Лист 52. Сокровенный путь деятельного покаяния. Часть 2

Наше уединение в Боге. В Боге нашем могут найти ум и сердце наши то надежное и тихое пристанище, на которое не действуют ни волны, ни ветры житейского моря. Без этого мiр, враждебный Богу, будет сопутствовать нам в глушь лесов, в ущелья гор и в пещеры: там соделает нас своими сожителями.

Жизнь инока есть не что иное, как деятельное и непрестанное покаяние. Нам непременно нужно погрузиться всецело в покаяние, если желаем нетщетно и не в осуждение себе носить имя и звание иноческие. Тогда только инок шествует правильно, когда он преисполнен и руководим чувством покаяния. Когда чувство покаяния отступит от его сердца: то это служит верным признаком, что инок увлечен ложными мыслями, внушенными сатаною или возникшими из падшего естества. Постоянное отсутствие покаяния служит признаком вполне неправильного настроения.

Чувство покаяния должно возбуждаться при каждой молитве инока: оно должно сопутствовать, содействовать ей, окрылять ее, возносить ее к Богу; иначе она не возможет подняться от земли и исторгнуться из разсеянности. Чувством покаяния должно быть проникнуто все поведение инока и самое исполнение им евангельских заповедей.

От падшего духа человеческого принимается Богом только одна жертва: покаяние.

Когда же посредством покаяния обновится Сион, и созиждутся стены нашего духовного Иерусалима, тогда со дерзновением на алтаре сердечном принесутся жертвы правды — наши чувствования, обновленные Божией благодатию; тогда человек соделается способным и к Богоугодному всесожжению (Пс. 50:21).

Покаяние есть евангельская заповедь. Непосредственным последствием покаяния, по указанию Евангелия, должно быть наше вступление в Небесное Царство, и потому — все пространство времени от нашего усвоения Христу до вступления в вечность или вся наша земная жизнь должны составлять собою поприще покаяния.

всяк бо делаяй злая, ненавидит света, и не приходит к свету, да не обличатся дела его, яко лукава суть (Ин. 3:20). Кое причастие правде к беззаконию? или кое общение свету ко тме? Кое же согласие Христови с велиаром? (2 Кор. 5: 14, 15). Чтоб приступить ко Христу и вступить в единение с Ним посредством святого крещения, необходимо прежде покаяться.

в падшем естестве нашем не уничтожено святым крещением свойство рождать из себя смешанные зло с добром, чтоб наше произволение постоянно искушалось, чтоб избрание нами Божественного добра и предпочтение его злу и своему поврежденному добру было свободным, положительно доказанным подчинением всем скорбям пути крестного.

Чада Божии проводят жизнь по евангельским заповедям, и приносят покаяние в поползновениях своих. Если случится служителю Божию по какому-нибудь несчастному случаю впасть в смертный грех, он исцеляется от язвы греховной покаянием и исповедью, и потому не престает быть чадом Божиим. Проводящие греховную жизнь произвольно, по любви к ней, охотно впадающие во всякий грех, какой бы им ни представился, признающие наслаждением жизнью блуд в различных его видах и всякое другое преступление евангельских заповедей, суть чада диавола, хотя бы и именовались христианами, хотя бы участвовали в некоторых церковных молитвословиях и обрядах, хотя бы прибегали к таинствам, им в наругание, себе в осуждение.

Величайшие святые Отцы признавали покаяние своим единственным деланием.

Преподобный Арсений Великий имел постоянным занятием своим покаяние и соединенный с ним, выражающий его плач; платок был всегда на коленях Арсения, и непрестанно на этот платок падали слезы в то время, как преподобный, занимая руки рукоделием, занимал ум молитвою покаяния[1].

Стяжавшие истинное, духовное понятие о покаянии совокупляют в нем все свои подвиги и признают потерянным для себя тот день, в который они не плакали о себе, хотя бы они в этот день совершили какие другие добрые дела[2].

