Радуйтесь, ибо Господь грядет судить

	Кредо	Переписка	Календарь	Устав	Аудио
	Имя Божие	3000 вопросов	Богослужения	Школа	Видео
	Библиотека	Проповеди	Тайна ап.Иоанна	Поэзия	Фото
	Публицистика	Дискуссии	Эра Духа Святого	История	Фотокниги
	Апостасия РПЦ МП	Свидетельства	Иконы	Стихи о.Олега	Стримы
	Жития святых	Книги о.Олега	Исповедь	Библия	Избранное
	Молитвы	Слово батюшки	Новомученики	Пожертвования	Контакты

Протоиерей Михаил Польский

Каноническое положение высшей церковной власти в СССР и заграницей

(Джорданвилль, 1948 г.)

к оглавлению

1     2     3     4     5     6     7     8

4. ВОПРОС ЛЕГАЛИЗАЦИИ

Состояние Церкви было чрезвычайно тяжелым. Права на существование ее, как организованного целого, государство не признало. Для него существовали только разрозненные по местам, ответственные за храмы двадцатки верующих, подчиненный местным комиссиям культов, которые состоят из безбожников, воинствующих с Церковью. Верующие имеют право собираться только на богослужение, разрешенное гражданской властью по снисхождению к религиознымпредрассудкам, которые должны постепенно отмирать. В этом и заключается свобода культа и все, что существует по закону о свободе совести. Центральное церковное управление, епархии, благочиния, приходы, власть епископов, назначение священников, церковная дисциплина, неизвестны закону. Патриархи, митрополиты, епископы, священники известны только как вообще служители культа, прикрепленные к известным общинам для совершения культовых действий. Поэтому всякое негражданское распоряжение в Церкви есть нелегальное действие, преступление, и архиерейская власть в этих условиях осуществлялась только при добровольной готовности верующих подчиняться ей и при доверии архиерея к просителям, что он имеет дело не с доносчиками. Тайно, с оказией, или через специального посланца, без делопроизводства и канцелярии он отдает свое распоряжение. Если при таком разрушении большевиками внутренней организации Церкви епископское управление осуществлялось, то только благодаря самому верующему народу, который требовал от своих пастырей чистоты веры и законности священнослужения. (М. Сергий Литовский "Рос." 9 октября 1945 г.).

Таким образом, легализация или узаконение Церкви, признание государством права Церкви на самоорганизацию в нем но ее внутренним законам есть то благо, в котором она жизненно нуждалась. Но государство нуждалось в другом.

Выступление Патриарха Тихона против большевиков в первый год его управления научило последних, что с такой церковной властью надо покончить, надо заставить ее говорить другим языком, и не только не мешать власти достигать своей цели, но и помогать ей. Большевики не хотели ни уничтожать представительства Церкви и тем слишком демонстрировать перед миром гонение, ни оставлять его в нейтралитете, и тем только поддерживать религию. Они хотели сохранить церковное управление в служебной себе роли и, этим маскируя свои действия, продолжать дальнейшее гонение на Церковь с целью, если не полного ея уничтожения, то максимального ослабления. 
В атмосфере полного террора над Церковью, большевики стали требовать себе услуг от церковной власти с обещанием послаблений или даже свободы Церкви и легализации самого церковного управления. Путь компромиссов открывался и соблазн для высшей церковной власти был велик.

 

Условия легализации

Каковы были требования большевиков к высшему церковному управлению видно из истории того времени. Лаконическое выражение они получили при митроп. Петре, но предложены были Патриарху Тихону и прежде всего идеально были осуществлены обновленцами. Условия эти: 
Первое: издание декларации определенного содержания. 
Второе; исключение из числа управляющих неугодных власти епископов, т. е. устранение их от церковной жизни. 
Третье: осуждение заграничных епископов в случае их неподчинения церковной власти в России. 
Четвертое: в дальнейшем определенный контакт в деятельности с правительством. 
За это обещалось официальное оформление управления и неприкосновенность тех епископов, кои будут назначены на епархии по соглашению с властью. (Воск. чт. № 31, 1930).

Для Церкви вопрос отношений с властью решается канонами, которые как вмешательство гражданских властей в церковные дела,так и с другой стороны, церковных людей в дела гражданской власти, категорически запрещают. Евангельский принцип – "Кесарево – Кесарю, а Божие – Богу" (Mф. 22, 21) – ими строго охранен. Условия легализации не могут нарушать евангельской нравственности, догматов, порядка и устройства Церкви, на страже которых стоят эти каноны. 
При первом поверхностном взгляде на указанные условия бросается в глаза обоюдное вмешательство в чужую сферу, при этом надо помнить, в заведомо враждебную, ибо компромисс предложен властью богоборной.

Первоначально большевики требовали некоторого контакта с собой в борьбе с контрреволюцией, а потом и выполнения всей своей программы.

