|
Радуйтесь, ибо Господь грядет судить |
|
 |
|
Rus |
|
Eng |
|
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
   |
 |
 |
 |
 |
ИМЯСЛАВИЕ
к оглавлению
... 11 12 Заключение Ссылки Литература
12. ДАЛЬНЕЙШАЯ СУДЬБА ИМЯСЛАВЦЕВ
В начале марта 1916 года монахами–афонитами было подано прошение Государю: «Покорнейше просим Ваше Императорское Величество об официальном опубликовании в "Церковных ведомостях" данного уже почти два года тому назад Синодального распоряжения, дабы не было препятствия совершать священнослужение тем из нас, приехавшим с Афона монахам, кто имеет священный сан, и всем нам, монахам, приобщаться Святых Христовых Таин. Вследствие отсутствия официального напечатания вышеупомянутого распоряжения мы, изгнанные с Афона монахи, имеем возможность совершать священнослужение и приобщаться Святых Таин не во всех епархиях святой Православной Русской Церкви, но лишь в Московской и Киевской, а также в армии и в лазаретах для больных и раненых воинов. По причине отсутствия общего по епархиям распоряжения епископы прочих епархий из боязни не решаются допускать нас к священнослужению и даже к приобщению Святых Христовых Таин, следствием чего уже были среди нас случаи смерти без христианского напутствия и даже без христианского чинопогребения, как это случилось с монахом Севастианом [в] Вятской губернии, Яранского уезда, Ихтинской волости». На прошении Государь начертал «следует удовлетворить». 5 марта Государь вручил прошение со своей резолюцией обер–прокурору Синода А. Н. Волжину. За этим последовало определение Синода от 10 марта: «уведомить Преосвященных, что афонские иноки, не принятые еще в общение с Церковью, могут быть принимаемы в таковое общение по надлежащем испытании их в верованиях и по засвидетельствовании ими о своей преданности Православной Церкви, точном следовании ее догматам и учению, отречении от имябожнического лжеучения и послушания богоустановленной иерархии, с целованием Святого Креста и Евангелия, без требования от них какого–либо письменного акта, и засим как принятые в общение с Церковью они подлежат допущению к Святому Причастию и погребению по правилам Православной Церкви, о чем, для исполнения настоящего определения, напечатать в "Церковных ведомостях"». Волжин не пропустил это определение Синода к исполнению, но «приказал отложить». Опубликовано оно не было.[213]
В феврале 1918 года при помощи одного из афонских иноков в Москву без малейших средств к существованию возвращается о. Антоний (Булатович). Обратившись к Патриарху Московскому Тихону с просьбой о поселении в обители, отец Антоний был приписан к Покровскому монастырю без разрешения священнослужения, что для него стало сильнейшим ударом. Многочисленные обращения отца Антония к Святейшему Патриарху и Священному Синоду остались без ответа, более того, запрещению подверглись и другие иноки Покровского монастыря, мирно проживавшие там во время войны.
К моменту возвращения отца Антония в Москву началась вторая сессия Всероссийского Поместного Собора 1917 – 1918 годов. Собор вынес вопрос о почитании имени Божиего в отдельную секцию под председательством архиепископа Феофана Полтавского (Быстрова), образовавшуюся при Миссионерском Отделе, в работе секции принимали участие архимандрит Гурий (Егоров), архимандрит Моисей, Е.Н. и Г.Н. Трубецкие, С.Н. Булгаков, Л.З. Кунцевич, П.Б. Мансуров и др. Секретарем подотдела назначен активный борец с имяславием В.И. Зеленцов.[214] Подотделу удалось провести лишь три заседания – 1.12.1917; 8.12.1917; 26.03.1918. На втором из них был составлен план работы подотдела и определены темы докладов и докладчики.
