Иеросхимонах Антоний (Булатович)
Моя борьба с имяборцами на Святой Горе
(Петроград: "Исповедник", 1917)
к оглавлению
Глава I.
В январской книжке "Исторического Вестника" за 1915 г. было помещено повествование об афонских событиях 1912 г., озаглавленное "Черный бунт"; в мартовской же книжке 1916 г. была помещена статья, озаглавленная "Имябожнический бунт". Первая статья была написана г. Косвинцевым, с которым я имел удовольствие быть знакомым. Интересуясь афонскими событиями, он неоднократно посещал меня, беседовал со мной, и я давал ему пользоваться некоторыми документами. Беседовал он также со многими иноками, вывезенными архиепископом Никоном со Святой Горы. Но все же в его описании афонских событий имеется много неточностей. Автор другой статьи, монах Климент, был на Афоне одним из главарей той партии "имяборцев", с которой я боролся за честь и славу имени Господня. Его статья, написанная, по его словам, "во имя правды" и с целью "поставить рядом с картиной г. Косвинцева другую картину на один с нею сюжет", – еще более неточно выражает истинный ход событий и проникнута тенденциозностью. Цель монаха Климента убедить читателя, что события, которые произошли на Афоне, – то плод агитации иеросхимонаха Антония и бунт против законной игуменской власти. О. Антоний якобы прельстился еретической книгой схимонаха Илариона "На горах Кавказа" и, прельстившись, увлек в ту же ересь братьев скита. Но в описание о. Климентом истории афонской смуты с целью будто бы "восстановить искаженную в печати имябожниками истину афонских беспорядков и обличить имябожников в их бунтовщических на Афоне деяниях" вошли тенденциозные искажения и умолчания, что вынуждает меня выступить с обличением о. Климента в его неправде. О пристрастности и тенденциозности описаний монаха Климента свидетельствует, во-первых, самое заглавие, которое он дал своему труду: "Имябожнический бунт, или плоды учения книги "На горах Кавказа"", ибо то, что произошло на Святой горе в 1912–1913 гг., никак нельзя назвать "бунтом"; а, во-вторых, поднявшееся волнение произошло не по вине книги "На горах Кавказа", а по вине агитации тех афонских иноков, которые стали проводить среди братии мысль, что Имя Господне есть номинальное, простое собственное человеческое имя, одинаковое с именами разных других "Иисусов" и бессильное в божественных действиях.
Бунтом, как известно, называется возмущение подчиненных людей против поставленной над ними законной власти, от которой они желают избавиться, но не могут сделать этого иначе, как путем насилия. Но на Афоне и в Андреевском скиту игумен выбирается самой братией, причем статья 4-я устава Андреевского скита гласит, что братия в случае недовольства своим игуменом имеет право сменить его простым большинством голосов. Итак, мог ли быть какой-нибудь бунт при этих условиях? Раз братия имеет возможность, в случае недовольства своим начальством, сменить его, то для чего же ей бунтовать?
Так на самом деле и было: возмущенная имяборческими выходками своего игумена, братия Андреевского скита решила сменить его и, пользуясь своим законным правом, низложила его большинством 302 голосов против 70, но игумен Иероним, не желая расставаться с властью, прибег ко всяким проискам, доносам и клеветам и достиг того, что, с одной стороны, убедил посольскую власть в Константинополе, что недовольство против него братии есть бунтовщическое дело, требующее вмешательства власти и употребления силы для подавления его, а, с другой стороны, оклеветал братию перед греческою церковною властью в ереси, приписав ей такие богохульные мнения о Имени Господнем, которых братия никогда не выражала. Наконец, достиг вмешательства в афонское дело и российской синодальной власти и таким образом, ценою изгнания большинства братии скита, ценою попрания монастырского устава и всех Божеских и человеческих законов справедливости, удержал свою игуменскую власть. Главным его сподвижником и вдохновителем во всех этих действиях был тот самый монах Климент, который ныне выступил в "Историческом вестнике" с целью "восстановить искаженную имябожниками истину" и нарисовать "другую картину", нежели ту, которую нарисовал г. Косвинцев, и другими красками "на тот же сюжет". Какова эта картина, каковы краски и каков сюжет, – читатель увидит ниже.
