Радуйтесь, ибо Господь грядет судить

	Кредо	Переписка	Календарь	Устав	Аудио
	Имя Божие	3000 вопросов	Богослужения	Школа	Видео
	Библиотека	Проповеди	Тайна ап.Иоанна	Поэзия	Фото
	Публицистика	Дискуссии	Эра Духа Святого	История	Фотокниги
	Апостасия РПЦ МП	Свидетельства	Иконы	Стихи о.Олега	Стримы
	Жития святых	Книги о.Олега	Исповедь	Библия	Избранное
	Молитвы	Слово батюшки	Новомученики	Пожертвования	Контакты

Иеросхимонах Антоний (Булатович)

Моя борьба с имяборцами на Святой Горе

(Петроград: "Исповедник", 1917)

к оглавлению

Посвящение     I     II     III     IV     V     VI     VII     VIII

Глава VIII.

20-го января вице-консул Щербина прибыл на Святую гору в сопровождении о. Климента. Это был безусый юноша с добрым, по-видимому, сердцем, но, будучи уверен, что имеет дело с "бунтовщиками", "мятежниками" и "еретиками", счел долгом проявлять суровость. Поэтому он стал начальственно кричать на братию, даже и в храме, куда впервые и пришел и куда потребовал к себе братию. Он там заявил, что императорское правительство смотрит на нас, как на бунтовщиков, и ни в коем случае не соизволит на выбор нами в игумены о. Давида и требует восстановления о. Иеронима, угрожая в случае несогласия всякими карами. Мы попросили заносчивого юношу, во-первых, не кричать в храме, ибо это не приличествует святому месту, а затем объяснили ему, что скит пользуется правом самоуправления, которое дано скиту его господствующим монастырем, причем права скита ясно выражены в скитском уставе. До сих пор российская власть не вмешивалась в самоуправление обители, и выбираемые игумены никогда не представлялись на утверждение посольства, и о состоявшихся сменах игуменов только доводилось до сведения российской посольской власти и министерства внутренних дел. Утверждали же игуменов греческие монастырские власти. Что же касается о. Давида, то он был избран на основании статьи 4-ой устава скита, которая предоставляет братии право в случае недовольства игуменом избирать по желанию нового, и для того достаточным признается простое большинство голосов. О законности такого избрания свидетельствует и согласие Ватопеда утвердить о. Давида, которое монастырь письменно подтвердил в официальной бумаге под № 15-м. О. Иероним был нами только насильно выдворен из кельи, которую он не желал уступать, невзирая на состоявшееся низложение его братией. Бунта в скиту никакого не было, ибо братия только воспользовалась своим законным правом, нет так же и ереси, ибо то, что мы говорим о Имени Божием, что оно есть Сам Бог, много лет раньше нас высказал о. Иоанн Кронштадтский, и духовная цензура сему не противилась. То же высказывалось и у других Св. Отцов.

Щербина удалился, а на следующий день пришел с ватопедским проэстосом Аркадием. Грек снова изменил свое лицо и совершенно стал отрекаться от того, что Ватопед письменно согласился признать о. Давида. Отрекался он от этого даже тогда, когда мы показали подлинную бумагу, гласившую, что избрание признается правильным и 19-го января власти прибудут для поставления его на игуменство. "Да, да, – сказал он: – ваше избрание мы признали "каноникос", т. е. "подлежащим наказанию", – без всякого стеснения говорил он, играя словами. "Но если вы в этом смысле сказали: "каноникос", тогда зачем же обещались вы 19-го приехать на поставление игумена?" – вопросили мы. Слово "каноникос" имеет два смысла, а именно: каноничный, т. е. согласный с установленными канонами, правилами и, следовательно, правильный, а иногда так говорят о том, что подлежит наказанию по установленным канонам. Но в бумаге слово "каноникос", безо всякого сомнения, означало "правильный", что подтверждает и о. Климент, говоря, что этим соглашением греки сделали "искусный маневр". Но на самом деле не греки сделали "искусный маневр", а о. Климент сделал весьма искусный маневр, добившись от греков того, чтобы они заведомо православных до того и православных после того признали ради просьбы о. Климента в нужное для него время неправославными, и благодаря этому искусному маневру удержал власть за Иеронимом...