Не задолго до начала работы Поместного Собора архимандрит Давид (Мухранов), монах Ириней (Цуриков) и иеросхимонах Антоний (Булатович) направили в адрес «Всероссийского съезда духовенства и мирян» Обращение иноков–имяславцев, в котором монахи описывали бесчисленные злоключения изгнанных афонцев на Родине, защищали свое упование на имя Христово и призывали Собор провести объективный суд.[215] Но столь насущный вопрос так и не был рассмотрен, частично из–за усиливавшегося с каждым днем большевистского террора, а частично вследствие того, что «Собор, в подавляющем большинстве своих членов был так далек от существа вопроса, так мало заинтересован в нем, что просто сдал его в подкомиссию, чтобы спихнуть со своих плеч эту [
... ] неприятную мелочь. [... ] Если бы члены Собора разумели хоть сколько–нибудь внутреннюю значительность афонского спора, они не отнеслись бы к нему с таким постыдным равнодушием», – писал М.А. Новоселов в открытом письме к одному из членов Высшего Церковного Совета.[216]В ноябре 1918 года отец Антоний, видя безрезультатность всех обращений, направляет Святейшему Патриарху Тихону и Священному Синоду заявление о своем «отложении от духовного общения с церковною властью ради исповедания им боголепности почитания Имени Господня». Говоря о событиях, предшествовавших заявлению об отложении, отец Антоний описывает нерадостную картину жизни имяславцев Покровского монастыря в 1918 году: «Покровский монастырь [
... ] подвергся реквизиции для военных надобностей: иноков выдворили из келий, кухня прекратила свое существование, хлеб тоже почти не выдавался, изредка выдавалось лишь по восьмушке фунта, и я был поставлен в необходимость покупать на личные средства свое пропитание, но таковых у меня не было. Бедственное материальное положение и духовная скорбь по поводу продолжающейся на мне безвинно тяготеть духовной кары, вынудили меня снова (в сентябре сего года) подать прошение Святейшему Патриарху, и просить, в виду того, что секция Собора, которая должна была меня вызвать и допросить о моем уповании перед Священным Синодом, и убедившись в моей православности, разрешить священнослужение».[217] Но одновременно с этим прошением отца Антония в Синод поступила докладная записка В.И. Зеленцова, где миссионер говорил об активном распространении «имябожнической» смуты по России и требовал лишить церковного общения нераскаявшихся «еретиков». Синод прислушался к мнению г. Зеленцова и в октябре 1918 года издал указ, которым прекращал действие разрешения Синода священнослужения изгнанным с Афона имяславцам. По мнению Синода, решение Синодальной конторы 1914 года касалось только отдельных лиц, а не общего правила принятия «имябожников» в церковное общение. Прошение отца Антония Священный Синод счел не заслуживающим удовлетворения до тех пор, пока он не прекратит «оказывать непослушание церковной власти и распространять свои осуждаемые церковной иерархией умствования к соблазну Церкви».[218] Возвращение к церковному общению имяславцам могло быть позволено только после письменного «отречения от имябожничества и по изъявлении своего подчинения Церкви»,[219] т.е. признания основных тезисов синодального послания от 18 мая 1913 года, которые по убеждению бывших афонских иноков «явно не согласны с учением святой Церкви о Имени Божием».[220] Само дело об учении «имябожников» передано Собору для рассмотрения и вынесения церковного вердикта. Постановление от 8–12 октября 1918 года было подписано шестью иерархами: Патриархом Тихоном, митрополитом Агафангелом, митрополитом Арсением, митрополитом Сергием, архиепископом Евсевием, архиепископом Михаилом.За три года безупречного служения на фронте отец Антоний позволил себе говорить об официально не принятом иерархией имяславии только среди лиц, которые должны были вскоре вынести решение о православности его упования на имя Божие. В тоже время, количество заявлений, статей, заметок, писем в редакции журналов и газет, осуществленных Булатовичем в предсоборные годы говорит само за себя. Настойчиво ходатайствуя о скорейшем разборе имяславского вопроса и ведя активную полемическую борьбу, о. Антоний пытался подготовить почву для возможности принятия соборного решения, благоприятного для имяславия. Но работа имяславской подкомиссии Поместного собора так и не была завершена, а Патриарх с Синодом остались верны точке зрения Святейшего Синода 1913 года.