Итак, во-первых, о. Климент приписывает вину всего богословского спора книге о. Илариона и говорит, что начало богословским спорам на Афоне положили фиваидские пустынники, которые, прельстившись "ересью" Илариона, стали проповедовать ее на Афоне и повели "агитацию" против тех, которые не соглашались с их мнением. Но так ли это? Фиваидские скитяне представляют собою дисциплинированную, убогую, смиренную, кроткую и молчаливую братию, совершенно не способную к тем действиям, которые ей приписал о. Климент. Часть этой братии живет общежительной жизнью в самом скиту и проводит время в труде на разных послушаниях, выстаивая долговременные афонские богослужения, весьма мало интересуясь какими-либо богословскими вопросами. Эта часть братии, за весьма малыми исключениями, книги о. Илариона не читала. Другая часть братии живет вне скита в далеко отстоящих друг от друга каливах, уединенно, безмолвно, трудясь на своих рукоделиях; всю неделю безвыходно пребывает по своим каливам, а накануне праздников, отслушав обедню и пообедав в трапезе, молчаливо возвращается по домам. Среди этих иноков есть выдающиеся подвижники, весьма начитанные в святоотеческой литературе, есть искусные делатели Иисусовой молитвы; большая часть из них люди престарелые, – и, таким образом, и эта часть не была способна осуществить те агитаторские действия, какие ей приписал о. Климент. Среди этих иноков было несколько человек, которые читали книгу о. Илариона; эта книга им весьма понравилась, ибо в ней о. Иларион изложил то самое учение о молитве Иисусовой, которое они искони познали из святоотеческих творений. Итак, возможно ли было ждать какой-либо агитации от этих иноков, если бы даже на самом деле они прельстились ересью Илариона? Эта ересь могла бы остаться только в них самих, ибо, не имея общения друг с другом, не имея возможности учить и проповедовать, как могли они прельстить иноков на Святой Горе? Очевидно, что утверждение о. Климента ложно, и причину волнения надо искать в других и в другом. В действительности виною афонской смуты явилась не книга о. Илариона, а статья инока Хрисанфа, написанная против книги о. Илариона, в которой тот опровергал издавна существующие святоотеческие мнения о молитве Иисусовой и о Божественном достоинстве и Божественной силе Имени Господня и тем возмутил простецов, безмолвников, молитвенников и старцев фиваидских. Вот где первый повод к афонской смуте. Затем эта смута разрослась в большое возмущение, когда среди афонитов явились агитаторы тех мнений, которые высказал инок Хрисанф. Таковыми были высокообразованные иноки о. Алексей Киреевский, иеромонах Феофан и др., которые прельстились рационалистическими мнениями о Имени Иисусовом, что это Имя есть простое собственное имя человеческое, одинаковое с прочими человеческими собственными именами, и потому не может иметь того первостепенного значения в молитве Иисусовой, какое ему придает о. Иларион, и отнюдь не может якобы быть называемым – Самим Богом. Вот эта-то проповедь мнений, впервые высказанных иноком Хрисанфом и деятельно распространяемая о. Алексеем Киреевским, и вывела из состояния глубокого покоя афонское верующее простое иночество. Простецы иноки стали смотреть на проповедников этой новой имяборческой ереси о. Хрисанфа и его единомышленников, как на еретиков, начали сторониться от них, уходить из церкви, где служили эти лица, перестали принимать от них благословения. Но сторонники о. Хрисанфа были весьма влиятельны на Афоне, имели связи с российскими духовными сферами. Их открыто поддерживал архиепископ Антоний Храповицкий. Не мудрено поэтому, что на их стороне оказалось монастырское начальство Фиваиды. Начались репрессии, которые и содействовали усилению проповеди имяславия и обличению имяборчества. О. Киреевский проповедовал ересь, пустынники защищали веру православную во Имя Господне, а начальство становилось на строну "еретиков" и налагало кары на всех подвижников и пустынников. Из сказанного ясно, что утверждение о. Климента, будто фиваидцы, прочитав книгу о. Илариона, стали бегать по Святой горе, агитировать и всех принуждать принимать "этот новый догмат", расходится с истиной.
Так же произвольно и неверно название исповедания Божественного достоинства и Божественной силы Имени Господня – "новым догматом". Этот догмат: "Имя Божие – Сам Бог, Имя Господа Иисуса Христа – Сам Господь Иисус Христос" – далеко не новый. Еще в VII веке его высказал св. Григорий Синаит, говоря, что "молитва есть Бог действуяй вся во всех", а во II веке св. Иустин Философ сказал о Божественных истинах Божественного откровения, что – "истина есть Бог". В XI веке св. Симеон Новый Богослов, раскрывая тайну Божества Имен Божиих, говоря, что эти имена, будучи словами текучими и простыми, когда они относятся не к Богу, суть Свет светодейственный и Бог истинный, когда они относятся к Господу Богу. Это самое выразил о. Иоанн Кронштадтский словами: "Имя Божие есть сам Бог". Это самое высказал св. Тихон Задонский, говоря, что – "Имя Божие Свято само в себе и заключает в себе Божественные свойства"; это самое высказал епископ Игнатий Брянчанинов, говоря, что сила молитвы Иисусовой заключается в силе призываемого и исповедываемого Имени Господа Иисуса Христа. Эту самую истину высказывали и другие святые и учители Церкви, ее повторил схимонах Иларион, престарелый подвижник кавказский. Книга его, изданная впервые с разрешения духовной цензуры в 1907 г., была затем повторена. В 3-й раз в количестве 10000 экземпляров она была издана Киевской Печерской лаврой.
