Радуйтесь, ибо Господь грядет судить

	Кредо	Переписка	Календарь	Устав	Аудио
	Имя Божие	3000 вопросов	Богослужения	Школа	Видео
	Библиотека	Проповеди	Тайна ап.Иоанна	Поэзия	Фото
	Публицистика	Дискуссии	Эра Духа Святого	История	Фотокниги
	Апостасия РПЦ МП	Свидетельства	Иконы	Стихи о.Олега	Стримы
	Жития святых	Книги о.Олега	Исповедь	Библия	Избранное
	Молитвы	Слово батюшки	Новомученики	Пожертвования	Контакты

отец Тимофей

Четыре цвета

В любом желтом листе остаются и зелень, и краснота, а в зеленом всегда присутствует желтизна, но взгляд наш видит лишь главный оттенок. Так сложна оказывается жизнь даже на уровне мелких листиков, которые сегодня есть, а завтра сокроются снегом и исчезнут навсегда. Всей сложности этой красоты мы постигнуть не можем, но имеем все же дар различать цвета, хотя бы только, в общем, и таким образом созерцать красоту творения. Есть своя мозаика, свои цвета и в делах духовных. Каждая душа – мозаика религиозных чувств, мыслей и желаний; они, как цветные зернышки в листе, очень разные, противоречат иногда друг другу, носят как бы разный цвет, но и у души, как и у листа, если взглянуть немного издали, есть свой особый цвет.

Множество разных душ, порой несогласных друг с другом, слагают одно церковное сообщество. Вблизи – это пестрая мозаика, но издали она имеет свой общий цвет. Попробуем различить эти цвета, выделить те, которые приятны духовному зрению. Худо, если перед нами всегда пестрит только одна мозаика и мы не в состоянии как-то ее обобщить. Не лучше будет, если мы забудем, что любая цветная духовная картина на самом деле мозаична.

В русском православии XX века мы выделим четыре цвета. Это сравнение, это образ, но уже давно не наш собственный. У всякого читателя приводимые цветовые характеристики, несомненно, вызовут в памяти знакомые образы и сочетания. Вот эти четыре цвета: красный, желтый, черный и белый.

Красный цвет наиболее простой, распространенный, известный и нам не интересный. Он вырос на угождений богоборной власти под предлогом: сделать все, чтобы люди могли причащаться. Как, с кем и под каким условием причащаться? Ответ на этот вопрос очевиден: под давлением врагов Христа и Церкви в согласии с ними. Красная среда окрасила всю советскую церковь, Московскую Патриархию.

Конечно, тут тоже есть оттенки от бордового "православного сталинизма" до розового признания невинности и даже святости Царских Мучеников. Но главная характерная черта "красных" состоит в широком охвате людей своим влиянием при намеренно низком уровне религиозности. Причащаются все кому не лень, и для этого сделано все, что не лень было сделать. У "красных" не пастыри, а чабаны. Их отары простираются до горизонта, и овец в них считать не принято. Даже при сделках чабаны только отделяют определенную площадь, занимаемую продаваемой отарой. Так и пасут.

Общий цвет Московской Патриархии – красный. Но не забудем, что это мозаика. Здесь много и желтизны, и черноты, но о них далее.

Цвет желтый в общем и целом окрашивает "евлогианское" направление. Это уже не суеверие, не задрапированное язычество. Это христианство, и даже внешне православное, но также сильно окрашенное влиянием среды обитания. Эта среда исторически давала больше внешней свободы и накладывала на "евлогианскую" церковь лишь некоторые политические ограничения. В результате получилось терпимое ко всему желтое православие, очень снисходительное к красному, очень гармонично и свободно сочетающееся с тем свободным миром, где оно выращено. Желтое православие принципиально аполитичное и нарочито наднациональное, разорвавшее со своей исторической русской традицией до полного забвения. Зато этот тип православия предполагает активную общественную позицию, широкую социальную программу. Благотворительность, миссионерство здесь в почете, за счет внутреннего религиозного делания. Здесь любят церковные науки, но без сердечного сочувствия. У "желтых" балуются и "богословием с сигаретой", и экуменизмом. Не любят длинных церковных служб, но умеют осмысливать богословские вопросы. Таково в двух словах православие желтое. Кто встречал, тот по цвету узнает. Но и здесь остается мозаика, много чисто красных пятен, встречаются и белые прожилки.