Отец Антоний искренне считал, что те бедствия, которые постигли Российскую империю в двадцатом веке, стали прямым следствием имяборческого движения, явившимся признаком повсеместного отхода россиян от основ православной веры. В уже упомянутом письме к Императору Николаю II от 25 марта 1914 года отец Антоний писал: «еще есть время удержать Россию от тех бедствий, на которые наталкивают ее последние действия Святейшего Синода. Ныне еще есть возможность бесстрастно разрешить вопрос об Имени Божием».
Во втором письме к Государю, датированным 7 октября 1916 года, отец Антоний приводил явные свидетельства гнева Божиего на хулителей Его имени: «Вспомните [
... ] совпадения: поражение третьей армии совпало с тем моментом, когда Вы изволили удостоить особо милостивой грамотой архиепископа Антония Харьковского, и затем, дивное дело, противник остановился тогда, когда взял Почаевскую Лавру, ту самую Лавру, из которой раздались первые хулы архиепископа Антония Харьковского на Имя Господне, ибо там впервые были напечатаны [... ] мерзкие о Имени Господнем слова [... ] Припомните еще гибель лодки Донца:[221] она первая погибла в Одесском рейде, потопленная турецким миноносцем, не успев сделать и выстрела!».[222] «Я не выдаю себя ни за пророка, ни за прозорливца, – писал отец Антоний уже после кровавых революционных событий, – однако, иногда и "Саул бывает во пророцех" [... ], ибо разве могло остаться безнаказанным посягательство Пастырей Христовых на Святыню Имени Его! Особенно знаменательно то, что переворот совершился именно в неделю святого Григория Паламы, боровшегося против Варлаама, которого мнения повторяют ныне имяборцы. [... ] Знаменательно также, что и имя "Волынь", от первопастыря которой изошли первые хулы на Имя Господне, – и это имя оказалось первенствующим в перевороте, ибо весь этот стихийный переворот начат и произведен был – "Волынским" полком. [... ] Имеяй уши да слышит о той страшной каре, которой подвергся митропол. Владимир,[223] больше всех ответственный за все Афонское дело, как первопастырь, санкционировавший действия архиепископа Никона на Афоне, согласившийся с совершенно неправославными мнениями архиепископа Антония, и упорно до самого последнего времени противившийся тому, чтобы Афонское дело было авторитетно пересмотрено.».[224]Спустя два года, – уже после того, как в стране пришли к власти большевики, – Булатович писал: «Не внял Государь благому духовному совету и духовному предупреждению. Не возымел мужества пойти в этом деле вразрез с верховными синодалами [
... ] и ограничился лишь несколькими слабыми полумерами". Именно за это, как считает Булатович, Россию и постигла революция, которую он воспринял как кару Божию: "В России, распявшей Имя Его, – камня на камне ныне не остается. Закрыты клеветавшие против нас и хулившие Имя Господне издания, и даже типографии их отняты!.. Но и еще "рука Его простерта"».[225]Слова о. Антония в адрес Николая II несправедливы: на самом деле, начиная с января 1914 года, и Император Николай Александрович, и Императрица Александра Федоровна являют себя вполне последовательными защитниками изгнанных с Афона иноков и призывают отнюдь не к "полумерам".[226] Булатович знал о приеме Государем трех афонских иноков в январе 1914 года и о его общем сочувствии имяславцам, однако не мог знать всей правды о взаимоотношениях между Государем и Синодом. Именно Синод ограничивался "полумерами", тогда как Государь призывал к полному восстановлению справедливости в отношении имяславцев, что отразилось и в его записке на имя Саблера от 15 апреля 1914 года, и в его резолюции на прошении группы имяславцев во главе с архимандритом Давидом от марта 1916 года. Обер–прокуроры В. К. Саблер, А. Д. Волжин и Н. П. Раев, являвшиеся связующим звеном между Государем и Синодом, стремились положить конец делу имяславцев, и лишь упорство членов Синода им в этом препятствовало.
