|
Радуйтесь, ибо Господь грядет судить |
|
 |
|
Rus |
|
Eng |
|
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
   |
 |
 |
 |
 |
Иеросхимонах Антоний (Булатович)
Моя борьба с имяборцами на Святой Горе
(Петроград: "Исповедник", 1917)
к оглавлению
Посвящение I II III IV V VI VII VIII
Глава VI.
В то время, как о. Иероним ковал ковы против своей братии и отправлял доносы, чтобы добиться поддержки властей церковной и правительственной, дабы сохранить свою власть над иноками, "коварные", "хитроумные" "главари комитета", по выражению о. Климента, наиболее убежденные защитники Божественного достоинства Имени Господня, ничего подобного не предпринимали против своих противников. Решив смену о. Иеронима, братия обратила свои взоры на о. Давида, которого решила избрать на место первого, и на о. Антония, который находился на пристани и собирался покинуть Святую гору. Братия послала просить его не покидать ее в эти решительные минуты и возвратиться в скит, чтобы помочь ей.
Мною уже было упомянуто, что еще 30 декабря я прибыл на пристань и на следующий же день должен был отбыть на салоникском пароходе, но на море поднялась такая буря, которая не давала приставать пароходам, и таким образом я прождал до 9-го января, когда около захода солнца показался на горизонте дымок парохода, шедшего из Кавалы и который должен был отвезти меня в Салоники. Но в это самое время прибыл из скита о. Константин и передал мне всеобщую просьбу братии возвратиться в обитель и не оставлять ее в эти трудные минуты. В выданной мною расписке о. Иерониму во время нашего примирения на келлии Благовещения, я не отрицался возвратиться в скит, "аще то угодно будет Господу Богу и аще с любовию соизволят игумен и братия". Теперь игумен фактически был ниложен, братия же с любовию единогласно зовет возратиться к ней на помощь в родное гнездо, в котором я воздал Господу обеты мои при пострижении, и я считал своим долгом исполнить эту просьбу тем более, что я видел в этом волю Божию. Господу угодно было так удивительно удержать меня на Святой горе от предпринятого мною отъезда необычайной бурей.
В тот же вечер я возвратился на Карею к большому неудовольствию моего старца, настоятеля келлии Благовещения о. Парфения, с благословения которого я должен был ехать в Афины; но, узнав обстоятельства дела, он не стал противиться моему намерению, и на следующий день, после ранней литургии, в 9 ч. утра я отправился в Андреевский скит. У святых ворот меня встретила большая часть братии с любовию и с сердечными приветствиями и лобзаниями, и мы пошли в паломническую гостиницу, где имелось просторное помещение. Братия земно кланялась, просила меня не оставить их одних в эти трудные минуты, не оставить беспомощных, так как стало известным, что о. Иероним, который накануне согласился было на свою смену, вызвал ватопедских проэстосов, которые сейчас должны приехать "для усмирения бунтовщиков". Я утешил братию, как мог, и напомнил ей слова Спасителя: "В мiре скорбни будете, дерзайте, яко Аз победих мiр" [2]. Вслед за мной пришел и о. Давид, которого братия тоже призвала к себе. Здесь мы впервые встретились с о. Давидом после 23-го июля, когда я случайно с ним увидался около его кельи, ибо как я, так и он, мы оба вели весьма замкнутую жизнь и не общались друг с другом. Братия обратилась к о. Давиду с той же просьбой, как и ко мне. Старец растрогался и прослезился. В то же почти время прибыли в скит проэстосы, и их принял о. Иероним со сторонниками своими и провел их в парадные комнаты скита. Прибыв в обитель и увидав св. ворота открытыми и царящее в скиту спокойствие, проэстосы были весьма удивлены и сказали: "Вы писали, что у вас бунт, но у вас все спокойно". Итак, игумен призвал проэстосов, дабы они удержали за ним игуменство. Но братия со вчерашнего дня считала уже о. Иеронима низложенным, так как устав ясно предоставлял братии право смены игумена