 

Компромиссы

1. – Послание о прекращении духовенством борьбы с большевиками. 25 октября 1918 г. Патриарх издал свое знаменитое послание совету народных комиссаров. В первую годовщину революции он огненным словом обличил этот совет нечестивых за пролитие невинной крови, за голод, за позорный мир, за подмену отечества интернационалом, за разжигание классовой вражды, за насилие и новое рабство, за кровавое гонение на веру и Церковь.

Почти через год, 25 сентября 1919 г. он издает послание о прекращении духовенством борьбы с большевиками. Большевики требовали от Патриарха этого акта, как оправдания своего террора над духовенством. Этот год прошел под знаком ужасов гражданской войны и массового истребления церковных людей. 
Когда есть преследователи религии, то духовенство виновато в том, что оно духовенство. Самое исповедание веры и всякое исполнение нравственного пастырского долга может оказаться сопротивлением безбожной власти: и повлечь подозрения и обвинения в политической неблагонадежности. "Мы преследуем религию и вас гоним, а потому вы должны нас ненавидеть и желать нам зла". Вот логика этого подозрения и мотива гонения на духовенство. Трудно духовенству в этих условиях очиститься от политики. По требованию своего религиозного долга оно сопротивляется антирелигиозной власти всемсвоим существом. Но это сопротивление может быть духовное, с терпением насилия власти, и может перейти во внешнее и активное, с ответным применением средств насилия против этой власти. Последний метод Патриарх предложил своим посланием духовенству отвергнуть. До какой степени он был искренен и честен и сам следовал своему решению свидетельствует такой факт. 
Когда отъезжающий в Добровольческую армию просил тайного благословения вождям белого движения, Патриарх деликатно, но твердо заявил, что не считает возможным это сделать, ибо оставаясь в России, он хочет не только наружно, но и по существу, избегнуть упрека в каком либо вмешательстве Церкви в политику (Г. Трубецкий, Путь. 1, 1925). Таким образом, белое движение не получило благословения Патриарха. 
Слово обличения властей в нечестии могло принять политический смысл, и он его переменил на язык мира и лояльности, что не исключало у него возможности исповедывать и защищать христианскую правду и исполнить свой долг, в тот момент, когда Кесарь потребовал не только своего, Кесарева, но и Божьего. 
Циркуляром Наркомюста от 25 авг. 1920 г. исполкомы "проводят полную ликвидацию мощей". Декретом ВЦИКа от 27 декабря 1921 г. произведено повсеместное изъятие церковных ценностей.

Не говоря о первом прямом и открытом глумлении власти над верующими, второе было только прикрыто поводом помощи голодающим. Патриарх был за добровольное пожертвование церковных ценностейи за контроль верующих над их использованием. Он защищал верующих и каноны о церковном имуществе. И верующие защищали свои святыни от грабежа и оскорбления, зная, что это и есть главная цель власти, а не помощь голодающим.

Большевики хотели низложения всякой самостоятельности Церкви и через насильственное отобрание ценностей покрыли страну процессами и убийствами, убив в том числе митрополита Петроградского Вениамина, который точно следовал указаниям Патриарха и своей совести. Сам Патриарх на Московском процессе с великим достоинством свидетельствовал церковную правду. Он принял на себя всю ответственность, чтобы защитить других, и в результате был заточен в тюрьму. Обличительное послание 1918 г. не было, таким образом, последним свободным словом Патрираха перед властями.

Мы видим, что первый компромисс Патриapxa с властями, выраженный в послании о прекращении духовенством борьбы с большевиками, хотя и явился некоторым контактом с властью в его борьбе с контрреволюцией, был не столько уступкой своих церковных позиций, сколько их уточненном и исправлением в условиях жизни среди гонений и совершался с надеждой на обещание власти, что таковой путь Церкви облегчит ея положение.

2. – Указ о закрытии заграничного церковного управления. В условиях предельного насилия над Церковью Патриapx еще раз подчеркнул, что он чужд политики. В апреле 1922 г. его вызывают несколько раз на суд московских священников за сопротивление изъятию церковных ценностей, 10 мая приговаривают священников к смертной казни, 16 мая самого окончательно арестовывают. В обстановке этого террора, и уже домашнего ареста, 5 мая, то есть за несколько дней до смертных приговоров и своей полной изоляции, Патриарх, Синод и Совет при нем (неизвестно в каком составе) издают указ о закрыли заграничного Высшего Церковного Управления "за чисто политические от имени Церкви выступления, не имеющие церковно-канонического значения", но его буквальному выражению. При этом Патриарх ссылается на нарушение своего запрещения духовенству бороться с большевиками, от 25 сентября 1919 г. Новый указ был следствием первого.

