коллегии (упраздненной), если бы в то время я был осведомлен о его запрещении. Нет сомнения, что в решении моей участи вопрос об Архиепископе Григории являлся самым существенным моментом. Вот собственно и есть то, с чего началась моя сложная и большая трагедия, которая 8-й год раздирает меня, не давая знать в жизни покоя. Во всех других случаях каких-либо особенных недоразумений не возникало. Правда, спустя некоторое время, я изменил свое отношение к коллегии, но это вызывалось условиями ее возникновения, о которых раньше я не знал. Так обнаружилось, что Архиепископ Николай Добронравов, вопреки уверению, находился не на свободе, а под арестом, что Архиепископ Дмитрий Беликов, согласно словам т. Казанского и показанной Вами телеграмме, должен был дня через 3-4 прибыть в Москву, но он совсем и не собирался выезжать из Томска и что Архиепископ Григорий, будучи запрещенным, не сдавал своей позиции, а даже наоборот, своевольно присвоил себе председательство, не имея на то никакого права. Не слышно было и о приезде в Москву Митрополита Арсения Стадницкого, о вызове которого, по Вашему предложению, мною была подписана телеграмма. Когда, таким образом, стало ясно, что при учреждении коллегии я находился, так сказать, впотьмах и что опыт этот мог вызвать не только удивление, но и повлечь к серьезным недоразумениям, то ничего не оставалось, как только поправить ошибку, т. е. упразднить коллегию, которая несколькими распоряжениями ... и была упразднена (из внутренней тюрьмы во врученном Вам письме о подтверждении Митрополита Сергия в заместительстве, и из Суздаля в письме на имя Митрополита Агафангела, и из Перми в обращении к пастве – об упразднении коллегии и подтверждении запрещения Архиепископа Григория и его сообщников, причем обо всем этом лично сообщил ему в Свердловской тюрьме). Прошу Вас встать на мою точку зрения – и тогда Вы убедитесь, что я прав и поступить иначе не мог. Надеюсь, Вы припомните, что когда был прямо поставлен вопрос о местоблюстительстве в пользу Митрополита Агафангела, то я в сторону не уклонился, я был единомыслящим с Вами. В данном случае не могло быть речи о каких-либо затруднениях и препятствиях, потому что Митрополит Агафангел считался вторым кандидатом на местоблюстительство, и из письма Митрополита Сергия мне было известно, что он получил полную свободу. Тем не менее успеха к моим внешним обстоятельствам не приложилось. По поводу последнего Вашего предложения осмеливаюсь еще раз заявить, что бесспорно, я заслуживаю упрека, как нарушивший моральный принцип. Искренне говорю, что я представляю сплошную рану, все – боль, все - страдания. В Вашем присутствии я еще сохранял относительное спокойствие, подбадриваемый надеждой услышать от Вас что-нибудь утешительное. Но после Вашего ухода, меня охватило чувство невыразимого страха и боязни, под напором которых я и вынужден был попятиться назад. Одиночка и обессиливающее влияние переживаемых невзгод ставят в такое положение, что иногда невольно валишь(?) на свою голову. Виноват и каюсь. Наконец, позволю себе сказать несколько слов и по поводу поставленного против меня обвинения по 58\10 ст. Как-то т. Костин, сопровождая меня в баню, между прочим заметил, что это обвинение не представляет особого значения. Оно и совсем не имеет никакого значения, потому что не опирается ни на один факт. Я легко мог бы доказать это, если бы мне была предоставлена возможность.
По-видимому, разрушились шансы и на мое искреннее стремление показать на деле, а не на одном только заявлении свое отношение к советской власти. Тут я проявил полное подчинение ее представителю, призвавшему меня к раскаянию при совершенно определенной надежде на выход из положения.
Вот все, что долг и совесть побуждают высказать. Если не закрывать намеренно глаза, то казалось бы, нет основания составить отрицательное представление обо мне, а тем более нанести такой жестокий укол, как присуждение после проведенных 5 лет в тюрьмах и ссылках, к новым 5 годам заключения при этом не принять в расчет года предварительного заключения. Из общей сложности (11 лет) 7 лет уже отбыты, остается еще более 3 1/2 лет. Простите, что пишу Вам так откровенно, – угасая физически, я нуждаюсь в Вашей помощи. Настоящее заключение – не место для дряхлого старика, изнуренного болезнями, а оно продолжается уже 3-й год и разъедает организм, как ржа. Сознание одиночества в опасности перед смертью тяжелым, холодным камнем ложится на сердце. Убедительно прошу Вас облегчить ношу моих страданий, – и не откажите поддержать мое ходатайство пред Председателем тов. Менжинским об оказании возможной милости. Заодно уже прошу Вашего разрешения заказать зубы, без которых мне очень трудно обходиться, – цынга лишила последних.
Митрополит Петр (Полянский) Крутицкий