Черным цветом мы обозначим в православии оправданную реакцию на красноту и желтизну.

Черный цвет – это цвет черной сотни, цвет народной простоты, но одновременно и цвет неведения и недопонимания. Черное православие – это попытка возврата к деятельной религиозности, к изначальному правилу, к национальной традиции, иногда – к заповеданной христианам неотмирности. Но этот возврат, эта реакция зачастую не знают меры, и происходит это оттого, что неправильно выбирают исходную точку. Исходная точка не закон, а благодать, не устав, а Евангелие, не правильная Церковь, а Сам Христос.

Черные – это, конечно, монархисты, анти-экуменисты, ревнители старины, антисемиты. Много думают об антихристе и его печатях, об отступлении в Церкви, о чем никогда не вспоминают вслух ни красные, ни желтые. И это все, конечно, хорошо, но слишком много здесь всего с приставкой "анти". Желтые злобно и едко, но иногда очень метко, высмеивают черных, больше всего за эту приставку.

Если мы упомянули о неведении и недопонимании у "черных", то это не значит, что речь идет о людях необразованных. Черное направление представляют и грамотные лица, владеющие каноническим, историческим материалом, святоотеческим богословием. Когда желтые представляют их недоумками, это несправедливость. Более того, среди самих желтых даже больше людей поверхностных. Недостает "черным" другого рода ведения и понимания.

Если черкнуть очень грубыми мазками, то у красных –неправославное и нехристианство; у желтых – неправославное христианство, у черных – православное нехристианство. Или лучше в этой фразе вместо всякого "не" поставить "не вполне". Или еще точнее: красные особо не ревнуют ни о православности, ни собственно о христианстве. Желтым христианство дорого, а православная традиция не дорога. Черным дорога православная традиция до такой степени, что и о Христе забыть могут.

Черные составляют множество течений в неофициальном православии, но довольно много их и в Московской Патриархии.

Куда же отнести Русскую Зарубежную Церковь и Истинную Катакомбную Церковь? У нее свой определяющий цвет. Он белый. Это цвет Белого Царя. Это цвет Белого движения. Это цвет небесного света. В реальности, конечно, в нашей церкви есть и чернота, и желтизна. Но если взять первоначальную идею, первоначальное происхождение и то самое главное, за что нашу Церковь будут вспоминать и ценить, то это ее белое наследие.

Белое православие – это настоящее православное христианство. Не полу-христианское православие, как у черных, а именно православное христианство, с четкой и ясной расстановкой между существительным и прилагательным. Но чтобы это понять, нужно взглянуть на историю.

Русская Зарубежная Церковь начиналась, как походная Церковь Белого Воинства. И здесь опять-таки социальная среда внесла свое влияние. (Мы сравниваем те виды православия, которые хотя бы внешне еще держатся в рамках православного догмата и канона, а различаются лишь по своему отношению к миру и миссии в нем. Это "лишь" обеспечивает такую гигантскую разницу).

Социальную среду белых сформировала сама белая идея. Идеолог белого движения проф. И. Ильин выразил ее наиболее точно и понятно. В двух словах она состояла в том, что каждый человек был поставлен перед серьезным нравственным выбором: постоять ли за старую Россию, единственно сохраняющую христианские идеалы и ценности – или принять новый социальный уклад в активной или пассивной форме? И. Ильин настаивает, что в той обстановке это было равносильно выбору между Богом и безбожием, а цена выбора была соответственною. Белая идея состояла в активном жизненном выборе старого христианского идеала и борьбе за него в рамках дозволенного христианину, т.е. в законном и преемственном русском христолюбивом воинстве. Белые, как еще многажды подчеркивает И. Ильин, это были люди дела, а не позы и фразы. Белые вынуждены были идти на компромисс идеологический, умственный (непредрешенчество, союз с бывшими союзниками), для того, чтобы ни в коем случае не пойти на компромисс нравственный. Иначе сказать, жертвовали иногда буквой, ради духа, прощали ошибку, но не принимали предательство.