Антибольшевицкое выступление заграничного духовенства на Карловацком Соборе было в декабре 1921 г. и можно было закрыть его управление и раньше, но это совершилось только в атмосфере совершенного насилия. Разъяренным большевикам бросалась кость, которая могла бы, казалось, успокоить их и спасти жизнь священникам, и может быть Церковь от безвластия. Напрасная попытка. Заграничные иерархи, не представляя себе точно всего этого насилия,. сдержанно ответили, что "указ этот несомненно написан под давлением большевиков и врагов Церкви" (1 сентября 1922 г. ) Кроме того, что по канонам исторгнутое насилием недействительно (Кир. 3), самый мотив действий Патриарха подвергся в России, как мы увидим, достаточной канонической критике. Во всяком случае, по своим тяжким обстоятельствам, в угоду врагам Церкви иневольно, выполняя ихпрограмму, Патриарх пошел еще на один компромисс, осуждая заграничных епископов за их свободное мнение. Впрочем, против возникшего вновь Apxиерейского Собора и Синода заграницей, Патриарх до конца дней своих 1925 г., не возражал, хотя и подтвердил осуждение Карловацкого Собора так называемым "предсмертным завещанием". Это явное обнаружение не только недобровольности его первого акта, но также и сознания его ненужности.

3. – Действия обновленцев. Что нужно было большевикам от Церкви показали послушные им обновленцы. Их собор 1923 г. (с 19 апреля по 9 мая) заявил, что он клеймит и осуждает международную и отечественную контрреволюцию. Советская власть не является гонительницей Церкви. В декрете об отделении Церкви от государства нет гонений на религию. Если представители религии привлекаются к ответственности, то они страдают только за свои контрреволюционные действия. П. Тихон служил контрреволюции и за это объявляется лишенным сана и монашества и возвращается в первобытное мирянское состояние. Заграничное духовенство признается не только политическими, но и церковными преступниками и за провокационную деятельность и вред наносимый родине отлучаются от Церкви. Собор шлет свою благодарность ВЦИКу и "мировому вождю" Ленину за разрешение собраться и полагает, что каждый честный христианин должен активно проводить в жизнь великие начала октябрьской революции. Советская власть одна во всем мире государственными методами имеет осуществить на земле идеалы Царства Божия. Далее собор отменяет патриаршество (искреннее желание советской власти в то время), заводит новый стиль, разрешает второбрачие духовенства и женатый епископат, образовывает состав нового церковного управления. (см. Изв. Прав. Возр. Ц. Вед. 1923). Еще до собора был создан первый многочисленный епископат, ставший на эту церковно-политическую платформу. Он устранил собою прежний, православный, своим назначением на их кафедры и их арестами. Создалось два параллельно существующих: один обновленческий, красный, советский епископат, управляющий и свободный, другой – православный, лишенный своих прав и заключенный. 
Обновленцы это те церковные и полуцерковные, случайные люди в клире, которые все же поверили в возможность свободы Церкви в советских условиях путем контакта с властью. Они ринулись на борьбу с контрреволюцией и, начиная с своего восстания на Патриарха, дали много предателей и клеветников на всяких процессах противсвоих собратьев. Однако, не малое число из них устыдились своей позорной роли и покаялись, а, главное, горько разочаровалась в надежде получить от своих покровителей свободу религиозного действия и влияния. Напрасными оказались компромиссы и предательская работа. Их убили морально в глазах верующего народа, а потом покончили с ним физически.

4. – Выход Патриapxa из тюрьмы. Прося верховный суд (от 15 июня 1923 г.) освободить себя из под стражи, Патриарх признает, что был настроен к советской власти враждебно, активно выступая против нее в своих посланиях, считает в общем правильными предъявленные ему обвинения, раскаивается в своих поступкам и обещает советской власти быть "не врагом" ея и чуждым всякой контрреволюции. 
Все, что требовалось советской власти, чтобы освободить его по одному только этому заявлению, после крика и шума о предстоящем процессе, Патриархом было сказано. На самом деле власти надо было выпустить его по ультиматуму Керзона, a Патриapxy надо было этой хотя ценой возвратиться к пастве для борьбы с обновленчеством, как он полагал. Соблазнившимся его компромиссом он говорил: "пусть погибнет мое имя в истории, только бы Церкви была польза"... Англиканскому еп. Бюри Патpиарх напомнил Св. Писание: "имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше; а оставаться во плоти нужнее для вас" (Фил. 1, 23). И добавил, что лично с радостью принял бы мученическую смерть, но судьба, остающейся Православной Церкви лежит на его ответственности. Народу же ничего не пришлось объяснять, он не усумнился в Патриархе и за его жертву самоуничижения устлал путь его цветами. (Г. Трубецкой. Путь, 1, 1925.). Расчет большевиков, что с обаянием Патриарха в массах будет покончено, был ошибочен. В пользе же Церкви, добытой ценой личного унижения, Патриарх, как мы указали раньше, потом усумнился, видя себя введенным в заблуждение относительно истинного положения Церкви.