Видя, что братия твердо стоит на своем праве и отнюдь не желает поступиться им и отказаться от своего нового игумена о. Давида, Щербина с избытком юношеского рвенья, желая все-таки поставить на своем, пошел по тому пути, который ему указали Климент и Иероним, и объявил нам, что если мы не примем обратно на игуменство Иеронима, то "мы вас предадим на растерзание грекам". Узнав о том, что мы послали донесения в посольство и в российский Синод, он попросил копию, которую ему дали, и эту копию затем передал в протат Святой Горы, чего отнюдь не имел права делать, и перенес дело на религиозную почву, указав религиозные причины смены о. Иеронима и ту, которую мы не намеревались представлять на обсуждение грекам, дабы не усложнять дела, но представляли в российский Синод. Таким образом, русский дипломат не только толкнул греков на вмешательство во внутреннюю автономию русских обителей, но и во внутренние религиозные споры. Таким образом, после отказа Андреевского скита принять игуменом о. Иеронима само российское посольство в лице Щербины стало добиваться, чтобы греки признали Андреевский скит неправославным, и это домогательство протат с удовольствием уважил, и 30 января последовало объявление кинотом Святой горы, что Андреевский скит, как содержащий ложное учение "о Втором Лице Святой Троицы", "признается злославным", почему и "отлучается от церкви впредь до суда великой церкви", при чем воспрещается прочим насельникам Святой Горы иметь всякое общение с злославным скитом. Я думаю, каждый благомыслящий человек возмутится таким образом действий нашего дипломата, который ради каких-то частных целей прибег к тому, что сам натравил и без того враждебное туземное население на русских, да еще на религиозной почве. Несправедливость такого образа действия особенно рельефна, если принять во внимание то, что те самые лица, которые без всякого суда и следствия по предложению нашего дипломата были признаны греками "злославными", "отлучены от церкви". – и не после суда великой церкви, а, что совершенно необычайно, "впредь до суда великой церкви" – были, когда суд состоялся, найдены вполне православными. После того, как их насильно вывезли в Россию, 25 главных "главарей имябожцев" были преданы церковному суду, который состоялся при московской синодальной конторе под председательством митрополита Макария, и на суде признали их единомыслие с церковью. В первый же свой приход в скит г. Щербина от имени посла потребовал подписку о немедленном моем выезде с Афона. Я на это ответил, что подписки я никакой не дам, но против выезда с Афона ничего не имею и выеду на одном из следующих пароходов.

Против скита были приняты Щербиной следующие репрессивные меры: 1) было запрещено выдавать или принимать от андреевской братии на русской пароходной почте какую-либо корреспонденцию, простую денежную или заказную; 2) запрещено было пароходной конторе принимать или выдавать лицам, находившимся в скиту, какие-либо грузы, так что даже продовольственные грузы, как, напр., картофель и мука, выписанные из Одессы, гнили на пристани и не выдавались в скит; 3) приказано было выдавать о. Иерониму ту денежную корреспонденцию благодетелей, которая адресовалась на имя всей братии. Таким образом, установилась полная блокада скита. Началась знаменитая "осада" Андреевского скита, который был, так сказать, обложен со всех сторон: осада с моря, не пропускавшая в скит ни продовольствия, ни корреспонденции, и осада с суши, состоявшая из строгого запрещения кому-либо из насельников Святой Горы общаться с злославным скитом. Всеоружие греческой церковной власти грозило преданием анафеме и изгнанием с Афона; всеоружие российской посольской власти грозило канонерками и выселением военной силой. Безвыходным казалось положение осажденного скита, но не для тех, кто веровал истинно в Господа Иисуса, за честь Имени Которого стоял... Но где же было искать помощи? Взоры всех имяславцев обратились к отечеству; там следовало выяснить всю истину создавшегося положения, туда надо было кому-либо ехать и все обсказать, и выбор всех пал на меня. Имяборцы чувствовали, что это единственный выход для осажденного скита, и поэтому они, до сего яростно требовавшие изгнания моего, теперь всячески старались не выпустить со Святой Горы и по обычаю своему для достижения сего снова пустили в ход клевету. Узнав через своих разведчиков, что я должен ехать в Россию, о. Иероним донес о сем г. Щербине и просил запретить мне выезд под предлогом, что я могу увезти с собой капиталы скита. Я не подозревал о сей клевете. Когда же сел на пароход, то на него немедленно же явился и Щербина. Однако юная совесть не допустила его меня задержать. Узнав, что я еду в Салоники к генеральному консулу, он пропустил меня, послав ему обо мне письмо. Но и там меня не задержали, а, посадив на пароход, отправили в Одессу. Каково же было мое удивление, когда в Одессе вслед за моим прибытием туда явилась полиция и по приказанию, телеграфически переданному из Константинополя, я был обыскан с ног до головы! Искали каких-то процентных бумаг и капиталов, но ничего, конечно, кроме карманных денег на дорогу, не нашли и отпустили с миром. Но в Петрограде меня ожидало новое гонение и новые скорби. Узнав о моем прибытии, меня не только не пожелали выслушать в Синоде, но немедленно же явился благочинный монастырей и потребовал, чтобы я дал подписку о немедленном выезде из столицы, куда якобы я не имел права приезжать, ибо для сего следовало заранее испросить разрешения Синода... Одновременно с гонением началась и травля меня имяборцами в печати. Имяборческие корреспонденты сообщали обо мне всякие небылицы, российские писаки повторяли всякие вымыслы, меня рисовали каким-то ярым бунтовщиком с громадными кулаками (на самом деле я мал ростом и слаб), говорили, что я женат на абиссинке, о. Илариона называли моим денщиком, когда на самом деле ему 90 лет и моим денщиком он никак быть не может, да и не служил он никогда, в конце концов с кафедры Государственной Думы я был назван епископом Анатолием "экспроприатором"...