в случае недовольства им, и поэтому вчерашнее единогласное заявление о сем игумену было выражением воли подавляющего большинства собора, имевшим официальный характер. Следовательно, оставалось теперь оформить на бумаге то, что словесно было сделано накануне, и братия решила идти в соборный храм и созвать туда всеобщий братский собор для придания вчерашнему низложению письменной формы и для выбора нового игумена. Ударили в большой колокол и собрались в собор. Но в то время, как братия собиралась в собор, ближайшие сторонники о. Иеронима в парадных комнатах угощали проэстосов обедом и "прилежно вадили", как говорит Писание, на братию. Братский собор открылся торжественным молебном с акафистом Сладчайшему Иисусу, после которого соборные старцы Сергий и Фортунат и старший братский духовник о. Пантелеймон предложили братии высказаться в том, желает ли она оставить прежнего игумена, или желает избрать нового. Все в один голос ответили, что требуют смены о. Иеронима. Тогда были поставлены столы для подписи под братским заявлением о смене о. Иеронима. Заголовок был составлен мною и, по обсуждении старшей братией, принят и предложен к подписи. Он гласил: "Я, нижеподписавшийся, верую и исповедую, что Имя Божие и Имя Господа Иисуса Христа свято само по себе, неотделимо от Бога и есть Сам Бог, как то многие святые Отцы исповедали. Хулителей и уничижителей Имени Господня отметаюсь, как еретиков, и посему требую смены игумена Иеронима". О. Климент уверяет, будто к этой формуле заставляли принудительно подписываться и тех, которые не хотели. Это ложь, ибо могла ли быть речь о принуждении, когда в самом скиту присутствовали монастырские власти. Уверяет также о. Климент, что братия не знала, под чем подписывается, но и это неправда, ибо предлагаемая формула не только была тщательно обсуждена в присутствии всей братии и вслух неоднократно прочитана, но надписана на том самом листе, на котором подписывались, причем каждый грамотный, подходя подписываться, считал своим долгом сначала внимательно прочитать заголовок и затем свободно или подписывался, или отходил, если не хотел. Эта формула не предполагалась к предъявлению греческим монастырским властям, ибо мы не хотели вводить греков в наши внутренние богословские споры; для смены же игумена особых мотивов не требовалось, ибо устав предоставлял право смен по одному неудовольствию братии игуменом. Поэтому на ряду с этой формулой была предложена и другая, и для нее поставлен особый стол. Эта вторая формула гласила: "Мы, нижеподписавшиеся, потеряв любовь и доверие к игумену нашему, архимандриту о. Иерониму, требуем его смены".
Из сказанного явствует, что мы не собирались делать судьями нашего богословского спора греков, которые по духовной жизни своей и по характеру своему совершенно для того не подходили. К великому сожалению, монашеская жизнь среди греков на Святой горе, столь высоко некогда стоявшая, ныне упала, в особенности в штатных монастырях, каким был Ватопед. Представителями монастырей избирались обыкновенно люди, отличавшиеся не подвижническою жизнию, не постом, не молитвою и не богословскою начитанностию, но хозяйственностью, и деятельность их заключалась в разъездах по управлению многочисленными имениями монастыря. Кроме того, греки известны своим коварством и русофобством, и поэтому они могли воспользоваться возникшим богословским спором среди русских, как оружием против нас же, ибо увеличение русского населения на Афоне давно уже возбуждало тревогу греков и побуждало их принимать меры к воспрепятствованию увеличения численности братий в русских обителях. Исповеданную формулу с изложением истинных причин, вынудивших братию Андреевского скита сменить своего игумена, мы намерены были представить на суд российской церковной власти, той самой власти, которой мы несколько месяцев тому назад принесли жалобу на архиепископа Антония Волынского.