5. – Предсмертное Завещание Пaтpиapxa. Оно датировано днем смерти его – 7 апреля 1925 г. – и по времени и по содержанию своему вызвало сомнение в его подлинности. Завещание начинается с надежды на принцип свободы совести, объявленной конституцией республики, убеждает в том, что "советская власть действительно народная, рабочая, крестьянская, а потому прочная и непоколебимая", осуждает всякую агитацию против нее и благословляет открыть действия особой комиссии для расследования и, если понадобится, "отстранения в каноническом порядке от управления тех архипастырей и пастырей, кои упорствуют в своих заблуждениях и отказываются принести в них раскаяние перед советской властью, предавал таковых суду Православного Собора",. Относительно заграничных иepapxoв и духовенства говорится далее: "мы решительно заявляем, – у нас нет с ними связи, как это утверждают враги наши, они чужды нам, мы осуждаем невредную деятельность, призываем прекратить ее и иметь мужество вернуться на родину; особой комиссии мы поручаем обследовать деяния бежавших заграницу; их отказ подчиниться нашему призыву вынудит нас осудить их заочно". Среди врагов святого православия упоминаются далее не только сектанты, католики, гонящие православие в Польше,протестанты, обновленцы, но и безбожники. Оно заявляет: "не допуская никаких компромиссов в области веры, в гражданском отношении мы должны быть искренними по отношению к советской власти". Завещание просит подчиняться советской власти не за страх, а за совесть, и это "побудит власть относиться к нам с полным доверием, даст нам возможность преподать детям наших пасомых закон Божий, иметь богословские школы для подготовки пастырей, издавать в защиту православной веры книги и журналы".

Хотя на главные требования большевиков о расправе со своим и заграничным епископатом завещание обещает законное церковное cледствие и суд, который неизвестно что бы сказал, и церковное достоинство сохраняет упоминанием о враге безбожия и невозможности компромисса с ним, но признание за большевиками каких-то достоинств и общий деланный неискренний тон не понравились клиру и народу. Однако, это свойство документа говорит не о подлоге, не о неподлинности подписи Патриapxa под ним, а только о том, что Патриарх не мог дать его добровольно. По свидетельству Е. Бакуниной (Рос. 17 ноября 1945 г.), в больнице, в которой умер Патриарх, за два часа до его смерти, из комнаты его выходил с бумагой в руках м. Петр Крутицкий, после того как очень долго оставался у Патриapxa и очень возбужденно о чем то говорил с ним, так что она, как врач, шла уже прервать свидание. Мы имеем все основания утверждать, что подпись Патриарха под этим завещанием удалось вырвать у него только пред самой смертью, (никакого другого документа под этим числом не появилось, ибо назначение преемника было 25 декабря 1924 г.), и с большой борьбой, которая, может быть, немного ускорила его кончину, а то и стоила ему жизни, положив на его сердце непосильную тяжесть. Епископат в России знал об этой бурной предсмертной беседе и не одобрил м. Петра за его назойливость. Однако это завещание с дифирамбами советской власти безусловно служило условием согласия последней на местоблюстительство м. Петра, и он вынужден был получить на ней подпись Патриарха.

6. – Некоторые ошибки Патриарха, как введение нового стиля, учреждение Высшего Церковного управления с Красницким, попытка поминовения властей за богослужением, о которых нами уже упоминалось, должны быть отнесены к компромиссам ради получения благ легализации. Однако уступки эти не удались и, как ошибки, наносившие вред Церкви, исправлялись.

 

Оценка компромиссов

Обновленцы показали церковную программу советской власти. Действуя по-большевицки революционно, они устранили старый епископат, кончая низложением Патриарха, отлучили и осудили заграничное духовенство, выразили декларацией идейное единство своего христианства с большевицким коммунизмом и показали полный контакт с властью в прикрытии ее гонений на религию, в отрицании какого-либо мученичества за Церковь и в активном содействии большевикам, сделавшись отделением ГПУ в церкви. За это они получили обещанную легализацию: открытые xiiicTBifl церковного управления, дважды созванные соборы, издание церковного журнала, кафедральные храмы всех городов России, личную свободу епископов и духовенства с поддержкой властей во всем, кроме расширения чисто религиозной деятельности.

Легализации своего церковного управления Пaтpиapx не получил, потому что никакого единства интересов Церкви и советской власти он не исповедал, и ни своего вмешательства в дела гражданские ни ее в церковные – не допустил. Как это ни трудно в условиях гонения на Церковь, он подлинно отказался от борьбы против советской власти и отдал ей долг уважения и покорности, ясно в тоже время разграничивая компетенцию государства и Церкви.