Но "слово Божие не вяжется" и истины не утаишь. Хотя осада Андреевского скита кончилась тем, что после знаменитого ураганного окачивания из пожарной кишки архиепископ Никон взял штурмом имяславцев Пантелеймоновского монастыря 3-го июля 1913 г. и вслед за сим 8-ого июля сдался Андреевский скит и 185 иноков этого скита принудительно посажены и вместе с 485 пантелеймоновскими иноками вывезены в Россию, а вслед за ними бежали с Афона и еще целая тысяча имяславцев, – несмотря на все это, исповедание Божества Имени Господня не было побеждено, ибо ни одного свидетельства Св. Писания сколько-нибудь прямого и основательного имяборцы не могли и доселе не могут представить в защиту своего неверия в Имя Божие.

В конце концов, как я уже упомянул, главари имяславия, к коим причислен и я, будучи преданы духовному суду, состоявшемуся в Москве при синодальной конторе, под председательством митрополита Макария, были оправданы. По рассмотрении их исповеданий не было найдено в них чего-либо противного учению Святых Отцов, но, напротив, в них повторялись лишь свидетельства Святых Отцов. Итак, те, которые за неправославие были подвержены остракизму со Святой Горы без следствия и суда, были по совершении следствия и суда найдены православными, и этот факт громко осуждает все те действия, которые в угоду имяборца, скажем, в угоду архиепископу Антонию Храповицкому, были предприняты против имяславцев. Но и доселе о. Климент с удивительным апломбом говорит о имяславцах, как о явной, несомненно признанной церковной ереси. Позволю себе по этому поводу привести письмо светила современной российской богословской науки профессора Муретова, которое он написал ректору московской духовной академии по поводу той самой моей книги: "Апология веры во Имя Божие и Имя Иисус", которая была названа о. Иеронимом "салатом" и которую он требовал сжечь. Да простит меня достоуважаемый профессор, что я открываю его славное имя. Вот это письмо:

"Ваше Преосвященство, Высокочтимейший Владыка!

Весьма внимательно и даже с большим удовольствием прочитал я присланные Вами тетради. Веет духом истого монашества, древнего, подвижнического.

Дело, конечно, совсем не так просто, как взглянул на него рецензент книги о. Илариона. Корнями своими вопрос об Иисусовой молитве и Имени Спасителя уходит к исконной и доселе нерешенной, точнее – неоконченной, борьбе противоположностей идеализма, или, что то же, реализма и мистицизма с одной стороны, – и номинализма, – он же и рационализм и материализм, – с другой.

Простецы из истых подвижников и не мудрствующие лукаво или опростившиеся богословы, – как Игнатий Брянчанинов, еп. Феофан, о. Иван, – непосредственным опытом и интуитивно постигли, как и ранее их многие отцы и подвижники постигали. – истину, до коей ученым книжникам и философам приходится добираться с большими трудностями и окольными путями схоластики и сложным процессом мышления.

