Сергей Головин
Эволюция мифа или как человек стал обезьяной
к оглавлению
«Научный тотемизм»
Когда я беру слово, оно означает то, что я хочу – не больше и не меньше
Это – довольно старая история. В Эдемском саду искуситель задал Еве
лишь только один вопрос: Подлинно ли сказал Бог..? Брошенное зерно сомнения
произвело плоды, в значительной степени изменившие нас самих, да и весь
наш мир. Человек отказался от единственно возможного основания подлинной
веры – Слова Того, Кто являлся Очевидцем происхождения нашего мира, ибо
Сам этот мир создал, – и стал самостоятельно искать ответы на жизненно
важные вопросы, порождая новые и новые суеверия.
Одним из таких суеверий стал тотемизм – вера в происхождение от животного
предка. У каждого племени (а тотемизм изначально существовал лишь на уровне
не знающих грамоты племен) был свой почитаемый животный предок – тотем:
собака, медведь, кенгуру, обезьяна, и т.п.
Вера в тотем вполне объяснима психологически: кому захочется признавать
свою собственную природу падшей и греховной? Гораздо приятнее верить в
развитие: вон, свинья свиньей, а и сама богом стала, и нам, людям, жизнь
дала. Так и мы, если будем вести себя соответствующим образом, разовьемся
во что-нибудь еще круче. Во что именно, и как это «соответствующим образом»,
было не совсем понятно, и потому стихийно развивались стиль жизни и обрядовые
формы, имеющие целью «не разозлить», а, если возможно, то и задобрить тотемное
животное. Категорически запрещалось на него охотиться или есть его мясо,
рекомендовалось прославлять его ритуалами и задабривать жертвоприношениями,
порой – даже человеческими (чего только не сделаешь для любимого пращура!).
В цивилизованных обществах, где, благодаря наличию письменности,
существовала возможность накопления знаний, эта идея долго не могла привиться.
К примеру, Аристотель как-то предположил, что человек произошел от рыбы,
но уж слишком это выглядело надуманно – во-первых, никто не сомневался,
что такое умозаключение родилось отнюдь не в результате непосредственного
наблюдения превращения рыбы в человека, а во-вторых, уж очень очевидна
была разница между человеком и прочими одушевленными существами.
Тем не менее, обратная сторона тотемизма – вера в естественный прогресс
– продолжала соблазнять умы, и к концу XVIII века утвердилась настолько
прочно, что многие стали отказываться от своих прошлых убеждений и без
какого бы то ни было тому основания склоняться к вере в животное происхождение
человека. В соответствии с изменениями, произошедшими в человеческом обществе
(формирование на основе христианского мировоззрения единой глобальной культуры
и порождение ею научно-технического прогресса) речь уже велась не об отдельном
племени, а обо всем человечестве; самой же идее было найдено весьма удачное
наукоподобное название эволюция. Термин этот оказался особенно хорош тем,
что имел еще и другое, в те времена основное значение – последовательная
цепь любых изменений во времени. Это позволяло в ходе дискуссии в случае
необходимости незаметно подменять одно понятие другим: «Как, вы не верите
в эволюцию? Но ведь это же – очевидный факт, который мы можем наблюдать
повсюду! Вон, даже звезды эволюционируют: голубые звезды, сгорая, превращаются
в красные гиганты; те, остывая, становятся белыми карликами, которые взрываются
сверхновыми, и т.д.». Что именно значит это и т.д. не совсем ясно, ибо
дальше уже – область сплошных гипотез. Но главное здесь в другом: неискушенный
собеседник уже одурачен, ибо приведенная последовательность ничего общего
с эволюцией в смысле развития и усложнения не имеет; это – типичный пример
деградации, распада, разложения, умирания. Эдак каждый из нас «эволюционирует»
из ребенка во взрослого; затем, кому удастся – в старика; и, как это не
печально, – т.д. Но какое это имеет отношение к развитию жизни или происхождению
человека?
Образованный мир не так-то легко было убедить в истинности подобных
идей. Наивное объяснение возникновения жирафа путем вытягивания шеи на
протяжении многих поколений, предложенное первым пророком нео-тотемизма
Ламарком, вызвало бурный восторг в среде писателей и художников-сатириков,
тут же предложивших множество альтернативных «эволюционных» вариантов удлинения
ног у потомственных почтальонов или рук – у рыбаков. Новая вера требовала
новой идеологии. Идея чудесного превращения одного вида животных в другой
не могла быть воспринята без соответствующего магического заклинания. И
заклинание было найдено – звучное, суровое и таинственное: «выживание наиболее
приспособленного».
к оглавлению