Итак, не ясно ли, что не положительное учение о. Илариона было виною смуты, но отрицательное учение инока Хрисанфа возбудило спор и вывело из инертности кроткую, послушную, не мудрствующую черную массу? Было это так: ревность некоторых властных афонитов к славе своей обители и зависть их к возрастающей славе Кавказа, которая возрастала благодаря книге о. Илариона и привлекала внимание христианского мира к пустыням кавказским; боязнь того, чтобы это не отвлекло благочестивых искателей спасения от горы Афонской – на Кавказ, а за ними и щедрых жертв христолюбивых жертвователей; наконец, личные счеты заправилы Пантелеймоновского монастыря духовника Агафодора – вот причина возникновения на Афоне агитации против книги о. Илариона. Агитация началась с раскритикования книги о. Илариона по инициативе инока Хрисанфа. Универсант Хрисанф поселился на Афоне в 1881 г., убежав из России вследствие принадлежности своей к нигилистам. Здесь он скрылся под другой фамилией в Ильинском скиту. К нему-то и обратился духовник Агафодор, чтобы написать возражение на книгу о. Илариона. Инок Хрисанф, взявшись за предложенную ему критику, остановился, во-первых, на словах о. Илариона: "Имя Божие – есть Сам Бог", или еще, как выражается о. Иларион: "Имя Божие в молитве – есть как бы Сам Бог для молящегося", – и в эту глубокую тайну христианства вонзил присущий ему рационалистическо-скептический скальпель. Рецензия инициатором афонской смуты о. Агафодором была передана на просмотр маститому фиваидскому старцу-схимнику Мартиниану. Последний был весьма начитанным иноком, выдающимся подвижником, пользовавшимся уважением у пустынников скита, и, естественно, он возмущен был кощунственной рецензией. Возмутились ею и другие пустынники, ознакомившись с рецензией в рукописи, что высказали о. Агафодору. Однако, о. Агафодор не принял во внимание их мнений и не только не остановил распространения этой рецензии, но напечатал ее с благословения архиепископа Антония в "Русском Иноке". О. Иларион на эту "рецензию" ответ свой озаглавил "Рецензия на рецензию" и приложил его ко второму изданию своей книги "На горах Кавказа".
У инока Хрисанфа появился весьма деятельный проповедник его идей в лице о. Алексея Киреевского. Происходя из хорошей и богатой дворянской семьи Орловской губернии, пройдя несколько курсов университета и один или два курса духовной академии, он покинул мир и приехал иночествовать на Афон. Здесь ему понравилась пустынная фиваидская местность, где он себе построил небольшую иноческую келью, вернее, виллу, и благодушествовал, но не подвизался, занимаясь более чтением, чем молитвою, и более развлечением и посещением других обителей, чем безмолвным уединением. Во время одного из своих скитаний по пустынным каливам скита он посетил одного подвижника, делателя Иисусовой молитвы, в день его ангела. Пустынник гостеприимно угостил его. чем мог, и вот во время беседы с пустынником о. Алексей завел речь о молитве Иисусовой, о книге о. Илариона и дерзко высказал следующее мнение: "Ну что такое имя Иисуса, что о. Иларион придает ему такое значение в Иисусовой молитве?.. простое человеческое собственное имя, как и другие имена человеческие". Эти слова покоробили благоговейного инока, смутили его, и он попросил о. Алексея оставить его и удалиться из его келии. О. Алексей ушел, но своей проповеди не прекратил и стал высказывать своим мнения об Имени Иисусовом и перед другими братиями скита. Это повело к тому, что стали смотреть на него, как на еретика, перестали брать от него благословение, начали отказываться служить с ним вместе литургию. Вот тогда-то и началось то, о чем говорит о. Климент, что иноки фиваидские "забегали по Святой Горе". Но "забегали они" – не ради агитации, а для того, чтобы успокоить свой смущенный дух, возмущенный отрицанием Божества Имени Господня, которое они услыхали из уст о. Алексея Киреевского. К кому же побежали иноки? Побежали они к уважаемым подвижникам; побежали к людям, известным своей начитанностью, своим образованием на Афоне, чтобы сообщить им и пожаловаться на то, что они услыхали от о. Алексея. Но подвижники простецы афонские не нашли у высокообразованных иноков того, чего искали, ибо высокообразованные иноки оказались единомышленниками с о. Алексеем, и спор распространился. Тогда иноки обратились к монастырским властям с жалобами на неслыханные дотоле мнения, но те, не имея ни достаточного духовного опыта, ни богословской образованности, и, кроме того, подстрекаемые Агафодором, положились на мнение образованных единомышленников о. Хрисанфа и о. Алексея и не дали должного разрешения начавшемуся спору. От этого смута еще больше увеличилась. Ревнующий не по разуму и оскорбленный отношением к нему простецов и необразованных пустынников, которых он называл "лапотниками", "сухарниками", о. Алексей стал писать своему покровителю архиепископу Антонию Храповицкому, представляя ему всю начавшуюся смуту в своем освещении и оклеветывая пустынников, которые якобы обожествляют самые звуки и буквы имени "Иисус", в отвлечении от Бога. Дав веру этой клевете, архиепископ Антоний письменно похвалил о. Алексея за его ревностную проповедь (вопрос: чего? – увы, не веры, но неверия во Имя Господне), утешил его "в переносимых им ради этой проповеди обидах и скорбях, причиняемых ему темными, необразованными фанатичными мужиками-фиваидцами", и поощрял его продолжать свою деятельность в прежнем духе.