Истое христианство и Церковь всегда стояли на почве идеализма в решении всех возникавших вопросов – вероучения и жизни. Напротив, псевдо- и антихристианство и инославие всегда держались номинализма и рационализма.

Грани истории номинализма: софисты и т. д. до Ницше. Это в философии, – а в Церкви: распявшие Христа архиереи, евионеи, Арий и т. д. до Варлаама и графа Толстого.

Грани истории реализма: Сократ с Платоном... до Гегеля с его правою школою и Достоевского – в философии и художественной литературе, – а в Церкви: Евангелие, ап. Павел и т. д. до Паламы и о. Ивана.

Идеализм и реализм лежат в основе учения о единосущии и троеличности Божества, о богочеловечестве Спасителя, о Церкви, таинствах, особенно Евхаристии, иконопочитании и д.

И я лично весь на этой стороне. Рецензент "Рус. Инока" и апологет о. Илариона говорят не одно и то же, а совсем противоположное. И апологет далеко не невежественен и неразвит формально, – напротив, полное невежество и непонимание дела на стороне рецензента.

Вам известны, конечно, продолжительные и ожесточенные споры средневековья между номиналистами и реалистами, когда делались и попытки к их примирению, – но неудачные, ибо они стояли на совершенно предмету чуждой почве схоластики и рационализма.

В Церкви Восточной споры варлаамитов и паламитов также не решили вопроса научно и догматически, а только канонически, на поместных соборах. Но тут нужен не канон, а догмат, коего пока нет.

Мне суждена жизнь в эпоху подъема волны материалистическо-рационалистическо-номиналистической. Но есть признаки начинающегося возрождения идеализма-реализма-мистицизма.

Притом предстоит всероссийский собор.

В виду всего этого вопрос, поднятый афонитами, я считаю весьма своевременным для всеобщего обсуждения. Он может дать повод к перенесению спора об Имени Иисус в общедогматические области и вызвать попытки, если не к решению, то хотя к уяснению исконного спора (надо заметить, что эти противоположности есть и в искусстве – живописи, музыке, литературе, – да и вообще во всем – в том или ином виде).

Слово всякого языка и во всяком виде, пока оно живо и произносится устно или умно, есть, конечно, отражение идеи, имеет реальную связь с идеей, а идея – тоже реальность, имеющая и ипостасное бытие. Пример: рус. "благо", евр. tewo, греч. τὸ α̉γαθόν и т. д., – это слова, – затем "идея-благо", и наконец, "Благо – Бог, триипостасный". Также и имя "Иисус" евр., а рус. "Бог-спасение", или "Бог-Спаситель", или "Богочеловек", – идея Богочеловека и ипостась Богочеловека. Спаситель Богочеловек может именоваться на бесчисленном множестве языков, живых, мертвых и будущих, – и бесчисленное количество раз – телесно и духовно. И все эти бесчисленные слова-имена имеют свою реальность и ипостасность, как в произносящем субъекте-человеке, так и в произносимом объекте-Богочеловеке. Кто бы, когда бы, как бы ни именовал Спасителя, именующий каждый раз вступает в такое или иное отношение реальное к именуемому. Я хочу сказать: раз известное слово-имя соединено с известною идеей и ее отражает в себе, то, пока эта связь есть (а она не может не быть, ибо слово есть принадлежность существа разумного), необходимо бывает и реально-ипостасное отношение субъекта-лица, произносящего слово, к идее, коей носителем является объект-произносимый, тоже лицо. Таким образом, субъект (лицо, ипостась), произносящий слово "Иисус" или "Богочеловек" или "Бог Спаситель", – необходимо вступает в то или иное отношение реальное к идее и ипостаси Богочеловека.

То же надо сказать и обо всех вообще именах, например "сатана, ангел, угодник Божий" и т. д. Возьмем "о. Иван Кронштадтский". Ранее отца Ивана этого имени не было, – оно дано именно ему, выражает его идею и отражает его личность. Быть может, оно и умрет когда-нибудь и совсем исчезнет из человеческой речи. Но пока оно живо и произносится разумными существами, оно необходимо ставит произносящего в то или иное отношение, притом, конечно, реально, поскольку реально произносят и произносили, – к реально-сущей в лице о. Ивана идее, выражаемой его именем, – т. е. поскольку и кто называет о. Ивана и сам о. Иван суть реальности и ипостаси.

