Е.Г. Рымаренко.
Воспоминания об Оптинском старце иеросхимонахе Нектарии
к оглавлению
***
Моя первая поездка в Оптину Пустынь и посещение
старца иеросхимонаха Анатолия.
Моя первая поездка в Оптину была в апреле 1919 года. Мне тогда было 25 лет. Понятия о монастырях я тогда не имела, а о старцах тем более, но желание побывать у Старца было большое. Жила я в Ромнах Полтавской губернии, родители мои уже умерли, и я была вполне самостоятельным человеком.
Передвижение по железным дорогам было тогда очень трудное; для того, чтобы иметь место в классном вагоне надо было иметь командировку. И вот мне достали такую командировку; я поехала, как жена одного служащего, совершенно мне незнакомого человека, едущего в Москву. Поехала и я сначала тоже в Москву навестить сестру, которая тогда кончала французские курсы и сдавала экзамены.
У нас на Украина в продовольственном отношении тогда еще было не плохо, я привезла сестре всякие пасхальные изготовления (тогда время было сразу после Пасхи), а сама, взяв себе два бутерброда с салом и черным хлебом, заявила, что я еду в одно дачное место под Москвой. Она даже не поинтересовалась: куда? Я же искренно думала, что Оптина недалеко от Москвы. Пришла я на Брянский вокзал часа в 2 дня, он весь был заполнен людьми, которые сидели, лежали прямо на полу. Это были «мешочники», которые собирались ехать на юг за продовольствием. Выяснилось, что я даже не знаю до какой станции брать билет, чтобы доехать до Оптиной пустыни. Пришлось пойти в справочное бюро. Там сидела комсомолка, которая мне заявила, что «никаких Пустынь теперь нет». Я настойчиво просила мне дать справку, и, наконец, она сказала, что билет берут до города Козельска. Взяла билет, но от ожидавших поезда я узнала, что сидят на вокзале по несколько суток, что сесть в вагон очень трудно, так как, когда подают товарные поезда, начинается такая давка, что женщин оттесняют, и удается сесть более сильным. Я приуныла. Вдруг подходит ко мне один солдат и обещает посадить в вагон. В 11 часов ночи он подходит ко мне и таинственно шепчет: «идем». И мы с ним идем в темноте, куда-то далеко от станции, на запасные пути, подлезаем под вагоны, и, наконец, влезаем в один из вагонов большого состава поезда, называемого «максимкой». Приблизительно через час этот состав подают на станции. Начинается посадка. Это было что-то жуткое: рев, крики, ругань. Много народа осталось. Поезд трогается, переполненный и снаружи обвешанный людьми, которые потом, постепенно, умудряются или втиснуться в вагон, или взлезть на крышу. Я сижу с солдатом на его корзине. Полная темнота. Наступают неприятные минуты, приходится вразумлять моего соседа, поведение которого становится непозволительным. Наконец расцвело. Мы подъезжаем к Тихоновой Пустыне. Раздается крик: «пересадка на Калугу». Я знала, что Оптина Пустынь Калужской губернии и чуть не вылезла, но увидела монаха, и он мне сказал, что пересесть мне надо в Сухиничах. Приехали в Сухиничи; опять та же история: люди ожидают поезда по несколько дней и сесть не могут. Поезда очень редкие, 2 поезда в сутки. Но, слава Богу, прождав часов 6, мне удалось одной ногой прицепиться к подножке одного из вагонов поданного поезда и поехать.
В Козельск приехали утром. Ко мне подошла одна монахиня из Смоленска и предложила вместе взять извозчика до монастыря. Я, конечно, согласилась, и мы поехали. До Оптиной Пустыни от Козельска 3 версты. Мы подъехали к парому, который перед Обителью, часов в 9 утра. Нашим взорам представился весь монастырь, который расположен на горе, по ту сторону реки; были видны храмы, другие строения и много, много деревьев. Вид был живописный. Мы увидали старенького монаха-перевозчика, который нас приветствовала Въехали на паром; паром отчалил и мы стали приближаться к благословенной Оптине. Поехали на монастырскую гостиницу, второго разряда (первого разряда уже была закрыта большевиками); заведовал этой гостиницею о. Феодул. Монахиня попросила самовар, сказав мне, что так как мы с дороги, то можем перед поздней обедней «попить чайку». Она вынула бутылочку конопляного масла и любезно мне предложила поесть с хлебом. Я же, не привыкнув поститься, с ужасом на него посмотрела, так как оно мне показалось лампадным и не съедобным. Я вынула свой бутерброд с салом и начала его есть, запивая чаем. Подкрепившись, мы пошли к поздней обедни. Я была в первый раз в монастырском храме. Мне очень нравилось такое спокойное, благолепное богослужение. Я с интересом смотрела на монахов, стоявших в деревянных формах: их клобуки привлекали мое внимание, особенно же мантия пономаря, которая шелестела когда он двигался.