Классическое "сергианство" дает прямо противоположный образ мысли и действия. Там спасают догматы и каноны, жертвуя церковной правдой, то есть тем важнейшим нравственным качеством, ради спасения которого сражались и гибли белые.

Церковь, которая вскоре стала Зарубежною, и Катакомбной была та часть Русской Церкви, которая активно поддержала, благословила и пастырски окормляла белых воинов. Соответственно и понимание нравственной напряженности происходящего было в этой Церкви весьма глубоким и определяющим.

Правда совести здесь встала впереди правильности умственной.

Почему же между ними вообще возник конфликт? Потому что человек грешен, общество растленно грехом, а в переломные моменты истории эта греховность достигает пределов. Вполне правильного лозунга: "За Веру, Царя и Отечество" не сумело выдвинуть само время. Приверженность правильной формуле самой по себе обрекала на бездействие, и история дает нам горькие примеры монархистов, не поддержавших белое движение, а тем самым оказавших невольную помощь красным.

Лишь в изгнании пришло соборное церковное осмысление идеологической правильности монархизма. Первое же, что сплотило всех белых, было нравственное начало. Добровольчество, как сознательный жизненный выбор, как глубоко религиозный шаг – вот что лежало в основе. И в отношении ко всем делам верующего белой церкви остается эта основа. Когда она подменяется – белый цвет марается до полного исчезновения.

Неслучайно основоположником Зарубежной Церкви стал М. Антоний (Храповицкий), который и прежде все восприятие человеком христианского учения, начиная с пастырской практики и кончая важнейшими догматами, построил на нравственной основе. Он напомнил, что первое воздействие христианской религии на человека возможно только в области совести, что все религиозные истины начинают что-то значить для человека только при условии глубокого нравственного перелома в его душе от греха к Богу. Без этого нас не спасет ничто, никакое спасительное действие Божиего смотрения.

Понимание этой истины (или хотя бы чувство ее на уровне подсознания) определило и все лицо Белой Зарубежной Церкви, определило все ее частные и общественные проявления. В них белые идеалы зачастую совпадают с тем, что предлагают черные, но уже по иным, более глубоким внутренним побуждениям.

Так белое православие придерживается монархизма. Но не только потому, что такова традиция, такова практика Церкви, отраженная в канонах, не только потому, что так учили и многие св. Отцы. Все это хорошо и важно, если не забыть самого главного: что монархическая власть есть личная нравственно ответственная власть, потому только в ней создаются наилучшие условия для обращения человека ко Христу. Вот самоцель, она повсюду одинакова и цельна. Если она не ставится, если о ней забывают, то теряют смысл цитаты из канонов и исторических документов – не очень нужна будет такая монархия. Черные этого не понимают, а когда они это понимают, то становятся уже белыми.

Белое православие отвергает аполитичность, у него активная гражданская позиция. Но при этом самоцель остается та же. Поддержать советскую власть и отнестись к ней по-сергиански – это безнравственно; это означает нанести делу христианской проповеди страшнейший удар под самый корень.

Проповеднику, смиряющемуся с очевидным злом, никто не станет верить, точнее, от него никто не воспримет призыв к нравственному обновлению, а без этого вся прочая проповедь безсмысленна. Гражданская позиция в противовес аполитичности нужна нам не только как средство улучшения положения своей страны и своего народа. Даже если это улучшение невозможно, мы не имеем права соглашаться со властью безбожной и беззаконной, ибо этим мы отталкиваем от церкви тех, кто ищет правды. Аполитичность несет в себе глубокую нравственную червоточину, потому она для нас неприемлема.