Впоследствии, уже после революции 1917 года, много будет сказано о вмешательстве Царя как высшего представителя государственной власти в дела Церкви в предреволюционный период, и дело имяславцев будет представлено как яркий пример такого вмешательства: эта идея является, в частности, лейтмотивом неоднократно цитированной в настоящей главе работы епископа Василия (Зеленцова). Исследователи, придерживающиеся подобных взглядов, забывают, однако, о том, что в течение всего синодального периода, начиная с реформ Петра I, именно Царь юридически и фактически возглавлял Российскую Православную Церковь, будучи "верховным защитником и хранителем догматов господствующей веры и блюстителем правоверия и всякого в Церкви святой благочиния",[227] тогда как Синод учреждался Царем и находился у него в подчинении. Речь, следовательно, не может идти о "вмешательстве" государства в дела Церкви: давая через своего уполномоченного – обер–прокурора – рекомендации Синоду, Царь лишь исполнял то, что считал своим долгом как христианского Государя.[228]
Наше изложение событий 1914–1916 годов было бы неполным, если бы мы не упомянули о том, что в это время происходило с автором книги "На горах Кавказа" схимонахом Иларионом. В течение всего периода имяславских споров он оставался от них в стороне: церковным властям, выносившим суждение о его книге, даже не приходило в голову вызвать самого автора и допросить относительно ее содержания. Лишь обрывочные сведения доходили до кавказской пустыни – об осуждении книги "На горах Кавказа" Синодом, о ее сожжении в Валаамском монастыре, о суде Московской Синодальной конторы, о вступлении России в войну. На информацию о сожжении своей книги схимонах Иларион отреагировал крайне болезненно. В частном письме, датированном 29–м мая 1914 года, он так говорил об этом событии:
«Живу в далеких горах и положительно ничего не знаю и не слышу о своей книге. Вы извещаете, что сожгли. Вот это дело! Вечным огнем, если не покаются, будут жегомы те, кто дерзнул на сие. Боже наш! Какое ослепление и бесстрашие! Ведь там прославлено имя Бога нашего Иисуса Христа, Имя "Ему же поклоняется всяко колено небесных, земных и преисподних". Там в книге все Евангелие и все Божественное Откровение, учение Отцов Церкви и подробное разъяснение об Иисусовой молитве. Вот так показали свою духовность и близость к Богу монахи XX века [
... ] Конечно, скажете, Синод приказал, да где же у вас свой–то ум? [... ] Ангели поют на небеси превеликое Имя Твое, Иисусе, а монахи, о ужас, сожгли яко вещь нестерпимую. Без содрогания нельзя сего вспомнить».[229]В марте 1915 года журнал "Ревнитель" опубликовал письмо схимонаха Илариона, адресованное редактору этого журнала Л. 3. Кунцевичу. Письмо полно апокалиптических предчувствий:
«Я должен сказать и то, что я сильно обижен действиями в отношении меня духовной власти. Почему же она, когда она разбирала мою книгу и осудила ее, не отнеслась ко мне ни единым словом или вопросом о всех тех местах в моей книге, кои были причиною возникшего недоумения? [
... ] Мнится нам [... ] что эта ужасная "пря" с Богом по преимуществу высших членов России Иерархов есть верное предзнаменование близости времен, в кои имеет прийти последний враг истины, всепагубный антихрист».В своем письме схимонах Иларион последовательно отвечает на вопросы Кунцевича, отражающие наиболее расхожие представления о заблуждениях имяславцев:
«Считаю ли я, что имя Божие есть четвертое Божество? Отвечаю – отнюдь нет. Никогда это богохульное учение не только теперь, но и во всю мою жизнь не находило места в моем внутреннем мире, даже и на одно мгновение [
... ] Обожаю ли я звуки и буквы имени Божия и что я разумею под Именем Божиим? – Выражаясь "Имя Божие Сам Бог", я разумел не звуки и буквы, а идею Божию, свойства и действа Божии, качества природы Божией [... ] Это понятие для молитвенника весьма важно, именно: призывая имя Божие, чтобы он не думал, что призывает кого другого или бьет словами напрасно по воздуху, но именно призывает Его Самого [... ] А звуками мы только произносим, называем или призываем имя Божие [... ] буквами же начертываем его, т. е. изображаем, пишем; но это есть только внешняя сторона имени Божия, а внутренняя – свойства или действа, которые мы облекли в эту форму произношения или письма. Но и перед этой формой [... ] истинные последователи Христа Иисуса всегда благоговели и почитали ее наравне со святым крестом и святыми иконами [... ]»На вопрос о том, спасительно ли имя Божие даже для неверующих или для верующих, но произносящих его без внимания и благоговения, схимонах Иларион отвечает: «имя Божие "само по себе всегда свято, славно и спасительно; для нас же производит действие, смотря по нашему отношению к нему". Имя Божие, произносимое без достаточного внимания и благоговения, если отсутствие внимания является не следствием пренебрежения, а следствием немощи ума человеческого, также может быть спасительным. Когда же человек произносит имя Божие кощунственно, насмешливо, тогда оно становится для него огнем поядающим».