Некоторые, не занимаясь или занимаясь очень мало душевным деланием, а упражняясь в одном телесном, не без примеси фарисейства — одно телесное делание не может обойтись без фарисейства — нисколько не чувствуют жала совести и обличений ее в греховности, по этой причине признают такое состояние своего спокойствия достойным одобрения. В мнении своем они поддерживаются и утверждаются многими явными добрыми делами своими и похвалою человеческою. На этом основании они считают такое состояние спокойствия прямым последствием деятельности богоугодной, жизни добродетельной, безукоризненной. Спокойствие обращается по временам в безотчетную радость: они не останавливаются признавать эту радость благодатною. Горестное самообольщение! душепагубное ослепление. Самообольщение основано здесь на самомнении, а самомнение есть повреждение душевного ока, родившееся от неправильной деятельности и рождающее еще более неправильную деятельность. Возлюбленный брат, спокойствие, которым ты уверяешься в верности пути твоего, есть не что иное, как несознание и неощущение своей греховности, происшедшее и происходящее от нерадивой жизни,

а радость, которая по временам рождается в тебе по причине наружного преуспеяния и человеческих похвал, отнюдь не есть радость духовная и святая: она — плод самомнения, самодовольства и тщеславия. Такое состояние мнимого спокойствия святые Отцы называют нечувствием, умерщвлением души, смертию ума прежде смерти тела[4]. Нечувствие или умерщвление души состоит в отъятии и отступлении чувств покаяния и плача от нашего духа, в отступлении спасительного болезнования, называемого сокрушением, от нашего сердца. Безболезненность сердца, или мнимое спокойствие, есть верный признак неправильности образа мыслей, неправильности подвига, самообольщения: «какое бы высокое жительство ни проходили мы, — сказал святой Иоанн Лествичник, — но если не стяжали болезнующего сердца, то это жительство — ложно (притворно) и тщетно»[5].

Безболезненность происходит от невнимательной жизни, от безвременных выходов из келии, от безвременных бесед, шуток, смехословия, празднословия и многословия, от насыщения и пресыщения, от пристрастий, от принятия и усвоения тщеславных помыслов, от высокоумия и гордости[6].

«Если не имеешь умиления, сказали Отцы, то знай, что имеешь тщеславие; оно-то и не попускает душе прийти в умиление»[7]. Путь к достижению умиления есть внимательная жизнь.

Внимательная и правильная жизнь по евангельским заповедям хотя и служит начальною причиною покаяния, но дотоле признается неосененною Божественною благодатью и безплодною, доколи из нее не прозябнут сердечное сокрушение, умиление, плач, слезы, из чего всего составляется истинное иноческое покаяние.

1) Святый Иоанн Лествичник говорит: «Изшедший из мiра с тою целью, чтоб уничтожить бремя грехов своих, да подражает сидящему при гробах вне города, и да непрестанет от теплых и горячих слез и безгласных сердечных рыданий,

2) Святый Исаак Сирский. — Вопрос: «В чем заключаются достоверные приметы и знамения, от которых и при посредстве ощущения которых подвижник может понять, что он начал зрить в себе, в душе своей, сокровенный плод? — Ответ: Когда он сподобится благодати многих слез, проливаемых без понуждения. Слезы положены для ума, как некий предел между телесным и духовным, между состоянием страстным и чистотою. Доколе не примет кто этого дарования, дотоле дела подвига его еще находятся во внешнем человеке, и он еще нисколько не ощутил таинственных действий духовного человека. Когда же он начнет оставлять телесное нынешнего века и окажется переступившим предел и вошедшим во внутренность того, что таится во внутренности естества, тогда немедленно достигает этой благодати слез. Слезы начинаются с первой обители сокровенного жительства и возводят подвижника в совершенство любви Божией.