Пaтpиapx был внешне стеснен и говорил: "я ведь только считаюсь на свободе, а ничего делать не могу – посылаю архиерея на юг, а он попадает на север", разумеется, в ссылку (Михаил свящ. Положение церкви в советской России, 1931). Но он сохранил самоуправление и внутреннюю свободу Церкви, не допустив врагов к управлению ею. В угоду власти он не устранил с кафедр епископов, и не сказал неправды на положение Церкви и клеветы на клир, предпочитая самообвинениями унизиться пред властями. Не превысил и своих полномочий, но послушный голосу Церкви, немедленно исправлял ошибки и компромиссы, сделанный по насилию и провокации большевиков. Словесные выступления, вымученные и вынужденные, как нечистые жертвы, исторгнутые из рук христиан насилием язычников, остались без последствий. Насколько обновленцы легко и добровольно пошли на компромиссы, настолько истинному главе и ответственному руководителю Церкви они стоили многих страданий. Он был подлинно мученик за Церковь Божию. Народ чувствовал его правду и скорби, верил ему, видел в нем родного отца и любил его, за него стоял и его оплакал, зная, что теряет пастыря, после которого рассеются овцы. Врагам не удалось ни лишить его прав через церковь, ни терроризировать или морально низложить егосамого своим насилием, ни дискредитировать его авторитет и престиж в; глазах народа.

 

Сущность условий легализации

В глазах клира и народа, то есть всей Церкви, главным грехом являлось соглашение с врагами Церкви на каких бы то ни было условиях ради легализации, в которую никто не верил.

О лояльности в отношении к власти все были согласны, но боялись расширения смысла ея: где она кончается и где начинается сотрудничество во вред Церкви, потеря истины и своего достоинства, хула на правду, вмешательство богоборной власти в дела Церкви и гибель внутренней свободы. Не нанести бы удар Церкви \своими собственными руками, что уже и случилось в некоторых компромиссах и в обновленческом опыте. Вот боязнь Церкви.

Формальное основание для непослушания раскольникам вся масса клира и мирян указывала в похищении ими церковной власти и самочинных реформах. Но эти нарушения церковных канонов только частично выражали то главное нечестие, которое вызвало всеобщее возмущение: хуже всякой неканоничности было это соглашение с гонителями Церкви с постыдной лестью, угодничеством, ложью, клеветой и предательством. Случись другое, пойди каноническая власть на этот позорный путь и найдись в это время люди правды и чести, которые бы отняли эту власть, церковь за ними пошла бы, а может быть, простила бы и некоторых реформы. Для Церкви важна, прежде всего, нравственная правда и, конечно, формальная законность, а не формальная законность без правды. Ни того, ни другого не имели раскольники, когда все это было у Церкви. Раскольники при всей насильнической поддержке большевицкой власти и падали благодаря ей. Вся причина их неуспеха – в содружестве с безбожниками.

Но эта сущность настроения тихоновцев, – сопротивление соглашению с врагами Церкви, – не была формально доказана антиканоническим явлением обновленцев и григорьевцев, но была отлично понята провокаторами большевиками, и все, кто не пошли за ними, оказались для них контрреволюционерами. Напрасно Церковный люди прикрывались буквой церковного закона. Когда архиеп. Иларион указал агенту ГПУ, что по каноническим соображениям нельзя признать самочинных захватчиков церковной власти григорьевцев, то последний ответил: "ну подождите, я вам дам вашего и если вы его не признаете, то тогда уже пощады не будет" (Михаил свящ. Положение Церкви). То есть, агент, угрожал дать нам из нашей среды канонического соглашателя с большевиками, если для нас так важно только законное преемство церковной власти и ничто другое, и тогда будет видно как мы пойдем за ним.

Когда м. Агафангел решил принять права местоблюстителя по провокации ГПУ, которое изобразило пред ним безвластие церкви и желание правительства легализовать Церковь с его авторитетом, то весь епископат запротестовал, боясь, что у митрополита есть какое-то тайное соглашение с ГПУ, и решительно поддержал м. Серия, который стойко отвергал советские условия. Группа епископов открыто и безбоязненно писала м. Агафангелу, что она опасается, не стал ли он сам "жертвой специальной обработки от недругов Православной Церкви, когда епископа изолируют от других, пропускают к нему сведения своего освещения и наталкивают его на действия, вредные для Церкви, хотя он и желал принести ими толькопользу" (Ц. Ведомости № 1, 1927).

Так Церковь боролась за свою независимость, и Патриарх Тихон и тихоновцы твердо отстаивали ее от соглашения с врагами, и она прошла бескомпромиссный путь, проделав с компромиссами несколько неудачных опытов.

 

Бескомпромиссный путь

Со смертью Патриapxa Тихона опыт компромиссов кончился. В течении двух полных лет, с весны 1925 г. до весны 1927 г. когда местоблюститель м. Петр и его заместители м. Сергий и арх. Серафим Углицкийдержали непримиримо твердый курс. Завещание п. Тихона, с которым вступил в управление м. Петр, не имело никаких последствий. Среди арестов епископата и духовенства, принуждаемого к обновленчеству, после оглашения на лже-соборе последнего подложного документа о связи м. Петра с заграницей, газетной травли его, пред лицом прямой и всем очевидной угрозы арестом ему предложены были от имени правительства четыре условия легализации. Положив в Церкви предел всяким колебаниям и неуверенности своим, твердым и безбоязненным руководством, м. Петр отклонил теперь эти условия и отказался подписать предложенный ему текст декларации. Неподкупный и бесстрашный вождь церковный определил свою личную судьбу: арестованный в декабре 1925 г., Он и умер в этом же месяце 1936 г., не увидав свободы.