Таково истинное начало смуты. Читатель может видеть, как несогласно с правдой и насколько тенденциозно утверждение о. Климента, будто во всем виновата книга "На горах Кавказа", и как ложно то, что он рассказывал, что будто бы, "усвоив учение о. Илариона, помянутые иноки стали распространять его в своем скиту в Фиваиде. Первое время пропаганда не имела успеха, так как из среды фиваидцев выступили противники этого нового учения, вследствие чего начались в скиту религиозные пререкания и споры. Имябожники повели против противников своих агитацию: злословили их всюду и от всех требовали бегать от них, как от заразы"... И затем о. Климент добавляет: "таким образом получилось начало насилия".
Но и это неправда. Начало насилия произошло совсем не так. Фиваидцы тут не при чем. Начало последовало от заправил Пантелеймоновского монастыря, духовника Агафодора и покорного ему игумена Мисаила. И на самом деле, какое насилие могли бы применить подначальные скитяне к властным имяборцам: о. Алексею, о. Хрисанфу, о. Феофану, о. Агафодору и к другим. О. Хрисанф пребывал в другой обители. О. Феофан жил на другом конце Афона самостоятельно и был недосягаем для пустынников фиваидских. И тем более недосягаем был для пустынников действительный глава всего Пантелеймоновского монастыря о. Агафодор. Может быть, о. Климент называет насилием то, что пустынники стали сторониться о. Алексея и бегать от него, и осуждать его мнения пред другими, но это насилием назвать никак нельзя. Нельзя назвать эти действия ни пропагандой, ни агитацией, которая велась бы якобы пустынниками по какому-то заранее обдуманному плану, ибо это было всецело стихийным проявлением оскорбленного духовного чувства каждого. Каждому благочестивому простецу казалось грешным брать благословение во Имя Господне от того лица, которое заведомо хулило Имя Господне, и для их духовного чувства тягостным ощущалось присутствование за божественной литургией, которую служил хулитель. Однако во всех прочих сношениях с о. Алексеем иноки не позволяли себе никаких дерзостей и не наносили ему никаких оскорблений. Но где же настоящее начало насилия? Начало насилия произошло тогда, когда о. Агафодор побудил игумена Мисаила начать репрессивные действия против тех, которые отказались брать благословение у о. Алексея или отказывались от сослужения с ним. Вот тут-то и началось истинное насилие со стороны мощных и властных игуменов, поощряемых к тому же архиепископом Антонием Храповицким. И вот, начались изгнания из скита, запрещения священнослужения, отлучения от св. причастия, наложение разных дисциплинарных взысканий. Так, например, иеродиакон Марин за то, что отказался в Великом посту 1912 года служить вместе с о. Алексеем, был отлучен игуменом Мисаилом на 3 года от священнослужения, лишен права носить куколь и переведен на низшее послушание на кухню. За 1911 год было удалено или вынуждено к удалению из скита 8 лиц за несогласие в мнениях с отцом Алексеем. Но где же те насилия со стороны имяславцев, о которых говорит о. Климент? Пусть укажет хоть одно. В действительности и инициаторами афонской смуты, и пропагандистами "нового догмата", и агитаторами, отнявшими мир у Святой Горы, и насильниками, и злыми клеветниками, злословящими убогих иноков фиваидских, явились афонские имяборцы, а не имяславцы; явилась кучка лиц, державших в своих руках власть, в союзе с высокообразованными интеллигентами и полуобразованными полуинтеллигентами афонскими, и эта сторона, в противность утверждению о. Климента, явилась стороной нападающей, имяславцы же, бесправные, убогие и малообразованные в светских науках, но глубоко начитанные в святоотеческих книгах и опытные в подвиге молитвы, – явились стороной обороняющейся, каковой они суть и доселе.
к оглавлению