Письмо о. Илариона свидетельствует об одном факте, на который не обращали внимания многие критики имяславия: о. Иларион и о. Антоний (Булатович), чьи имена склоняли вместе, так, как будто это были члены одного кружка, в действительности никогда не были лично знакомы, хотя и относились друг другу с большим почтением.
«[
... ] Спрашиваете, – пишет о. Иларион, – был ли я денщиком у о. Антония Булатовича, как Вы слышали от некоторых, – конечно, в этом нет позора, если бы и был, но лучше о том судите сами: знающие его лично дают ему 40 или от силы 45 лет, а мне 70 лет, и я лично его не знаю, а поэтому и не могу судить, гожусь ли я ему в денщики или нет, но я знаю его по Апологии и сужу о нем как о человеке честном и понимающем дело, и далеко превосходящим меня своими качествами – духовными и нравственными. Да поможет ему Господь и Всепречистая Богоматерь во благих его намерениях [... ]».Наконец, в письме Кунцевичу схимонах Иларион говорит об обстоятельствах, при которых писалась книга "На горах Кавказа", а также о реакции на нее в монашеской среде:
«При первом появлении в свете моей книги она произвела необычайно великое впечатление – преимущественно, на внутренних молитвенников, доказательством чего служит то, что [
... ] без числа последовали ко мне благодарные письма – искренние, сердечные, задушевные [... ] Мы так мыслим, что хотя книга наша "На горах Кавказа" запрещена яко еретическая и предается сожжению, но есть другой суд – суд божественный, беспристрастный, праведный, и истинно признаюсь Вам [... ] радостная надежда веселит сердце, что там книга моя, как написанная Божиею силою, именно по добрым целям, получит праведный суд».[230]Приведенное письмо было последним печатным выступлением схимонаха Илариона. В течение 1915 и первой половины 1916 года он проживал попеременно в своей келлии в урочище Темные Буки или в Сентинском Спасо–Преображенском женском монастыре, где пользовался гостеприимством игумении Раисы. Сохранившиеся архивные документы свидетельствуют о том, что и духовные и светские власти пристально следили за жизнью и деятельностью схимонаха Илариона, к тому времени старого и больного. Время от времени его посещали епархиальные миссионеры, отбиравшие у него книги и выяснявшие у него детали его "лжеучения". Архиепископ Ставропольский Агафодор и его викарий епископ Александровский Михаил регулярно получали донесения о деятельности схимонаха Илариона и нескольких проживавших вместе с ним послушников и послушниц. На игумению Раису и других инокинь Сентинского монастыря со стороны епископа Михаила оказывалось "воздействие и словом убеждения и мерами строгости на тот предмет, чтобы все оне оставили увлечение учением схимонаха Илариона об имени Иисусовом".[231] В сентябре 1915 года временный генерал–губернатор Кубанской области и Черноморской губернии воспретил схимонаху Илариону "пребывание в местностях, состоящих на военном положении или входящих в театр военных действий [
... ] как лицу, вредному для государственного порядка и общественной безопасности".[232]Дальнейшая судьба имяславцев была плачевной, как и судьба России, на долгие годы погрязшей во мраке междоусобицы и разбоя, кровавом терроре, голоде и страхе перед грядущим днем. Схимонах Иларион скончался в 1916 году в совершенном недоумении о действиях церковной иерархии в отношении имени Христова, имяславцев и самого себя. Похоронен отец Иларион на Мархотском хребте Кавказских гор в урочище «Темные Буки» в основанном им Покровском монастыре. В 1919 году отец Антоний, живя без малейших средств к существованию в имении матери при селе Луцыковка Лебединского уезда Харьковской губернии, в ночь с 5 на 6 декабря был убит грабителями.[233]