Условия легализации были общеизвестными и обсуждались епископатом. Авторитетнейшие документы этого времени характеризуют церковный путь. 
1. – 27 мая/7 июня 1926 г. вышла из Соловецкого лагеря заключенных "Памятная записка Соловецких епископов, предоставленная на усмотрение правительства", принятая семнадцатью епископами во главе с архиепископами Иларионом, бывшим ближайшим сотрудником Патриapxa, Евгением, Пахомием, Ювеналием и др. Этот документ эпохи чужд тени соглашательства, глубок и возвышен по идее, проникнут сознанием высочайшего достоинства Церкви, непоколебимой твердости и кристальной чистоты духа. По его свидетельству, в самых основах миросозерцания между Церковью и советским государством не может быть никакого "внутреннего примирения потому что душой Церкви, условием ее бытия и смыслом ее существования является то самое, что категорически отрицается коммунизмом.

Столкновение между ними может быть предотвращено только последовательно проведенным законом об отделении Церкви от Государства. Этот закон двусторонен: он запрещает Церкви принимать участие в политике и в гражданском управлении, но он содержит в себе и отказ Государства от вмешательства во внутренние дела Церкви. Поэтому Церковь надеется, что назначение епископов на кафедры, определение в состав Священного Синода, принимаемые решения не будут под влиянием государственного чиновника, которому возможно будет поручен политический надзор над ними.

Совершенное устранение Церкви от вмешательства в политическую жизнь в Республике с необходимостью влечет за собой и ее уклоение от всякого надзора за политической благонадежностью своих членов, что приняли на себя обновленцы и что несовместимо с достоинством пастырей. Члены Церкви ничем не отличаются в глазах современного правительства от прочих граждан и потому подлежат политическому надзору в общем порядке.

В качестве ycловий легализации церковных учреждений представителем ГПУ (так буквально и сказано в документе) неоднократно предъявлялось Патриарху Тихону и его заместителям требование доказать свою лояльность по отношению к правительству путем осуждения русских епископов, действующих заграницей против советской власти. Этого нельзя сделать и потому, между прочим, что собрание канонических правил не предусматривает суд за политическое преступление. Зарубежных епископов мог бы судить только собор православных епископов, но вполне авторитетный не может 
ться уже потому, что около половины православных епископов находится в тюрьме и ссылке, и следовательно их кафедры не могут иметь законного представительства на соборе.

Православная Церковь не может, по примеру обновленцев, свидетельствовать, что религия в пределах СССР не подвергается никаким стеснениям, и что нет другой страны, в которой она пользовалась бы столь полной свободой. Она не скажет вслух верующему миру той позорной лжи, которая может быть внушена только или лицемерием, или полным равнодушием к судьбам религии, заслуживающим безграничного осуждения в ее служителях. Напротив, по всей справедливости, она должна заявить, что не может приветствовать ни законов, ограничивающих ее в исполнении своих религиозных обязанностей, ни покровительства, оказываемого в ущерб ей, обновленческому расколу.

Велика тяжесть положения Церкви, ибо правительство не остается нейтральным в отношении к ней, определенно стоит на стороне атеизма и насаждает его всеми мерами и в разных формах и видах преследует религию.

2. – Другой документ – Проект обращения м. Сергия к Советской власти от 28 мая/10 июня 1926 г., вышедший почти в один день с Соловецким, и предназначенный для ознакомления не только епископату, но и самой советской власти, говорит в таком же духе следующее: "мы не хотим замалчивать того противоречия, которое существует между нами, православными и коммунистами большевиками, управляющими Союзом. Обещая полную лояльность, мы не можем взять на себя особых обязательств для доказательства нашей лояльности, например наблюдения за политическими париями наших единоверцев, тем паче функций экзекуторских, и применять церковные кары для отмщения недоброжелателям советской власти. Обрушиться на заграничное духовенство за его неверность сов. Союзу какими-нибудь церковными наказаниями, это было бы ни с чем не сообразно и дало бы лишний повод говорить о принуждении нас к тому советской властью".

3. – Письмо м. Сергия к зарубежным иерархам от 30 августа/12 сентября 1926 г., с глубокой братской искренностью дает совет об устройстве Эмигрантской Церкви. "В виду отсутствия фактических отношений между православной эмиграцией и московской патриархией, заграничные епископы могут общим согласием создать для себя центральный орган церковного управления, или временно подчиниться местной православной Церкви, которая их приютила, а в неправославных странах организовать самостоятельные общи Ны". Мысль о возможности подчинения Московской Патриархии не допускается.