Поэтому это исповедание и было послано нами при докладных записках в Святейший Синод, а также и в константинопольское посольство. Представляя наше исповедание в Святейший Синод, мы просили по рассмотрении известить нас, правильно ли мы формулируем нашу веру во Имя Божие, и в случае, если требуется исправление сей формулы, то исправить. Однако в основание этой формулы легли выражения, искони употреблявшиеся в церкви по отношению к Имени Господню, ибо о том, что Имя Божие свято само в себе, гласит катехизис, что оно неотделимо от Именуемого – выражали св. отцы; слова же "Имя Божие – Сам Бог" есть выражение о. Иоанна Кронштадтского, столько лет допускаемое духовной цензурой.
Подписка шла очень успешно, братия наперерыв подписывалась под листами, и вскоре число подписей превзошло 300. Таким образом более 4/5 наличного состава скита требовали смены игумена, и оставалось теперь только представить этот список в Ватопед, а с ним вместе и списки подписей избирателей нового игумена, и просить об утверждении последнего монастырем. Приступили к избранию нового игумена, и я предложил назвать несколько кандидатов и произвести закрытую баллотировку, как то обычно делалось. Но старцы и вся братия в один голос возразили: "Какие там еще кандидаты, мы все просим о. Давида". – "Кто желает о. Давида – переходи направо, кто не желает – налево!" – воскликнул о. Сергий, и все 300 человек оказались на правой стороне. Глас народа – глас Божий. Выборы были сочтены совершившимися, и тотчас же был отслужен благодарственный Господу Богу молебен, и вся братия, поклонившись кресту, евангелию и чудотворной иконе Божией Матери, подходила к о. Давиду, делала ему земной поклон и брала от него благословение, как от своего нового игумена. Так без заранее обдуманного плана совершилось низложение одного игумена и выбор другого. И совершилось это в то самое время, как в парадных комнатах скита с Иеронимом заседали прибывшие усмирять несуществующий бунт проэстосы, пред которыми о. Иероним и сторонники нещадно всякие клеветы возводили. Мы же ничего этого не подозревали и не позаботились принять какие-либо предупредительные меры к защите себя от этих клевет.
Приведу еще один факт в защиту от возведенного на меня обвинения в "хитроумии" и "коварстве", которые якобы проявил в афонской смуте. Мое неожиданное возвращение в скит весьма неприятно поразило о. Иеронима и сторонников его, которые предполагали, что я уже уехал, и поэтому о. Иероним первым делом стал жаловаться проэстосам на меня и требовал, дабы прежде всего я был изгнан из скита, как лицо постороннее, ушедшее из скита и давшее в том расписку. Поэтому, как только приехали проэстосы, о. Иероним послал в хозяйственную канцелярию к секретарю с требованием доставить хранившуюся у него мою расписку. Но тот был наш сторонник и немедленно сообщил это мне. В это время мы все были еще в паломнической гостинице, и Георгий, секретно сообщив о требовании Иеронима, предложил мне уничтожить эту расписку, дабы отнять повод у Иеронима, основываясь на ней, требовать моего удаления. Я на это не согласился, хотя имел нравственное право это сделать, ибо не лишен был права возвращения, а тем более когда возвратился по воле всей братии, и предоставил о. Иерониму использовать мою расписку, как ему будет угодно.