Однако, в двадцатых годах сформировался кружок ревнителей имяславия, к которому принадлежали такие выдающиеся люди, как петербургский священник отец Феодор (Андреев), президент математического общества Москвы профессор Д.Ф. Егоров, математик Н.М. Соловьев, артист М.Н. Хитрово–Крамской и другие. С кружком имяславцев были близко связаны отец Павел (Флоренский), М.А. Новоселов, супруги А.Ф. Лосев и В.М. Лосева–Соколова. Духовным отцом Лосевых был архимандрит Давид (Мухранов), совершивший в 1929 году над супругами тайный монашеский постриг под именами Андроника и Афанасии. Соборный старец Пантелеимоновского монастыря схимонах Ириней (Цуриков), один из главных деятелей имяславского движения также оказывал влияние на работу имяславского кружка. В ноябре 1920 года епископ Тульский и Одоевский Ювеналий (Масловский) свидетельствовал перед Святейшим Патриархом Тихоном православность отца Давида и других монахов–имяславцев и просил принять в их судьбе участие. Ходатайство было поддержано представителями имяславского кружка В. А. Симанским, Н. М. Соловьевым и Д. Ф. Егоровым.
Однако, в 1921 году Патриарх писал, что, несмотря на снисхождение Святейшего Синода к имяславцам в 1914 году,[234] Синод «не изменил прежнего своего суждения о самом заблуждении, содержащемся в сочинениях Антония Булатовича и его последователей, которые решил передать на рассмотрение Всероссийского Священного Собора, от которого и зависит разрешение всего дела по существу», участие в таинствах и священнослужение возможно только лишь при письменном или устном свидетельстве «точного следования Православной Церкви и послушания Богоустановленной иерархии».[235]
Но, тем не менее, несколько месяцев спустя произошло совместное служение Патриарха с архимандритом Давидом (Мухрановым).
Отрывочные сведения о дальнейшей судьбе имяславцев собраны в «Хронике Афонского дела» С.М. Половинкина:[236]
1925 год – собрания «имяславческого кружка» завершились: «Собрания с имяславскими докладами завершились в 1925 г., когда начались систематические аресты и арестованных уже не выпускали, как было раньше (запись в дневнике В. М. Лосевой З/ХН–25 г.)».[237]
«В 1928 г. или в начале 1929 г. в кавказских горах была отыскана и расстреляна группа имяславцев, монахов–подвижников, высланных с Афона после известного имяславского движения. Во главе их стоял Павел Дометич Григорович, дворянин, помещик и ротмистр из Киевской губернии, который после 20 лет монашества, по призыву в Армию, был на войне 1914 г. и после ее окончания, в революцию, вернулся в Кавказские горы и носил имя Пантелеймона».[238]
1930 – Чекисты сфабриковали дело «Всесоюзного центра церковно–монархической организации "Истинное православие"», в котором они объединили весьма разнородные религиозные группы, среди которых особую роль они отвели «контрреволюционной монархической организации "имяславцев"». Ей приписывалась роль иезуитов православия.[239] В дело включили М. А. Новоселова, А. Ф. Лосева. В. М. Лосеву–Соколову, Д. Ф. Егорова, свящ. Ф. К. Андреева, свящ. Н. К. Прозорова и др. Им приписывали план свержения Советской власти, как «власти антихриста», и восстановления монархии. Связь между всеми группами приписывали М. А. Новоселову. 27–ю ячейками на Северном Кавказе, среди которых были и имяславческие, якобы руководил еп. Варлаам (Лазаренко). 50–ю ячейками в Воронежской области руководил еп. Алексий (Буй), тесно связанный с руководством «Имяславия».[240]