После обедни Мать Мария повела меня к отцу Анатолию, который жил недалеко от церкви, почти напротив, в ограде монастырской. По дороге матушка спросила меня: «Вы будете говеть?» Я очень удивилась ее вопросу, так как не знала, что можно говеть и не Великим Постом, но, чтобы не показать своего незнания, я определенно ответила: «конечно». - «А как же Вы сало ели?» - «Ведь, если хотят причаститься, 3 дня едят постную пищу, а Вы ведь хотите завтра уезжать». Тут она уже совсем привела меня в недоумение: «Причащаться, да еще поститься не в Пост, ничего не понимаю». Видя мое смущение, матушка мне сказала: «Ну, не забудьте сказать Старцу, что Вы ели сало». Приходим к Отцу Анатолию. Входим по высокому крылечку и попадаем в приемную, в которой сидят богомольцы, ожидая Старца. Вскорости выходит Батюшка. Он небольшого роста, очень быстрый в движениях. Народ устремляется к нему. Он ласково каждого благословляет и тут же отвечает на вопросы; например: как мне молиться за сына, о здравии или за упокой? поправится ли моя больная мать? могу ли я еще пожить в Оптине? и т.д. Когда настала наша очередь Батюшка так ласково, ласково посмотрел на нас и повел в свою келию. Мать Мария начала ему передавать разные сверточки, приговаривая: «это, Батюшка, Вам, прислала сахарку раба Божия такая-то, а вот мучица от такой-то», и т.д. Батюшка благодарил, а потом, устремив свой взор на меня, спросил: «А ты, деточка, откуда?» - «Я из Москвы приехала» - «Ты, что же, поговеть приехала?» - «Да, Батюшка», и, помня наставление монахини, я сразу объявляю: «Только я сало ела» - «Сало? Ну что ж, завтра придешь ко мне поисповедоваться в два часа». - «Нет, нет, я не могу столько оставаться, я завтра должна ехать». - «Ничего, ничего, останешься». Я протестую. Монахиня меня толкает и шепчет, что со Старцем не спорят. Наконец, я соглашаюсь остаться. Мы ушли от Старца и остаток дня я провела, осматривая монастырь. Побывала на скотном дворе, на пасеке; погуляла в саду. Плодовый сад большой, много бывает яблок. Монахи, с которыми я встречалась, поражали меня, с одной стороны, своею серьезностью и углубленностью, с другой - своей необыкновенной приветливостью. Все они имели вид очень изнуренный, и, действительно, я заметила, что пища у них очень скудная и хлеба мало. Я пожалела, что ничего не привезла, хотя бы сухарей!
На другой день была у обедни и в 2 часа пришла к о. Анатолию. Приемная его была переполнена исповедниками; было много монахинь и всяких приезжих богомольцев. Я скромно села в уголок и стала наблюдать. Была благоговейная тишина, кое-где перешептывались.
Вдруг открылась дверь. Батюшка, быстро войдя в комнату и оглядев присутствующих, прямо направился ко мне. Он взял меня за руку и подведя к образам дал мне исповедную книжку (Оптинского издания) и сказал громко читать. Я страшно смутилась и пролепетала, что по славянски читать не умею. - «Не умеешь, я тебе сейчас принесу по русски», и буквально бегом батюшка направился в свою келию и вынес мне такую же книжку, но русскую. Пришлось читать. Я страшно волновалась. Все, что там было написано, было совершенно ново для меня; появились покаянные чувства. Думалось: «Боже и то грех и это грех, как же я живу?» Когда я кончила, батюшка меня взял в свою келью исповедоваться. Конечно, батюшка обращался со мною ласково, как с человеком мало-церковным. Я сразу же очень расположилась к Батюшке и, выйдя от него, уже думала: «как бы еще раз побывать у него».
На другой день, это было 19-го апреля 1919 года, я причастилась и еще раз пришла к батюшки. Он очень приветливо со мной разговаривал обо всем, благословил иконкой преподобномученицы Евгении, надавал много брошюрок Оптинского издания, и я уехала обратно в Москву к сестре совсем другим человеком.
Вернувшись в Ромны, я все время переписывалась с о. Анатолием и посылала ему продовольственные посылки. Брак с о. Адианом был заключен с его благословения, и Батюшка был крестным отцом нашего старшего покойного сына Серафима.
Перед своим рукоположением в священники, в 1921 году, о. Адриан тоже побывал в Оптине. О. Анатолий сказал ему: «Тебе надо будет поступить на курсы», и, действительно, ему архиепископ Парфений (Полтавский) сказал: «У Вас хотя и высшее образование, но светское, и потому надо держать экзамен». О. Адриан жил в Полтаве один месяц, готовясь к экзамену и занимаясь у профессоров.
О. Адриан спрашивал у Батюшки благословения на приход в одно село «Евлоши» под Ромнами, где была чудотворная икона Божией Матери Казанской.
Батюшка же дал ему яичко для меня, на нем с одной стороны был нарисован храм, а с другой икона Божией Матери. Батюшка спросил: «Какая это иконка?» О. Адриан сказал: «Смоленская, кажется», а Батюшка ответил: «Нет, Иверская».
Первый приход о. Адриан был в Ромнах, в храме, в котором был очень чтимый всеми, в большой дорогой ризе под балдахином, образ Иверской Божьей Матери.
О. Адриан в то свое посещение Оптиной побывал и у о. Нектария в скиту. О. Нектарий мне потом вспоминал это, говоря: «Я помню, как твой батюшка пришел ко мне еще в сером костюме и с лиловым платочком в кармашке».
И вот так наша жизнь и потекла под руководством старцев: о. Анатолия, скончавшегося 30-го июля 1922 г., а потом о. Нектария, скончавшегося 29-го апреля 1928 года.
Е. Рымаренко.
к оглавлению