Насколько человек приближается к мiру сему (вещественному) умом своим, настолько умаляются эти слезы. Когда же ум совершенно погрузится в сей мiр, тогда совершенно лишается этих слез. Это служит признаком, что человек погребен в страстях».[8]

3) — Святый Симеон, Новый Богослов: прежде плача и слез никто да не прельщает нас тщетными словами, ниже мы сами да прельщаем себя: нет в нас покаяния, нет истинного раскаяния, нет страха Божия в сердцах наших; мы не зазрели себя: душа наша не пришла в соощущение будущего суда и вечных мук. Если б мы зазрели и себя, если б это стяжали и этого достигли, то немедленно произвели бы и слезы. Без них никогда не возможет ни жестокосердие наше умягчиться, ни душа наша стяжать духовное смирение; мы не можем быть смиренными.

Внимательная жизнь приводит к умилению, а умилением, в особенности, когда оно начнет сопровождаться слезами, доставляется сугубое, благодатное внимание. Плач и слезы — дар Божий: и потому при внимательной жизни испрашивай этот дар прилежною молитвою.

даст дверь и ключ ко всем духовным благам — плач и слезы.

Святый Симеон Новый Богослов, весьма основательно сказал, что начальная причина плача и слез есть наше произволение[9].

Получив дар, надо хранить его как безценное сокровище. Точно! он — безценное духовное сокровище и богатство. Он, и будучи приобретен, легко может быть потерян, если мы предадимся разсеянности, развлечению, служению нашим пристрастиям и прихотям, человекоугодию, мiролюбию, чревоугодию, пересудам, злоречию, даже многословию. Неприметным образом от состояния умиления мы можем перейти в состояние нечувствия. Так важно состояние нечувствия для невидимого врага нашего, что он всячески старается удержать нас в нем и укрепить, не возмущая ни другими страстями, ни искушениями извне, потому что самомнение и самодовольство, которыми обыкновенно сопутствуется нечувствие, самообольщение и гордость, которые обыкновенно бывают последствиями укоренившегося нечувствия, достаточны для отъятия всех духовных плодов, для погибели. Нечувствие тем страшно, что обладаемый им не понимает своего бедственного состояния: он обольщен и ослеплен самомнением и самодовольством.

«Умиление, — говорит преподобный Симеон Новый Богослов, — есть плод делания заповедей и причина всех духовных плодов.

И потому желающий отсечь страсти и стяжать добродетели, должен, прежде всех добродетелей и со всеми добродетелями, прилежно взыскивать умиление. Без него он никогда не увидит души своей чистою; если же он не стяжет души своей чистой, то никак не стяжет тела чистого. Оскверненная риза не может быть вымыта без воды: и без слез невозможно душе омыться и очиститься от скверн и нечистот.

Не будем представлять извинений душевредных и суетных, правильнее же — вполне ложных, служащих причиною душепогибели, но вседушно взыщем царицу добродетелей. Кто ищет ее от всей души, тот находит ее; правильнее же — она приходит и находит взыскавшего ее с болезнию, и, если он имеет сердце более жесткое, чем медь, чем железо, чем камень, соделывает его своим приходом мягче всякого воска. Она есть Божественный огонь, разрушающий горы и камни, все углаждаюший и претворяющий, изменяющий в вертограды (сады) те души, которые примут ее.

Невозможно найти в Божественном Писании, чтоб кто когда из человеков, без слез и всегдашнего умиления, очистился или соделался святым, или приял Святаго Духа, или узрел Бога, или ощутил Его, вселившимся внутри себя, или приял Его жителем в сердце свое. Ничего этого не могло совершиться, когда не предшествовало покаяние и умиление, когда слезы, изливаясь, как из источника и постоянно наводняя очи, не вымыли душевной храмины и самой души, орошая и прохлаждая душу, объемлемую и воспаляемую неприступным огнем. Говорящие, что невозможно проливать слез и плакать каждую ночь, каждый день, свидетельствуют о себе, что они чужды всякой добродетели. Если наши святые Отцы произнесли такое, определение: хотящий отсечь страсти, плачем отсекает их, и хотящий стяжать добродетели, плачем стяжавает их, то из сего явствует, что не плачущий ежедневно ни страстей не отсекает, ни добродетелей не совершает, хотя и думает, обманываемый самомнением, совершать их.

