Епископ Игнатий (Брянчанинов)
О прелести...
к оглавлению
О хранении себя от добра, принадлежащего падшему естеству человеческому
Придет ли к тебе какая благая
мысль? Остановись: никак не устремись
к исполнению её с опрометчивостию, необдуманно. Ощутишь ли в сердце какое
благое влечение? Остановись; не дерзай увлечься им. Справься с Евангелием.
Рассмотри: согласны ли со всесвятым учением Господа благая мысль твоя и
твое благое влечение сердечное. Вскоре усмотришь, что нет никакого согласия
между евангельским добром и добром падшаго человеческаго
естества. Добро нашего падшего естества перемешано
со злом, а потому и само это добро сделалось злом, как делается ядом вкусная
и здоровая пища, когда перемешают её с ядом. Хранись делать добро падшаго
естества! Делая это добро, разовьешь свое падение, разовьешь в себе самомнение
и гордость, достигнешь ближайшаго сходства с демонами. Напротив того, делая
евангельское добро, как истинный и верный ученик Богочеловека, сделаешься
подобным Богочеловеку. Любяй душу свою, сказал Господь,
погубить ю:
и ненавидяй души своея въ мире семь,
въ животъ
вечный сохранить ю (Иоанн.
XII, 25.).
Иже хощеть
по Мне umu, да отвержется себе, и возьметь
кресть Свой, и по Мне грядет. Иже бо аще
хощеть душу свою спасти, погубить ю: а иже
погубить душу свою Мене ради и Евангелия, той спасеть ю
(Марк. VIII. 34. 35.).
Господь повелевает полное отвержение падшаго естества, ненависть к его
побуждениям, не только к явно злым, но и ко всем без исключения, и ко мнимо
добрым. Великое бедствие - последовать правде падшаго естества: с этим
сопряжено отвержение Евангелия, отвержение Искупителя, отвержение спасения.
Кто не возненавидить души своей, не можетъ Мой быти ученикъ(Лук. XIV. 26.),
сказал Господь. Объясняя вышеприведенные слова Господа, Великий Варсонофий
говорит: "Как отрекается от себя человек? - Лишь тем, что оставляет естественные
желания и последует Господу. Посему-то и говорит Господь здесь собственно
о естественном, а не о неестественном; ибо если кто оставит только неестественное,
то он не оставил еще ничего своего собственнаго, ради Бога, потому что
противуестественное не принадлежит ему. А тот, кто оставил естественное,
всегда взывает с апостолом Петром: се мы оставихомь вся, и въ следь
Тебе идохомь, что убо будеть намь? (Матф.
XIX. 27-29.) и
слышит блаженный глас Господа, и обетованием удостоверяется в наследовании
жизни вечной (Матф. XIX.
27, 29.). Что
оставил Петр, будучи не богат, и чем хвалился, если не оставлением естественных
своих желаний? Ибо, если человек не умрет для плоти, живя духом, он не
может воскреснуть душою. Как в мертвеце вовсе нет желании естественных,
так нет их и в духовно-умершем для плоти. Если ты умер для плоти, то как
могут жить в тебе желания естественные? Если же ты не достиг меры духовной,
а еще младенчествуешь умом, то смирись пред учителем, - да накажетъ
тя милостию (Псал. CXL,
5.) и без совета
ничего не делай (Сирах.
XXXII, 21.), хотя
бы что и казалось тебе повидимому добрым; ибо свет демонов обращается впоследствии
во тьму" (Ответ 59.).
Точно тоже должно сказать и о свете падшего человеческаго естества. Последование
этому свету и развитие его в себе производит в душе совершенное омрачение
и вполне отчуждает её от Христа. Чуждый христианства, чужд Бога: всякъ,
отметаяйся Сына, на Отца и мать (Иоанн.
11,43) - безбожник.
В наш век, гордый своим преуспеянием,
большинство человеков, провозглашающее
себя и христианами и делателями обильнейшего добра, устремилось к совершению
правды падшаго естества, отвергнув с презрением правду евангельскую. Это
большинство да услышит определение Господа: приближаются Мне людие сии
усты своими и устами чтутъ Ми: сердце же ихъ далече отстоитъ от Мене. Всуе
же чтутъ Ми, учаще учениемъ, заповедемъ человеческимъ (Матф.
XV, 8, 9.). Делатель
правды человеческой исполнен сомнения, высокоумия, самообольщения; он проповедует,
трубит о себе, о делах своих, не обращая никакого внимания на воспрещение
Господа (Матф. VI, 1-18.);
ненавистью и мщением платит тем, которые осмелились бы отворить уста для
самаго основательного и благонамеренного противоречия его правде; признает
себя достойным и предостойным наград земных и небесных. Напротив того,
делатель евангельских заповедей всегда погружен в смирение: сличая с возвышенностью
и чистотою всесвятых заповедей свое исполнение их, он постоянно признает
это исполнение крайне недостаточным, недостойным Бога; он видит себя заслужившим
временные и вечные казни за согрешения свои, за нерасторгнутое общение
с сатаною, за падение, общее всем человекам, за свое собственное пребывание
в падении, наконец, за самое недостаточное и часто превратное исполнение
заповедей. Пред каждою скорбью, посылаемой промыслом Божьим, он с покорностью
преклоняет главу, ведая, что Бог обучает и образует скорбями служителей
своих во время их земного странствования. Он милосердствует о врагах своих,
и молится о них, как о братиях, увлекаемых демонами,
как о членах единого тела, пораженных болезнью в духе своем, как о благодетелях
своих, как о орудиях промысла Божия.
к оглавлению