Вот небольшой пример. Сборник статей известного парижского богослова Вл. Лосского ("Богословие и Боговидение" М. 2000 г.). Множество тонких и ценных мыслей и среди них вдруг работа "Личность и мысль святейшего Патриарха Сергия", панегирик, впервые напечатанный в Москве в 1947 г., где почивший иерарх восхваляется на одном уровне со св. Василием Великим за великую веру Промыслу, позволившую твердо вести церковный корабль в условиях крушения старого и построения нового мира. После этой статьи не хочется в этом сборнике читать ничего, настолько сразу подрывается доверие к автору. Чего стоят богословские тонкости, если самый главный нравственный вопрос XX века решен так?

Потому в Белой Церкви до сих пор молятся об избавлении своего отечества от горького мучительства безбожныя власти. Отмена этого моления, поиски всякого рода особой помощи и содействия от наличных безбожных властей, вплоть до явно нехристианских, в странах проживания –все это тревожные признаки "пожелтения", но идея Белой Церкви от этого не страдает, она остается прежнею. Уважать внутренний порядок других стран, пользуясь их гостеприимством в минимальной степени, но всегда хранить свою внутреннюю независимость от них и некоторую отрешенность. Многие белые так и не приняли до конца дней своих иностранного гражданства или подданства.

Белое православие стоит за строгую приверженность догматам и против экуменизма. Но не только потому, что экуменизм ставит нас под известные анафемы Соборов и Отцов. Конечно, и это важно, но важнее другое. Белые православные, живя среди еретического, иноверного, апостасийного мира, хорошо узнали на практике печальные внутренние плоды отпадения от православия или просто экуменической деятельности. Православие во всей своей полноте наилучшим образом способствует тому искомому нравственному перелому и восхождению, который лежит в основе всего. Это видели, чувствовали все наши зарубежные идеологи, начиная с М. Антония, обличавшего именно нравственную неправду папизма и протестантства, и отсюда исходили. Потому они не ожесточались против инославных, умели проповедывать им, умели ценить и их собственные духовные и нравственные искания, но при этом твердо стояли в православной истине, легко разоблачая ложь и фальшь экуменического словоблудия. Здесь еще одно принципиальное отличие белых и от черных, и от желтых, не говоря уже о красных. И черные, и желтые исходят из буквы. Только черные понимают ее гораздо уже и конкретнее, чем желтые. Потому первым буква запрещает то, что разрешает последним. В белом понимании, когда нравственные вопросы стоят во главе угла, к инославию вырабатывается правильное отношение. Вкратце его можно было бы выразить формулой: благожелательное неприятие, в отличие от желтого приятия и черной неприязни.

Белое православие, не принимает юдофилии, но не так, как черное. Черные суть антисемиты в первую очередь из-за множества исторических обид и конфликтов, причиненных евреями христианам. Желтые, напротив, позволяют себе такие утверждения, будто бы иудаизм Христа не знает, а об исторических проявлениях национального конфликта не вспоминают совсем. У белых же одно главное чувство здесь: Тот, Кого мы исповедуем своим Господом, Спасителем, Кто служит для нас величайшим сокровищем в этой и будущей жизни, Тот, Кого наша молитвенная традиция именует Сладчайшим, – как Он трактуется у "благочестивых" иудеев? Так, что словами нельзя воспроизвести на страницах церковного издания. Все временное, национальное забыть можно, (белые готовы к этому в отличие от черных), но этого, вечного забыть нельзя под угрозой потери близости к Сладчайшему Иисусу, которая добыта Его кровью (и здесь белые никогда не согласятся с желтыми, будучи движимы нравственным чувством).