18 апреля – арестован А. Ф. Лосев; о. Давид благословил его на страдания. В следственном деле сохранилась «Справка о роли профессора Лосева А. Ф. в а/сов, движении»: «[
... ] Будучи непримиримым врагом Советской власти и приверженцем Православия в его самых черносотенных, диких формах, Лосев еще в 23–24–х гг. сблизился с руководителями имяславия, расценивая это движение «как наиболее активное и жизнедеятельное течение внутри Церкви». [... ] Жена Лосева в своих показаниях заявляет: «По своим религиозным взглядам Алексей Федорович Лосев и я исповедуем имяславие, которое является наиболее совершенной формой выражения сущности Православия».[241] Из показаний А. Ф. Лосева: «похуление Имени Божия непризнанием имяславческого учения – это есть снятие печати, которой был запечатлен сатана».[242]Из обвинительного заключения: «На квартирах профессора Егорова и Лосева устраивались нелегальные заседания, на которых обсуждались вопросы об имяславцах. На этих заседаниях присутствовали представители имяславческой к.–р. организации на Кавказе, находившейся на нелегальном положении и скрывавшейся на горах.» Егоровым и Лосевым «был выпущен документ «Большое имяславие», в котором советская власть трактовалась, как наказание всему русскому народу, как «ужасное сатанинское десятилетие» и предлагалось для борьбы с ней сплотиться около церкви, вставая на имяславческую точку зрения». В вину ставилось: «Активная борьба с коллективизацией, работа по срыву хлебозаготовок, подготовка повстанческого движения с целью свержения советской власти, установление связей с белогвардейскими организациями за границей», в том числе и с митрополитом Антонием (Храповицким).[243]
3 сентября 1931 г. А. Ф. Лосев получил 10 лет лагерей; М. А. Новоселов – 8 лет тюрьмы.[244]
Апрель – ликвидация имяславцев в долине Псху с поселком Псху; находится в Абхазии, в 80 км от Сухуми, за перевалом. На полгода долина бывает отрезана от внешнего мира. «Колумбом нынешней Псху» является Антон Жилинский, который поселился здесь в 1904 г.[245] Епископ Сухумский Андрей (кн. Ухтомский Александр Алексеевич, 26.12.1872 – 4.9.1937) в 1911 г. пришел в Псху и основал здесь монашество [Там же, с. 34]. После революции монахов становилось все больше, в Псху укрывались и белые. В 1920 г. здесь правил генерал Хвостиков. Его преемники занимали официальные посты и потворствовали монахам. Последним из них был барон фон Дринь, который повесился за день до прибытия комиссии из Сухуми. Заявления монахов и монашек о наделении землей удовлетворялись до 1928 г. Учитель Апанасенко еще в 1929 г. «каждое воскресенье водил ребят в церковь, с молитвами начинал и кончал уроки» [Там же, с. 84]. Новая волна прибывших на Псху связана с коллективизацией и усилением репрессий. В 1928–1930 гг. на Псху прибыло 214 человек, из них 188 монашествующих, остальные оценивались как кулаки [Там же. С. 36]. К 1930 г. на Псху было 100 монахов, 12 священников, 8 молитвенных домов. Кельи были разбросаны по всей долине. Результат: «За все десять лет в Псху не вырос ни один комсомолец, ни один коммунист» [Там же, с. 86]. Распространилась легенда, что «есть долина Псху, где нет советской власти» [Там же. С. 64].
