Ситуация в начале прошлого века сложилась весьма картинная. Столько лет плакались, что
в России нет собственного богословия, а только какой-то плагиат с западных богословов[47],
а когда наконец появился действительно по святоотечески православный богослов,
выразивший не новое учение, а старое, но всеми забытое, хорошим русским церковным
языком (а не протестантско-латинском западным наречием), явивший то самое
богословие русское, которого так ожидали, то этого-то человека вместе с его
богословием обвинили в ереси и облили грязью!.. И стали бить и гнать православных
богословцев.[48] При этом вспомнили
вдруг и о "насилии" царя над Церковью и когда вспомнили? когда
царь встал на защиту гонимых православных; а когда двести лет перед тем цари
насаждали разные протестантско-латинские ереси все молчали! Какой же был еще
из этого исход, кроме революции?!
Часто также превозносят Собор 1917–18 годов. Но вот что писал о нем и вообще о тогдашнем
состоянии церковного общества очевидец событий, имяславец и будущий новомученик,
Михаил Новоселов, обладавший для своего времени на редкость глубоким
святоотеческим мировоззрением:[50]
"...главный
недуг церковной жизни слишком глубоко коренится в недрах Церкви, чтобы быть
исцеленным таким внешним средством, как апологетика. Недуг этот заключается
в утрате православного самосознания и самочувствия и
отступлении от святоотеческих основ религиозной мысли и жизни. Этим
недугом... поражены и представители иерархии, ...и представители академической
науки, и пастыри, наипаче ученые. Естественно, духовная болезнь эта с
вершин распространяется вширь и глубь церковного общества и народа.
...Глубочайшее отступление от православного мудрования я вижу в так называемом имяборчестве,
т. е. в том мировоззрении, которое проведено было в известном послании Свят.
Синода "всечестным братиям, во иночестве подвизающимся", опубликованном
в мае 1913 года, и в приложенных к нему докладах.
Исключительный по своей значительности и таинственности вопрос о страшном и святейшем Имени
Божием был тогда разрешен Свят. Синодом с изумительным легкомыслием по отношению
к непостижимому Имени Божию и жестоковыйностью относительно афонских иноков.
Затем вопрос этот был спешно и не по существу пересмотрен Моск. Синодальной
конторой под председательством м. Макария, и отлученные Синодом от Церкви
афонцы были снова приняты в общение церковное без отречения с их стороны
от имяславия. ...Так обстояло дело в течение войны, вплоть до возвращения
с театра военных действий о. Антония Булатовича и других имяславцев.[51]
Скромно водворившемуся в отведенном для афонцев Покровском монастыре о. Антонию было
неожиданно воспрещено священнослужение. ...таковому же прещению подверглись
и прочие иноки...
Таким образом, наступивший как будто мир оказался лишь временным перемирием, и церковная
власть, уже обновленная Всероссийским Церковным Собором, снова подняла имяборческий
меч против насельников Св. Горы.
Достойно внимания, что новые имяборческие документы, вышедшие уже из Патриаршего Синода,
скреплены подписями не только старых имяборствующих
иерархов, но и новых, причем относительно некоторых из них я имею
основание утверждать, что сие рукоприкладство учинено ими без личного
рассмотрения великого вопроса о Имени Божием и без сознательного убеждения
в истинности того решения, которое они скрепили своими именами. Я с большим
огорчением отмечаю этот более чем грустный, по своему преступному легкомыслию,
факт.
Еще больше огорчения и изумления вызывает отношение к данному вопросу Всероссийского
Церковного Собора. Как известно, Собор не доверился тому решению, которое
изнес прежний Синод, и постановил подвергнуть вопрос о Имени Божием рассмотрению
по существу. Чем руководился Собор, поступая так? Сознанием его значительности,
не позволившим ему положиться на решение, данное Свят. Синодом? В таком случае,
как же Собор, заседавший не один месяц и занимавшийся
иногда самыми второстепенными вопросами,[52]
не нашел времени посвятить свои силы вопросу, выходившему, по его же мнению,
за пределы компетенции Синода? Вернее, Собор, в подавляющем большинстве своих
членов, был так далек от существа вопроса, так мало заинтересован в нем, что
просто "сдал его в комиссию", чтобы спихнуть со своих плеч эту все
же неприятную мелочь, из-за которой кто-то ссорится и беспокоит членов Собора
своими заявлениями и обращениями. ...Кратко сказать, и Св. Синод и Всероссийский
Церк. Собор оказались не на высоте вопроса, который
выдвинут был Промыслом Божиим на Святой горе Афонской.
...Считая с проф. Муретовым имяславие лежащим "в основе учения
о единосущии и троеличности Божества, о богочеловечестве Спасителя, о Церкви,
таинствах, особенно Евхаристии, иконопочитании и т. д.",[53]
я вижу в имяборчестве тот разрывающий подлинную связь с Богом религиозный
субъективизм, который, ставя относительное на место безусловного, психологическое
на место онтологического, естественно подтачивает корни
богодейственной Христовой веры и Церкви и ведет неуклонно к неверию
(в конечном счете к человекобожию и антихристовщине)...