4. – Позиция apxиеп. Серафима Углицкого. После своего послания о вступлении в должность заместителя 16/29 декабря 1926 г. архиеп. Серафим вскоре был вызван в Московское ГПУ, где ему было предложено принять известные условия легализации. Ответ его, что он не считает себя полномочным решать основные вопросы принципиального характера без находящихся в заключении старших иepapxoв, может быть является более принципиальным, чем определенные суждения по содержанию условия, что мы видим в предшествующих документах. Единоличная власть, не обеспеченная законным составом для управления, должна ощущать это и естественно не принимать на себя особо ответственные решения "без рассуждения прочих" (Апост. 34). Если говорить с большевиками на языке церковной законности, как говорили по поводу обновленцев и григорьевцев, то этим их можно обезоруживать. И в данном случае, после трех дней содержания в ГПУ, apxиеп. Серафим был отпущен в Углич. Церковная законность– это та стена, за которую хорошо укрылись верные и о которую уже разбились большевики. Соловецкое послание уже подчеркнуло необходимость для выполнения некоторых советских условий православного собора, который, однако, не может быть авторитетным и каноническим пока епископы сидят в тюрьмах. Твердо настаивая на этом пункте, можно было поставить большевиков пред необходимостью или созвать собор, выпустив всех из заключения, или принять мнение м. Сергия, и карловчан, предоставив Церкви внутреннюю свободу и право на аполитичность. Но большевики предпочитали иметь дело с податливым, склонным на компромиссы иepapxoм, которого искали, или с подобранным из таковых совещанием, наподобие обновленческих соборов, чем ожидать беспристрастного и свободного мнения всего епископата, которое они и так уже имели. Церковь полагает, что прежде нужен собор епископов, чтобы вынести решение, а большевики считают, что прежде нужно решение, а потом возможен и собор епископов. Заявление архиеп. Серафима есть точка, поставленная на своем месте и своевременно в истории этого времени.

 

Канонический порядок

Этот двухлетний период после Патриарха поправил еще некоторые ошибки прошлого и выровнял и утвердил бескомпромиссный путь.

Достоинство и польза Церкви не позволяют по-обновленчески затушевывать разногласие в идеологии Церкви и государства или Покрывать ложью гонения. Канонические правила совсем не предусматривают суда за политические преступления, и провинившиеся против кесаря подлежат суду кесаря. В государстве же, где преследуется вера, всякая борьба за веру есть уже политическая неблагонадежность, и страдания верующих могут быть невинными. Поэтому отказ церковного управления судить членов Церкви в таких условиях есть требование его прямого долга.

В силу этого, патриаршее управление не имело права упразднять высшее церковное управление заграницей, именно за его политические выступления, не имеющие, по его же выражению, церковно-канонического значения. Кроме этого, надо добавить, определением

Собора 2/15 августа 1918 г. никто из членов Церкви не может быть привлечен к церковному суду и подвергнут наказанию за те или другие политические настроения и соответствующую им деятельность. Впрочем, мы помним, при каких условиях Патриарх закрывал заграничное церковное управление.

Контакт, с безбожниками, принятый обновленцами, предосужден Всероссийским Собором. 5/18 апр. 1918 г. состоялось определение "о мероприятиях, вызываемых происходящим гонением на Православную Церковь". Установлено возношение за богослужением прошений о гонимых за веру и Церковь и скончавших жизнь свою исповедниках и мучениках. 25. января – день поминовения всех усопших, в годину гонений исповедников и мучеников. В понедельник второй седмицы по Пасхе во всех приходах где были скончавшие жизнь свою за веру исповедники и мученики, устраиваются крестные ходы, в местам их погребения. Пострадавшим за веру и Церковь Патриарх выдает особые грамоты. Лишаются доверия и права представительства предатели из клира и мирян, сознательно действующие в пользу врагов Церкви, (п.н. 1, 3, 4, 6, 13). Таким образом и факт гонений и наименование мучеников и исповедников с подлежащей им церковной памятью и славой, были своевременно и авторитетно установлены. А контакт с безбожной властью уже в то время имел свое место и также получил свое наименование.

Канонические правила предполагают полную свободу самоуправления и самоорганизации Церкви и отрицают всякое вмешательство в это дело гражданских властей.