Так – каждое имя и всякое слово.

Затем я не вхожу в специальности гносеологии и онтологии этого вопроса. Ибо и из сказанного, думается мне, видно, что глумящиеся над Именем Иисус, в душе ли, устно ли, на записках и т. д. – все равно ведь знают, что выражает имя и к кому оно относится, – следовательно, необходимо глумятся и над Самим Спасителем. Да и не могут не знать, и никакими софизмами нельзя очистить этого глумления – только покаянием. Поэтому-то хула на Духа не прощается, и за всякое, даже праздное, слово человек даст ответ. И никто, говорящий в Духе Святом, не говорит: анафема Иисуса (вообще Иисуса, без всяких определений, – ибо с момента, как Λόγος σάρξ ε̉γένετο, есть только один истинно-Иисус-Спаситель Богочеловек), и никто не может сказать: Господь Иисус, только Духом Святым. Глумились над защитниками имени Иисус и молитвы Иисусовой, конечно, по недомыслию, а вернее – по отсутствию истинно-христианского чувства, которое всегда может указывать истинным христианам верный путь во всех соблазнах и недоумениях, – что и видим в монахах-простецах.

Ведь мы живем и движемся и существуем в Боге Отце, Сыне и Духе, – в Богочеловеке-Спасителе. Не только наше внесознательное бытие, не только наша духовно-телесная жизнь в Нем, – но в Нем и наши движения, телесные и духовные. Наша мысль есть движение духа, наше слово есть духовно-телесное движение. И это движение может ставить нас в более тесное единение с Богом, как бы дает нам осязать Бога (Деян. 17, 27–28). Поэтому произносящий молитву Иисусову реально соприкасается с Самим Богом Иисусом, – как Фома, осязает его духовно.

К сожалению, не располагаю временем к более подробному раскрытию этого важного предмета".

В записках о. Климента мы нашли одно замечательное видение, которое он сам о себе записал, бывшее ему как раз в начале 1912 г. и именно тогда, когда он только что начинал свою имяборческую деятельность. Увидел он однажды крест, которого один угол обожжен. Несколько ней спустя он увидел снова крест, в котором опять-таки один угол обожжен. Крест есть символ Имени Святой Троицы и Имени Иисуса Христа, ибо вертикально расположенные один под другим два конца Креста символизируют: верхний – Отца, рождающего Сына, а нижний – Сына, рождающегося от Отца. Горизонтальные же два конца символизируют Духа Святаго, от Отца исходящаго и с Сыном пребывающаго. Сделавшись орудием распятия, Крест символизирует спасение людей Спасителем – "Иисусом" – Богом, воплощенным и распятым нашего ради спасения. Итак, это двукратное видение поврежденного Креста, у которого один конец обожжен, должно намекнуть о. Клименту, что он посягает на Имя Распятого Бога Иисуса, отвергая Божественное достоинство и неотделимость от Господа Иисуса Его Имени. Через несколько дней снова увидел себя о. Климент перед Крестом, и на нем увидал Самого Распятого, страждущего Иисуса. Около креста стояла группа людей. О. Климент кинулся к Распятому, но люди подняли на него руки с камнями, дабы побить его камнями, но руки их были удержаны невидимой силой Господа, страждущего на Кресте. Теперь спрашивается, кто распинал Господа Иисуса во Имени Его? – имяборцы, к которым примкнуть собирался о. Климент. Что повелено Богом за хуление или глумление над именем Его? – побивать камнями, как о том гласит слово Божие. Но многомилостивый Господь, поношаемый и распинаемый во Имени Своем, умилостивился о неведении имяборцев, благодаря которому они враждуют против Имени Его, и удержал праведное негодование православных христиан, окружавших Его, которые готовы были побить камнями имяборцев на Афоне. Климент подошел беспрепятственно к тому Кресту, на котором он сам распинал возлюбленного своего Господа, сам того не ведая, став на колени, помолился, а затем снова встал и пошел от креста.