Выслушав о. Иеронима, проэстосы потребовали к себе на допрос обвиняемых, но братия потребовал, чтобы этот допрос был произведен в ее присутствии, и послала к проэстосам о. Пантелеймона, старшего духовника, и о. Константина, говорившего по-гречески, просить их пожаловать в собор. На это предложение проэстосы ответили отказом и вторично потребовали, чтобы обвиняемые явились на допрос к ним. Братия снова послала своих представителей просить проэстосов в соборный храм. Но те не приходили к братии, а братия не шла к ним. Так прошло в препирательствах часов до трех пополудни, когда наконец пришли в собор два проэстоса: Герман, говоривший по-русски, и его брат, Аркадий, заправила Ватопедского монастыря. В соборе проэстос Герман был встречен братией почтительно, с поклонами. Он спросил: "Почему вы не хотите игумена Иеронима?" Мы ему ответили: "Потому, что потеряли к нему любовь и уважение". – "Но почему вы потеряли к нему любовь и уважение?" – спросил он нас. Но ни предъявлять на суд грекам религиозной причины недовольства игуменом, ни чернить его какими-либо жалобами, которых, конечно, можно было бы принести не мало, мы не желали и ответили, что причин к этому много, но перечислят нет надобности, т. к. это и не требуется скитским уставом, ибо в статье 4-й ясно сказано, что достаточно одного недовольства игуменом, чтобы сменить его простым большинством голосов. Проэстос Герман, которому хорошо был известен наш устав, ничего не мог возразить и, убедившись, как мирно и спокойно совершается подписка, вышел из храма, сказав по-гречески: "Эти овечки не сумеют сменить своего игумена". И действительно, чужд был имяславцам тот дух коварства, систематической предумышленности и хитроумия, который приписывает нам о. Климент. Когда о. Иероним узнал о том, что под его низложением уже собрано более 300 подписей и новым игуменом избран таким же числом голосов о. Давид, он стал, по откровенному признанию о. Климента, слезно умолять проэстосов не более, не менее, как о том, чтобы все не желавшие его – "были признаны неправославными", и не остановился перед тем, чтобы возвести такую клевету, будто братия о Имени Божием говорит, что оно и есть самое существо Божие, сливая Имя Божие с существом Божиим.
Когда подписка была закончена, то мы все направились к парадным комнатам и представили списки проэстосам. Те сначала встретили нас горделиво и грозно. Тогда мы рассказали им наше недоумение оп поводу их прибытия в скит, ибо хотя мы очень рады, но мы все-таки желали бы узнать, по чьему зову они приехали, т. к. по уставу они могли прибыть в скит лишь по приглашению, подписанному четырьмя эпитропами, а такового им послано не было. Нарушение устава явное – и они сбавили тон. Они заявили, что приехали потому, что о. Иероним принес им жалобу, что братия ему не повинуется и бунтует, и спросили, по какой причине требуем мы смены о. Иеронима. Но мы им дали тот же ответ, что дали в соборе Герману, что потеряли к нему любовь и доверие. Тогда сам о. Иероним выступил против нас по-гречески с обвинениями нас в ереси. В доказательство правильности нашего понимания мы принесли и греческую книгу св. Симеона Нового Богослова и, раскрыв 62-ю главу, показали ясное свидетельство святого о нашей правоте. Проэстосы не возражали. Мы просили их принять от нас заявление о низложении игумена Иеронима и о выборе о. Давида и принять выборные списки; но они ответили, что хотя они ничего не возражают против нашего права менять по желанию игуменов, но они не имеют полномочия от монастыря на производство смены, а тем более не могут принять наших заявлений, что мы сами протестовали против законности их прибытия в скит. Поэтому они предоставляют нам самим завтра приехать в скит с бумагами и передать их собору старцев. Рассмотрев бумаги, они нашли в них какую-то неправильность в форме и сказали, что надо переписать их и снова подписать, на что мы и согласились.
