Слова прп. Симеона Нового Богослова. Том 2
к оглавлению
Слово девяносто второе
О созерцании и откровении, и о душе просвещенной; и как действует благодать Святого Духа в том, в коем царствует любовь к Богу, и кто пришел в глубину смирения.
Возлюбленные братия мои! Велико и безмерно есть снисхождение и человеколюбие Божие к человекам. Почему, удивляясь неизреченной благости Божией и трепеща взываю так: сколь изумительно дивна сила заповедей Божиих и в какое дивное состояние приводят они тех, которые творят и исполняют их! И я начал некогда исполнять заповеди Божии, когда немного выступил из глубины грехов и несколько освободился от покрывавшего меня мрака. При этом нередко будучи тесним злыми навыками своими, боялся я за себя, но любовь и вожделение добра гораздо чаще направляли меня к добру. В начале все, что я делал, было одно лишь удаление от зла, но потом оно само начало подвигать меня на добро. В это время одно особенно причиняло мне тяготу и неприятность, – это злой навык сластолюбия, который уничтожается чтением Божественных Писаний и навыком в добрых деланиях. Ибо как, когда утром восходит солнце, мало-помалу разгоняется тьма и исчезает, так и когда воссиявает добродетель, прогоняется грех, как тьма, и, наконец, совсем уничтожается. Тогда мы являемся добрыми и добродетельными во всем, как прежде были злы и порочны. Так помощию небольшого терпения и малого доброго произволения, или, лучше сказать помощию Бога живого возсозидаемся мы наконец и обновляемся, после того, как очистимся душою и телом и умом. Вследствие сего мы делаемся тем, о чем прежде не знали, будучи омрачены страстьми, и получаем еще то, чего недостойны.
Из этого получил нечто и я непотребный и худейший всех. Ибо добро есть проповедовать с великим благодарением благодеяния, полученные от человеколюбивого Бога благодатию Искупителя нашего Иисуса Христа. Я получил благодать на благодать и благодеяние на благодеяние, огнь на огнь и пламень на пламень. К моему восхождению и преуспеянию даны были и другие восхождения и преуспеяния, а в конце восхождения – свет; к этому свету – другой свет светлейший; среди сего света воссияло блестящее Солнце, из которого явился луч, исполнивший всяческая. Что бы это значило, – было недомыслимо. В это время я только проливал сладкие слезы, удивляясь неизреченному.
Тогда Божественный, первый ум стал беседовать с моим собственным умом и так поучать его: понял ли ты, в какое дивное состояние возвело тебя оное человеколюбие и сила, ради веры твоей и малого терпения твоего, свидетельствовавшего о любви твоей? Се, подлежа смерти, ты сделался безсмертным, и одержим будучи тлением, стал нетленен. Се, живя в мире, ты пребываешь со Мною. Се, нося тело, не бываешь влачим сластьми телесными. Ты мал телом, но умом созерцаешь все. – На это, со страхом и вместе с радостию, я отвечал: кто есмь, Господи, я грешный и нечистый, что Ты воззрел на меня и снисшел до беседы со мною? И Ты, Пречистый, невидимый и неприступный для всех, как являешься мне приступным и сладостнейшим, и видим еси краснейшим во благодати и славе, Тебя осиявающей?