И так, братия, прежде всех деланий и со всеми деланиями да будет для всех нас деланием покаяние, с покаянием соединенный плач и плачу сопутствующие слезы. Нет плача без покаяния; нет слез без плача: эти три друг с другом соединились и связались, и невозможно одному из них явиться без двух других»[10].

Мысленный путь покаяния и плача имеет то важное достоинство, что он безопасен от бесовского обольщения или, так называемой, бесовской прелести. Падший дух, чтоб обольстить подвижника, старается сперва уверить его в достоинстве или достоинствах его, что видно из примеров, помещенных в предшествовавших советах: как же он обольстит того, кто всеусильно ищет открыть свою греховность, рыдает над тою, которая открылась ему, по причине ее возжигается к открытию еще большей, кто все стремление свое заключает в том, чтоб увидеть в себе одно и единственное достоинство грешника, чтоб и внешнею и внутреннею деятельностью приносить Богу сознание и исповедание своей греховности.

«Когда диавол, — говорит преподобный Григорий Синаит, — увидит кого-либо живущим плачевно, не пребывает при нем, отвращаясь смирения, производимого плачем»[11]. Хотя враг искушает и плачущих, но удобно познается ими и отражается.

Невежественные и лицемерные подвижники признают себя достигшими своей цели, когда они увидят себя святыми, когда такими признает и провозгласит их мiр; они радуются входящему в них самообольщению и самомнению, не понимая, как бедственно самомнение, не понимая, что похвала человеческая служит признаком лжепророка. Признак этот необыкновенно важен: он дан Самим Богочеловеком.

Истинный инок радуется тогда, когда он начинает усматривать грех свой, когда он, по мнению своему о себе, соделается ниже и грешнее всех ближних своих, когда начнет потрясать его страх суда Божия и страх вечных мук, когда явится в нем чувство преступника и осужденника, когда при молитвах его начнут изливаться потоки слез и исторгаться из груди воздыхания и стенания, когда ум его, очищенный слезами, будет предстоять пред Богом лицом к лицу и видеть Невидимого при посредстве сильнейшего ощущения Божия присутствия.

«Когда ум начнет зреть согрешения свои, множеством подобные песку морскому, то это служит началом просвещения души и знаком ее здравия», — сказал священномученик Петр Дамаскин[12]. Тогда ум может увидеть грехи свои, когда прикоснется к нему благодать Божия: омраченный падением, сам собою он неспособен видеть их. Зрение грехов и греховности своей есть дар Божий. Святая Православная Церковь научает чад своих испрашивать этот дар у Бога при посте и коленопреклонениях, преимущественно в дни святые четыредесятницы.

Так, Пимен Великий говаривал со,жительствовавшим ему братиям: «братия! поверьте: куда будет ввержен сатана, туда ввергнут и меня»[13].

[2]Лествица, Слово V, гл.33, по переводу старца Паисия.

[3]Изречения Сисоя и Пимена Великих, заимствованы из Алфавитнаго Патерика.

[6]Лествицы, слово 18 и преподобного Симеона, Нового Богослова, слово 6. Изд. Оптиной Пустыни, 1852 г.

[7]Глава 28. Художества и правила святых Каллиста и Игнатия Ксанфопулов. Добротолюбие, ч.2.

[10]Преподобный Симеон, Новый Богослов, Слово 6.

[11]Главы зело полезные, глава о прелести. Добротолюбие, ч.1.

Сокровенный путь деятельного покаяния. Часть 2

на основании выдержек из трудов св. Игнатия Брянчанинова Приношение монашеству, том 5 составленных опытным делателем, подвизавшимся в горах Кавказа

Сокровенный путь деятельного покаяния.
Часть 2

на основании выдержек из трудов св. Игнатия Брянчанинова
Приношение монашеству, том 5
составленных опытным делателем, подвизавшимся в горах Кавказа