Таким образом, факт смены Иеронима был окончательно признан, также признана по существу и законность этой смены. Вот тогда-то и произошло то, что описывает о. Климент с большими умолчаниями. После ужина, когда имяславцы разошлись по кельям, о. Иероним и имяборцы, видя, что дело их проиграно, снова пришли настаивать, коленопреклоненно умолять проэстосов не соглашаться на выборы о. Давида и изгнать Антония и сторонников его, о чем о. Климент повествует: "Иероним стал просить принять решительные меры к водворению порядка в скиту" "и при этом прослезился". Картина была трогательная. Но слезная и коленопреклонная просьба имяборцев "принять решительные меры", т. е. изгнать, во-первых, большую половину братии скита вкупе с ктитором о. Давидом и с Антонием Булатовичем, дабы удержать Иеронима на игуменстве, не могла быть исполнена проэстосами, в виду категорической статьи устава, предусматривавшей право братии большинством голосов сменять своих игуменов, а поэтому о. Иероним, поплакав, безнадежно ушел в келью. Но о. Климент и другие имяборцы были более настойчивы, по откровенному признанию о. Климента, остались коленопреклонно умолять проэстосов об удержании на игуменстве о. Иеронима. Единственным средством для этого было признание всей братии, не желавшей о. Иеронима, отступившей от православия
... И вот об этом умолял проэстосов о. Климент... Мы дивимся такому ожесточению сердца у наших бывших любезных собратий, ныне же ожесточенных врагов. Дивимся в особенности потому, что о. Климент, откровенно сознаваясь в том, считает себя, по-видимому, совершенно правым в своих поступках и даже теперь, когда скоро минет два года, как изгнанных из Афона и удаленных в Россию за мнимое неправославие по навету имяборцев по разбирательству их православие было признано и их приняли в церковное общение. Разве это неизвестно о. Клименту? Спрашивается, поступил ли он по совести, что он прибегнул к подстрекательству и клевете... Проэстосы, склонившись на настояния и слезные коленопреклонные мольбы "ревнителей православия" Климента, Софрония, Меркурия и других, предложили им написать о сем письменное прошение в монастырь. О. Климент сознается, что его рукой написан тот навет и донос на братию с прошением о признании неправославным о. Давида, о. Антония и всех единомышленных с ними и об изгнании их со Святой горы.В ту же ночь сторонники Иеронима стали собирать подписи, для которой была предложена следующая формула: "Верую во святую соборную восточную кафолическую церковь". Этот заголовок был нами найден в келье о. Иеронима по изгнании его из скита, причем он был отрезан, очевидно, от подписанного листа и на его месте подшито прошение о. Климента же. Некоторые братия по малодушию подписались и тут, и там. Всем предлагалось вычеркивать свои подписи из подписки в пользу о. Давида и подписываться за о. Иеронима; таким образом истинное содержание прошения о. Иеронима о признании неправославными исповедников Имени Господня было скрыто от братии. Это подтвердили те братия, которые с военной хитростию сделали вид, что готовы подписаться за о. Иеронима, и приходили в канцелярию, где собирали подписку, и просили дать им прочитать заголовок, но увидали там только те слова, что нами приведены. Таким образом, допущенный здесь подлог очевиден. "Жалобу, – пишет о. Климент, – мы изготовили ночью и утром передали ее". А вот и копия жалобы, черновую с которой мы нашли при обыске кельи о. Иеронима после изгнания 12 января.
"Высокопреподобнейшим отцам священного царского ставропигиального Ватопедского монастыря, что на Афоне.
Св. гора Афон. 11 января 1913 г.
Братии Андреевского русского скита св. ап. Андрея Первозванного жалоба на архимандрита Давида и его единомышленников.