Тогда снова рабы Христовы подняли на него руки с камнями, дабы побить его по закону камнями за хуление Имени Господня, но снова были удержаны, и о. Климент, подойдя к ним, спросил их: "Вы православные?", по следующей версии: "Вы христиане?" – "Да, мы православные". – "За что же вы меня бить хотите?" – и с тем пробудился и записал свое видение, которое затем было найдено при обыске его кельи. Итак, как видно из его статьи, до сих пор не сознает мой собрат того, что подлежит он "побиению камнями" за ту хулу на Имя Господне и за тот соблазн, которые он так уверенно распространяет, расшатывая в православных веру в то, что Имя Господне неотделимо от Именуемого и, будучи на вид обыкновенным человеческим словом, содержит в себе Самого Бога и по объективной своей стороне, будучи Божественной Истиной, есть Божий мысленный Свет и Истинный Бог.

Не менее удивительное видение было и нашему игумену о. Иерониму. Перед самым своим выбором на игуменство, когда он не имел совершенно никаких шансов и даже не был избран кандидатом, он увидал во сне покойного игумена архимандрита о. Иосифа. Тот ему сказал: "Береги четверг", а затем подвел его к окну и показал на море и сказал: "Смотри", и увидал о. Иероним через море прямую дорогу, светящуюся Божественным светом. На этом видение окончилось. После этого совершенно неожиданно младшая братия (та самая, которую он ныне изгнал) против желания старцев потребовала, чтобы поставили кандидатом также и о. Иеронима, и он был выбран. Это произошло в четверг, и о. Иероним рассказал многим это удивительное видение, но светлый огненный путь через море был до последнего времени для всех непонятен. Но теперь путь этот делается понятным. Низложение о. Иеронима, так же как и избрание его, произошло в четверг, 10-го января. Огненный же сияющий Божественным светом путь через море есть тот славный путь исповедников Имени Господня, которым они прославили Имя Господне твердостию своего исповедания и веры во Имя Господне, и тем сподобились славной участи быть изгнанными и поношаемыми Имени Иисусова ради... Мы смело приводим это чудное приточное видение наших противников, умалчивая о других, более ясных и чудных знамениях, коих удостоились некоторые имяславцы. Но мы о последних умалчиваем, дабы не давать повода к оспариванию их или даже к подозрению в вымысле.

Обличая неправоту действий и мыслей имяборцев, я далек от того, чтобы ненавидеть их и осуждать их за это. Читатель видел мое признание в том, в каких близких духовных и дружественных отношениях до спора я состоял с игуменом о. Иеронимом. ему я обязан и моим иерейским саном, ибо против моего желания он настоял на том, чтобы я его принял. Я его искренно любил и уважал и пользовался его взаимным уважением и любовию. В прекрасных отношениях состоял я и с всечестным о. Климентом. Но на нас сбылись слова Господни: "не мните, яко приидох воврещи мир на землю, но разделение" – "и врази человеку домашние его". Разность религиозных убеждений не может не разделять людей.

Однотипны были с нынешним прежде бывшие споры за догматы церковные. Сначала торжествовала обыкновенно неправая партия, торжествовала благодаря торжеству рационализма над мистицизмом и проискам еретиков у властей. Таким образом, во всех подобных спорах та сторона, которая ныне признана правой, сначала была признана неправой, и против нее нагромождались горы всякой клеветы. Против них легко восстановлялся еретиками народ. Св. Максима Исповедника, благодаря клеветам еретиков, так возненавидела простая, ничего не смыслившая в догматах чернь, что когда его казнили и поволокли по улицам Царьграда, то его труп весь растерзали... Оружием истинно православных всегда бывала истина, свидетельствуемая Писанием, Святыми Отцами. Еретики же, не находя равного оружия и сознавая малую убедительность тех текстов, которые приводили в свою пользу, искали, с одной стороны, опоры в рационализме лжеименного разума, а с другой стороны – старались очернить правое учение клеветами на исповедующих истину. Так бывало искони, так повторилось и сейчас. Но Господь наш есть Бог "еже миловати и спасати". Он есть Тот, Который о Себе сказал: "Аз умерщвлю и жити сотворю" – и посему мы желаем и надеемся, что и наше нынешнее разделение возвратится вскоре в единомысленный о Имени Господнем союз Христовой любви в славу и честь всесвятого и достопоклоняемого Имени Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. Аминь.

 

к оглавлению

Посвящение     I     II     III     IV     V     VI     VII     VIII