"Если найдется какой начальник, который возбранит собрания собора, тот должен быть отлучен. Всякое избрание во епископа или пресвитера или диаконаг делаемое мирскими начальниками, недействительно. И если какой епископ, употребив миpских начальников, через них получит епископскую власть, да будет извержен и отлучен, ивсе сообщающиеся с ним. Право представлять епископа к руко  
положению принадлежит только епископам" Седьм. 6, 3; Апост. 30. 
Обновленцы и григорьевцы получили свои церковные должности от безбожной власти, и указанные каноны были мужественно и открыто во время гонений приведены м. Cepгием григорьевцам, когда он запрещал их в священнослужении (Ц. Обозрение № 2, 1938). Если даже благожелательной к Церкви власти нельзя участвовать в управлении церковном, то как может быть допущена к этому власть богоборческая. Церковь охраняла канонический порядок своей жизни от посягательств на него последней. 
В идеале, в принципе государство и религия неразделимы, как это было в народе Божием ветхозаветном. Один и тот же человек является членом государства и Церкви: Церковь – душа общества, а государство – его тело. Невозможно в живом человеке отделить тело от души. Кроме того, тело – государство, служебно в отношении к духу – религии. Церковь легко может жить в государстве, которое склоняется перед христианством и полагает его в основание своего бытия. Только здесь свобода Церкви обеспечена; Благоверная и благочестивая власть желает помочь Церкви в достижении ею спасительных целей и обеспечивает ей самоуправление и самоорганизацию. Церковь приемлет эту помощь, и когда, например, против нее есть насильственныя действия еретиков, она может просить себе охранения от гражданских властей (Карф. 4). Но и здесь бывает соблазн компромисса. Когда у церковного управления не бывало компромиссов с благоверными властями? Идеал далёк и не всегда достижим. Святитель Филипп восстал за евангельскую правду против православного, но жестокого царя Иоанна Грозного, а другие святители, обязанные и благодарные за привилегии церкви попустительствуют беззакониям и неправдам правителей и делаются участниками в чужих грехах.

Возможно среднее, нейтральное, безразличное отношение государства к Церкви, и тогда стоит вопрос о согласовании законов жизни той и другой области, и может 6ыть какой-либо обоюдный умеренный компромисс. Однако фактически всегда бывают отношения или враждебные или доброжелательные.

Но компромисс с явными богоборцами и врагами Церкви и ея гонителями представляется уже как измена и предательство, называемое канонами падением или отступлением от веры и Церкви. И в этом периоде жизни Церкви были падшие во время гонений и верные: это обновленцы и григорьевцы и православные тихоновцы. 
Условия легализации или узаконения Церкви в таком государстве остается то же, что и в древности: языческое государство делается христианским, еретическое делается православным. Когда государственный аппарат был на стороне язычников или еретиков христиане и православные не могли иметь легального существования. В какие времена древних гонений Церковь могла иметь его? Онаполучила его при святом Царе Константине, отказавшемся от язычества. И теперь естественна была бы легализация Церкви на условии отказа государства от безбожия.

Если же государство, которое ведет систематическую борьбу с Церковью и верой в Бога и всякой религией, с целью уничтожения, предлагает в то же время Церкви легализацию на условиях унии, согласия в некоторых вопросах и с оставлением каждой стороны на своих главных позициях, то это есть нечто странное, новое и опасное для Церкви и заведомо выгодное для богоборчества. Если неразбитый, враг отступает перед нами, то это еще не означает, что вы победили. Если, отступая, он ведет обходное движение, то вы накануне поражения. В духовных делах, в нашей бескомпромиссности мы в превосходстве над врагом, ja непревратимо его поражение. Если идем на соглашение с ним, то неравенство наших сил уже налицо, и мы уже сами нанесли себе поражение, сдались. Государство не отказалось от безбожия и устраивает перемирие для ослабления и поражения Церкви и усиления себя. Церкви надо ждать, когда оно обратится к Bеpе Божией, и тогда настанет время нашей легализации. 
Есть вражда, установленная Богом, когда Он сказал змию-диаволу: "вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ея" (Быт. 3, 15). Если мы от семени Девы Марии – Христа, то "что общего у света с тьмою. Какое согласие между Христом и велиаром, или какое участие верного с неверным. Какая совместимость храма Божия с идолом?" (2 Кор. 6, 14-16). Мы не можем не принять этой вражды между добром и злом, чтобы не отречься от Христовых веры и правды и не погубить своего спасения.

Вот возможное обоснование правильности порядка, которого держалась Русская Православная Церковь этих лет.

 

Канонический период

Со дня открытия Всероссийского Церковного Собора 1917 г. по март месяц 1927 г., когда закончил свое управление Церковью архиеп. Серафим Углицкий, десятилетний период жизни Церкви может быть назван каноническим периодом жизни и деятельности высшего церковного управления, в отличие от того, который вслед за этим начался. Пройденный период характеризуется сохранением канонического преемства церковной власти, на которое покушались расколы обновленческий и григорьевский, каноническими действиями власти первого епископа, который ничего не творил "без рассуждения всех", наконец таким же отношением Церкви к гражданской власти, которая пыталась взять в свои руки внутреннюю жизнь Церкви в ея самоуправлении и самоорганизации.

Верховная власть в Церкви за весь этот период принадлежала всему епископату Российской Церкви в их Духовном Соборе, который утверждал преемников власти и выражал свое мнение по разным вопросам, а первый епископ искал его. Наконец, в последних двух годах (1925-1927) церковной власти возвратился героизм 1917- 1918 гг., с его правдой, мужественным свидетельством истины, исповедничеством до уз, в которых слово Господне оставалось свободным (2 Тим. 2, 9). 

к оглавлению

1     2     3     4     5     6     7     8