Живущий на покое в нашем скиту бывший настоятель Кобьевского в России на Кавказе монастыря архимандрит Давид под влиянием книги "На горах Кавказа" впал в богохульную ересь. Ересь его состоит в том, что он упорно утверждает, что самое имя второй ипостаси Пресвятой Троицы есть Сам Бог по существу, что к сему-то имени "Иисус" и должно обращаться как к Самому Богу, ибо, по архимандрита Давида мнению и его единомышленников, это самое имя "Иисус" – есть Сам Бог, что оно неотделимо от святейшего Божия существа, что оно с существом Божиим – с Самим Богом – едино. Архимандрит Давид не только сам коснеет в этой ереси, но с ревностию фанатика учит ей братию скита и уже многих увлек в сие богохульное учение, несмотря на то, что бессмысленность и богохульность учения уже доказана Иоакимом грамотою от 12-го сентября 1912 г. за № 8522 и Антонием, архиепископом волынским, статьей в "Русском Иноке" за 1912 г. № 10, кои прилагаются при сем. Архимандрит Давид, несмотря на помянутую грамоту святейшего патриарха, которая запрещает чтение названной книги "На горах Кавказа", продолжает советовать всем читать эту книгу, как богоугодную и душеполезную. Так как архимандрит Давид человек почти совсем безграмотный, то для успеха пропаганды ереси он восхваляет сочинения своего единомышленника иеросхимонаха Антония Булатовича, в коих излагается учение этой ереси, и советует читать их, как истинное учение церкви. Такого деяния архимандрита Давида и распространяемой им ереси мы не можем терпеть. Но его единомышленники сего января 9-го дня самочинно, без разрешения правящего собора старцев скита, учинили незаконное собрание, оклеветали на нем нашего высокочтимого, достолюбезного, высокопреподобного отца архимандрита, вполне православного дикея скита Иеронима в неслыханной доселе ереси имяборства; после сего приступили к выбору и подписи, запугивая их разного рода наказаниями, преимущественно изгнанием из скита, вследствие чего многие по своему малодушию подписались, сами не зная, к чему подписываются, ибо содержание бумаги не всем было известно. Достоверность сего может установить следствие.
Выше сказано было, что деяний архимандрита Давида и распространяемой им ереси мы не можем терпеть, ибо богохульное учение последней может заразить не только весь скит, но и окрестность его, а посему необходимым и нужным является архимандрита Давида удалить из скита, а если возможно, то и с Афона вместе с его единомышленниками, в чем смиреннейше и всеусерднейше просим вас, высокопреподобнейшие отцы, ради слав Божией и вечного спасения душ наших, не откажите удовлетворить нашу усердную просьбу, за что Господь Бог наш вознаградит вас своею милостию в сей и будущий век.
Ваших высокопреподобий нижайшие послушники" (Иероним и 70 подписей).
Эта "смиреннейшая и всеусерднейшая", "сердечная" жалоба "высокопреподобнейшего, достолюбезного и высокочтимого" Иеронима очень характерно обрисовывает всю деятельность имяборцев. В то время, как имяславцы с текстами Священного Писания и святых отцов в руках обличали ересь имяборцев, они, имяборцы, искали защиты у предержащих властей светских и духовных и "слезно", и "сердечно", всеусерднейше и всесмиреннейше просили признать их противников-имяславцев не более, не менее, как еретиками и изгнать со Святой горы на основании не подписанного циркуляра патриарха Иоакима, названного ими "грамотою", в коем, между прочим, патриарх догматического рассмотрения спорного вопроса ни одним словом не касается, а, во-вторых, на основании статьи в "Русском Иноке" архиепископа Антония, в коей тоже никакого догматического разбирательства нет, а только высказано огульное осуждение и приравнение мнений о. Илариона к "хлыстовской" ереси. Они старались убедить предержащие власти в еретичности учения имяславцев, для каковой цели в корне извращали понимание Божества Имени Божия имяславцами и влагали им в уста слова, которых они не говорили и не могли говорить: обожествление самого имени "Иисус" независимо от Именуемого, т. е. обожествление самых звукосочетаний сего имени.
При таком положении дела только диву даешься, что предержащие власти вместо того, чтобы грозно прикрикнуть на "достолюбезных и высокочтимых" "клеветников" и заставить их замолкнуть, самым серьезным и усердным образом приступили к осуществлению "сердечной их просьбы
... "
[2] Ин. 16.
к оглавлению
Посвящение I II III IV V VI VII VIII
|
|
|
|
|
|
|
|
 |
|
 | |||||||||
|
Код баннера © 2000-2024 Церковь Иоанна Богослова |
|