Белое православие эсхатологично, как и черное, но опять же в иной тональности. Если желтые об антихристе не вспоминают совсем, то черные ждут его больше, чем Христа. От людей "черного" сознания в разговорах об ИНН и электронных документах доводилось слышать: мы уже боимся каждой запятой. Опять имеется в виду конкретная ошибка, которой придается заведомо роковое значение. Бояться нужно Бога и опасаться греха, но не запятой, не того, что нас "осалят" бесы и их служители, а того, что мы какие-то временные выгоды предпочтем благам небесным. Впрочем, здесь может открыться весьма широкая тема, к которой мы обращались неоднократно, стараясь удаляться и от черной, и от желтой крайности. Кто читал прошлые выпуски нашего Листка, может легко вспомнить. Здесь мы отмечаем только самые общие штрихи.

Правильное эсхатологическое сознание белому христианину помогают достигнуть именно отцы Зарубежной и Катакомбной Церкви. Достаточно почитать подшивку "Православной Руси" 60-80-х годов. Здесь видно общее согласие наших духовных наставников, которые постоянно помнили и напоминали всем о приближающемся дне Господнем и постоянно следили за нравственными признаками его, не гадая о возможных частностях. Черная же эсхатология соткана из множества конкретных пророчеств, зачастую сомнительного свойства: где, когда и какие события предсказаны перед концом.

Тот факт, что в наше время в Зарубежной Церкви эсхатологическое чувство сильно разделилось: многими утрачено совсем, а некоторыми извращено, – есть признак горестный и зловещий. В самом деле, невозможно себе представить, чтобы, например, архиеп. Аверкий или еп. Григорий или архим. Константин (Зайцев) или иером. Серафим (Роуз) на вопрос об ИНН отмахнулись бы: а, пустяки, чистому все чисто. Может быть, в конкретных советах по отношению к этому вопросу у Отцов могло промелькнуть расхождение, но в целом наверняка было бы согласие, и заключалось бы оно ни в чем ином, как в сложившейся общей привычке вопрос нравственный выводить на первый план. Все они сказали бы (и говорят в своих работах): забвение об антихристе и приближающемся конце расхолаживает христианскую совесть, притупляет нравственную чуткость, а тем самым ввергает в тяжкие грехи, в принятие духовной печати врага еще до того, как сам он начнет ставить печати видимым образом.

Белое православие, как и черное, националистично. Но у белых национальное всегда идет после религиозного. Мы любим свой народ и ценим его национальную традицию, поскольку она является христианской и приближает принимающего ее ко Христу; мы знаем, что без народных форм православного содержания сохранить невозможно; мы исповедуем, что патриотизм есть не что иное, как одна из высших форм проявления любви к ближнему. Но белый национализм и патриотизм чужд национальной исключительности и неприязни, того крово-исследовательского расистского уклона, который нередко проявляется у черных.

Таковы черты православия белого, и теперь ясно становится, что основы его сложились в России в имперскую эпоху (или синодальный период для Церкви). В это время русское православие приняло вызов и инославия, и гуманизма, и различных лжеучений вплоть до прямого безбожия и сумело в лице лучших своих представителей вынести общий ответ на все такие искушения. Идеал был задан еще тогда. XX век жестко проверил его на прочность и верность Христу.

Стало ясно, что без надлежащей нравственной крепости искушения XX века непреодолимы. Открытое гонение, соблазн советской церкви, потеря духовной свободы частью той церкви, что осталась в "свободном" мире – все это испытания повышенной изощренности. И только белый идеал показывает, как они преодолеваются.

Черные и желтые подменяют нравственное начало каким-либо символом или внешним действием. Им хочется, чтобы спасительную для человека катастрофу совести, рождающую христианина, заменило какое-то эволюционное течение душевной жизни. Зачастую они просто не понимают, что такое обращение ко Христу. И это видно на множестве частных примеров.