Привезенные в Одессу имяславцы разъехались по всей России. «Основное же ядро остановилось в горах Кавказа. Главные их районы: Туапсе, Красная Поляна, Сочи и, особенно, ущелье Псху» [Там же. С. 55]. Основал «черносотенную воинствующую секту имяславцев» на Псху о. Гавриил [Там же, с. 62]. Псху стало центром имяславия на Юге России. Скиты и кельи Псху принимали паломников, некоторые из них оставались на всю зиму. К весне часть из них постригалась в монахи, многие уходили, но на всю жизнь оставались «религиозными фанатиками» [Там же, с. 64]. Монахи получали посылки из разных краев. За зиму 1929–1930 гг. на Псху обновилось около 12 икон [Там же. С. 46]. Из Псху рассылались листки, где говорилось о скором пришествии Христа, колхозы же назывались «антихристовой жидовской коммуной» [Там же, с. 63]. О настроениях имяславцев Федот Иванович Сазонов рассказывал: «
... У имяславцев, как бы по закону Божьему, к советской власти близко подходить нельзя. Деньги советские брать нельзя – это, значится, знак антихриста. В киперации ничего покупать нельзя, потому что там тоже антихристы... Как разговор, так они супротив власти, да супротив власти, да на коммунистов, да на Ленина. Это, говорят, первейший антихрист» [Там же, с. 36]. Приехавшей 22 апреля из Сухуми комиссии не продавали продовольствия: «Этим антихристам мы не продаем» [Там же, с. 75].Вел переговоры с представителями власти иеромонах Феодосии (Волков): «Рост правофлангового дворцовой гвардии. Широкий поповский шаг. Желтые ременные морщины на лице
... » [Там же, с. 40]. Он характеризуется как «тихоновец и отъявленный монархист» [Там же, с. 42]. Допрос иеромонаха Григория Мамченко («Он маленький, худой, сухой и горбатый» [Там же, с. 52]) происходил в сельсовете под единственным на Псху «густо засиженном мухами» портретом Ленина, о котором о. Григорий сказал: «Это Ленин, предшественник антихриста». Далее допрос протекал так:«–
... как ты относишься к Советской власти?–Как власти антихристовой.
–Мамченко, неужели ты веришь, что Николай II с его Гришкой Распутиным, со всероссийской проституткой Вырубовой, с его чудовищной сворой душителей, палачей, разбойников – был помазанником божьим?.. Значит, ты за возвращение царской власти?
–«Само собой разумеется» [Там же. С. 54]. Автор точно отметил свое состояние: «Меня он бесит» [Там же. С. 54].
Монах Гривницкий («Он также в черном балахоне. Роскошный смоляной волос, под мягким дуновением ветерка, пушисто стелется по плечам. Сам он высок, худ и строен. Ему лет 33–35» [Там же. С. 58]) говорил: «Я христианин и по своим убеждениям не могу поддерживать власти антихриста» [Там же. С. 58]. Упомянуты еще монахи: схимник Старченко, Матвиенко, Семененко. Своих монашеских имен они не назвали. Упомянуты и монахини: мать Феоктиста с дочерью, Матрена Смелова. Зам. пред. ЦИКа Абхазии Малания составил список монахов и кулаков, подлежащих выселению не только из Псху, но и из Абхазии. 30 апреля в Сухуми была направлена большая партия выселяемых. В это время производятся аресты имяславцев и христиан других исповеданий по всему Кавказу.
«После специальных рейдов в горы войск ОГПУ–НКВД большинство тех, кто надеялся укрыться в горных пустынях, были найдены и взяты под арест. Более десяти тысяч монашествующих были разбиты пополам на два этапа. Одну партию заключенных отправили в Новороссийск, вторую – в Тифлис (Тбилиси).» Монахиня Сергия (Клименко) вспоминала: плывшие по морю тяжело нагруженные баржи, переполненные арестованными монахами». В Тифлисе из них образовали трудовую артель.[246] «Стариков и молодых, женщин и мужчин гнали через несколько перевалов с долины Псху и других мест и поселений. У моря всех погрузили на баржи, везли в невыносимой тесноте, как негров во времена работорговли. Монахи плыли и пели молитвы».[247]
Лето – чекистами сфабриковано дело «монархической повстанческой организации, действовавшей в 1927–1930 года в долине Псху и на озере Рида».
8 октября – коллегия ОГПУ приговорила часть арестованных к расстрелу по статье 58, пп. 10, 11 УК РСФСР (контрреволюционная пропаганда и организационная деятельность, направленная на подготовку и совершение контрреволюционных преступлений).
26 октября – приговор приведен в исполнение в Новороссийске.[248]
к оглавлению
... 11 12 Заключение Ссылки Литература
|
|
|
|
|
|
|
|
 |
|
 | |||||||||
|
Код баннера © 2000-2024 Церковь Иоанна Богослова |
|