Слышанное мною слышал я таинственно, и отвечал некако необычно. Сверхъестественность созерцания привела меня в удивление, но пристрашность его будто душу разлучила с телом. Неизреченная красота Явившегося поразила сердце мое и подвигла к безпредельной любви; любовь же не дала уже мне обратиться опять долу, но я радовался, как совсем исторгшийся из уз плоти и, однако ж, все же пребывающий целым человеком. Мне даваемо было удостоверение, что прощены все грехи мои, и опять я видел себя самого грешнейшим паче всякого человека. Не мог я не верить Тому, Кто говорил мне, и опять боялся Ему верить, чтоб не впасть в превозношение. Нередко восхожу я на высоту созерцания без воли моей, и опять схожу с нее волею моею, чтоб не забыть меры человечества и безопаснее соблюсти смирение. Я знаю много такого, чего не знают другие, и опять паче всех невежествен есмь. Радуюсь, что Христос, в Которого я уверовал, даровал мне Царство вечное и непоколебимое, и опять, как недостойный благ оных, плачу, и никогда не перестану плакать. Не смею отверзть уст своих, чтоб просить отпущения грехов моих, – и, опять движимый любовию, воодушевляюсь и приемлю дерзновение молить Бога за других братий и (да реку в безумии) услышан бываю. Предстою с дерзновением пред Богом и молюсь, как сын а в чувствах сердца моего имею себя чуждым и бездерзновенным. Слышу: добре, раб верный и прочее, и нахожу себя поистине таким, что не только не употребил как должно, но даже и не сохранил ни одного таланта из всех тех даров, какие мне даны. Мне кажется, что я достиг самого крайнего предела добродетели, и в тоже время чувствую себя погруженным в бездну грехов моих и клонюсь к отчаянию. Когда бываю в чувстве ниже всех, тогда возношусь превыше небес и любовию опять соединяюсь с Иисусом Христом, Богом нашим, – на Коего и уповаю, что когда освобожусь от этой земной и тяжелой плоти, или когда умру, тогда ближе представлен буду пред Него и просвещен Им, да познаю яснее вечную радость и ликование тамошней любви.
Это пожелал я написать вам, братия мои, не для того, чтоб стяжать славу и быть прославленным от людей. Да не будет! Ибо такой человек безумен и чужд славы Божией. Но написал для того, чтоб вы увидели и познали безмерное человеколюбие Божие и то, сколь легко бремя заповедей Спасителя нашего Бога, и, напротив, сколь велико и несравненно воздаяние благости Его; познав же это, чтоб или возжелали улучить и себе любовь Его, или убоялись и вострепетали, как вечной смерти, лишения оной. При этом и для того пожелал я написать о всем сказанном, чтоб вы познали высоту смирения и знак совершенной любви. Еще и для того, чтоб вы познали и дело снисшествия Божия и дар Божественной Его благодати, то есть, эту мену, какую сделал Он с нами человеками, прияв человечество и дав вместо его Божество; чтоб познали дивный образ возстановления нашего и то, как живут восхотевшие веровать в распеншегося Христа, те, то есть, которые восподражали Его послушанию и смирению и решились, отвратясь от худшего, устремиться к лучшему, от греха – к добродетели, от земного – к небесному, от плотского – к духовному, от человеческого – к божественному; и еще чтоб увидели, как изменяются те которые оставляют все по любви к возлюбившему нас Богу, и однако ж не лишаются ничего ни из настоящего, ни из будущего, – то есть как омраченные входят дивно в свет, приближаясь к великому Свету, и как они соединяясь с горним, поставляются богами и над дольним, как это было в древнее время с Моисеем, – как находясь среди всех, не оскверняются нисколько сообращением с ними, и благотворя ближним, не терпят никакого ущерба в добре, но оказывая милость другим, сами получают больше, чем дают, – особенно когда по человеколюбию делаются подобными человеколюбивому Богу; – как они смиряются по мере того, как возвышаемы бывают и как возвышаются по мере того, как смиряются; лишаются всего необходимого в жизни по смирению, – и не терпят никакого лишения, будучи питаемы вечною жизнию святой любви.
Се, открыл я вам таинства, которые были сокрыты во мне, ибо вижу, что близок конец жизни моей. Я желал дать вам увидеть и познать и образы покаяния, и первые ступания новоначальных, и успехи средних, и меры совершенных, и расположить вас подражать, если не хотите другому кому, то мне духовному отцу своему, породившему вас духовно, возлюбившему вас от всей души, воздоившему (вскормившему – ред.) вас млеком слова Божия, напитавшему хлебом животворящим всяческая и показавшему, как шествовать путем спасительных заповедей Бога, Коему подобает всякая слава ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
к оглавлению