Например, черные и желтые совместно критикуют учение М. Антония об искуплении, называя его нравственным монизмом, моралистическим перетолкованием, и утверждают, что Голгофская Жертва имеет высшую ценность в самой себе, что мы очищены Кровью Христовою в собственном смысле. Когда такие слова произносятся не в качестве прямой проповеди, не для того, чтобы возразить докетам и показать, что Христос подлинно воплотился и пострадал, а именно как возражение М. Антонию на раскрытое им нравственное значение догмата, через которое только и подается человеку сам спасительный дар, тогда в этих возражениях становится заметно желание заменить нравственный поворот чем-то более внешним, изгнать угрызения совести и на их место поставить "простую веру в буквальный смысл".

Подобным же образом и черные, и желтые (опять же в противовес М. Антонию) любят защищать имяславие. Им недостаточно просто принять, что с именем Божиим связывается Божественная энергия (на чем спор по сути и исчерпывается). Здесь опять же видно желание мистическим действием или даже только мистическим символом – именем обойти необходимые нравственные моменты. Пусть имя и символ работают и совершают все за нас. Для этого им необходимо придать самостоятельное, сущностное значение, независимое от нравственного состояния человека. Всегда или не всегда, вольно или невольно – но такое стремление заменить совестное символическим все-таки присутствует, почему и в этом вопросе православные преимущественно черные и преимущественно желтые находят общий язык между собою.

Той же цели: убирать личное нравственное напряжение, служит и повышенное внимание к роли духовника, постоянные поиски "старца", толкование каждого его слова, как пророческого и т.п. Это также свойственно и черному, и красному направлениям, несмотря на их несогласие в других теоретических вопросах. В наиболее далеко ушедшем от Христа и от православной традиции красном православии это же стремление выражается в сочинении безконечных апокрифических житий, где подвижники постоянно выжимают всякую житейскую помощь своим чадам, и где совершенно нет места ни Христу, ни нравственным урокам. Эксплуатация авторитета старцев позволяет содержать в красных патриархийных рядах значительное количество верующих, по сути своей преимущественно черных.

Итак, православие белое есть нечто довольно цельное и всегда верное себе во множестве частных проявлений. Главный и характерный его признак мы теперь можем увидеть. Но опять же не забудем, что наша цветная картина весьма схематична. В одной душе до поры до времени сосуществуют мысли и стремления совершенно разного цвета. Есть и такие идеи и желания, сугубо личные, которые вообще не подведешь ни под один из "элементарных" цветов. Церковное же сообщество представляет собою еще более сложную мозаику. Мы это понимаем, равно как и то, что цвет религиозности и отдельного человека, и церковного сообщества с возрастом меняется.

Обычный путь молодого человека, обратившегося ко Христу, проходит от неудовлетворенности красным (оно чаще всего первым попадается на дороге), через поиски в желтом и черном православии. И нужно бы непременно дойти до православия белого, но это случается далеко не всегда. Кто-то удовлетворяется желтым, кто-то черным, кто-то – какой-то мозаикой того и другого. Кто-то ценит Зарубежную Церковь в ее былой силе, но в наличной церковной жизни не понимает ее духовного наследия, представляя ее себе, как разновидность того черного православия, в котором пребывает еще сам.

Для постепенного продвижения к белому необходимо доброжелательное знакомство и с желтой, и с черной традициями, учет взаимной критики между ними, выбор того доброго, что встречается в обоих направлениях, и ясное сознание недостатков того и другого. Иногда эти недостатки в наиболее карикатурном виде представляет нам и красное направление, но что-то доброе у красных позаимствовать невозможно.

Так нужно бы продвигаться всем нам, поскольку уж мы выбрали для себя идеалы Зарубежной и Катакомбной Церкви, а это именно белые идеалы. Но такого осознанного движения удается добиться не всегда. История показывает нам, что от первоначально белого православного идеала церковное сообщество часто откатывается назад, или к черно-фанатичному, или к желто-либеральному складу. Чем глубже мы пойдем в историю, тем более станет нарастать условность нашей цветовой схемы. Но в наши дни опыт церковной жизни XX века уже нельзя просто опустить, на него нужно ориентироваться, и делать это следует последовательно и правильно.