Имяборческая стихия отравила нашу богословскую школу, нашу иерархию, наше пастырство, и,
естественно, отравляет все церковное общество. Плоды отравления у всех на
глазах. ...Ведь только слепой... не видит того растления, которое проникло
в нашу церковную жизнь и которое является плодом давнишнего практического
имяборчества, в последнее время Святейшим и Патриаршим Синодами закрепленного
теоретически, в учении. Протестантский (в конечном счете, повторяю,
человекобожнический) принцип религиозного субъективизма предлагается
нам официально, как норма духовной жизни. ...Уже нет "Стражей Израилевых",
которые направляли бы жизнь по общецерковному руслу. Никто деятельно
не озабочен сохранением единства веры, ибо сознание этого единства утрачено
кормчими Церкви, которые сами плывут вне церковного русла, куда несет их волна
религиозной анархии. И какой бутафорией является в наши дни "Торжество
Православия", это помпезное провозглашение единства исповедуемой будто
бы нами веры "Апостольской, отеческой, кафолической, яже всю вселенную
утверди"! Когда я присутствовал на этом величественном церковном празднике
в текущем году и слушал громогласную анафему патриаршего архидиакона, мне
казалось, что всею силою она обрушивается не на отсутствующих
еретиков и большевиков, а на присутствующих иерархов-имяборцев. И я
с полной серьезностью отношу к ним же страшное пророчество преп.
Серафима, изреченное им сто лет тому назад: "Господь открыл мне,
что будет время, когда архиереи земли русской и прочие духовные лица уклонятся
от сохранения православия во всей его чистоте, и за то гнев Божий поразит
их. Три дня стоял я просил Господа помиловать их и просил лучше лишить меня,
убогого Серафима, царствия небесного, нежели наказать их. Но Господь не преклонился
на просьбу убогого Серафима и сказал, что не помилует их, ибо будут "учить
учениям и заповедям человеческим, сердца же их будут стоять далеко от Меня"".
Не пришел ли уже этот предсказанный Преподобным гнев
Божий на нашу иерархию, а вместе с нею на всю нашу Русскую Церковь за "уклонение
от чистоты православия"!? Не за хулу ли на страшное Имя Божие иерархия
наша несет тяжелые удары, начиная с первых дней революции?[54]
Не эта ли хула является причиной того бессилия, того как бы параличного состояния,
в котором находятся наши правящие иерархи, сами сознающиеся в этой параличности,
хотя и не сознающие, кажется, причины ее? Словесное стадо разбредается и разбегается
в разные стороны, увлекаемое "в научения различна и странна", а
кормчие Церкви, словно богаделенские старички, только поглядывают из окон
своей богадельни на словесных овец, которым вместо единой, строгой, вековечной,
живой и животворящей Истины Православия предлагаются многообразные суррогаты
гуманистической морали, мелодраматической проповеди, богослужебной лжеэстетики,
а в последнее время "социалистическое христианство". Я сказал: "поглядывают".
Нет, не только поглядывают, но и принимают иногда прямое или косвенное участие
в культивировании этих суррогатов. А если так, то зачем им богодейственное,
непобедимое и страшное Имя Божие, которое нужно и близко, и дорого и опытно
понятно лишь тем, для кого христианство есть "великая тайна" претворения
ветхого человека в новую тварь, обожение человека через
боговселение, подаваемое чудотворящим Именем Иисусовым, таинственно вселяющимся
в сердце человеческое? Дорогой NN! Говорю Вам, как другу и брату о
Господе: вникните в этот великий спор о Имени Божием,
который Вы до сих пор обходили, словно боясь обжечься. ...Но, конечно,
Вы ничего не увидите, если будете подходить к вопросу с общемиссионерскими
приемами, а не со страхом Божиим, этим началом премудрости. Поверьте, что
этот вопрос несоизмеримо важнее всех, поднятых на Всерос.
Церк. Соборе и поднимаемых на теперешнем Высшем Церковном Управлении. В правильном
решении его сокрыто наше религиозное будущее.[55]
Странно и, пожалуй, страшно сказать, что спасают нашу Церковь, святыню нашего сердца,
не Собор, не Высшее Церковное Управление, а сильный
социалистический пресс, выжимающий, говоря языком Апокалипсиса, из
теперешней умирающей (Апок. 3:1) церкви Сардийской верную ("сохраняющую
слово Христово и не отрекающуюся от Имени Христова", 3:8) Филадельфийскую
и отжимающий на сторону "теплохладную, нищую, слепую и нагую"
Лаодикийскую ("народоправческую" христианско-социалистическую)
3:15,17.
Да сохранит нас Господь от сообщения с Лаодикией и да вселит в шатры Филадельфийские ("братолюбивые"),
не многолюдные, но "хранящие слово Господне и не отрекающиеся от Имени
Его" (Апок. 3:8)
...Какое употребление Вы сделаете из моих слов, я не знаю. О себе скажу Вам вот что.
Сознание исключительной важности вопроса о боголепном
почитании Имени Божия, от чего зависит наше настоящее и будущее, простирающееся
в вечность, и признание имяборчества, этого плода
и причины религиозного безверия и бесстрашия, опаснейшим
врагом Православия, поражающим основной нерв нашей веры, побуждают
меня отдать все свои силы на обличение этого душепагубного
заблуждения и на уяснение противоположеной истины имяславия. Но зная
всю недостаточность собственных единоличных сил для удовлетворительного решения
этой трудной задачи, я привлекаю к этой работе других, более меня способных
лиц".[56]
К словам Новомученика мне больше нечего добавить, кроме того, что нам Господь
по милости Своей судил быть именно этими "выжимками" из-под "социалистического
пресса", малому остатку; и ныне наш непременный долг, как мне думается,
восстановить честь поруганного Имени Господня, о чем положил жизнь
о. Антоний (которого лично я почитаю во святых не меньших, чем древние Богословы),
а также восстановить и честь самого о. Антония, которого до сих пор многие считают
еретиком, иначе нашу церковную жизнь не ждет ничто хорошее, и нам грозит подвергнуться
конечному сокрушению и того, что удалось сохранить, поскольку гнев Божий будет
тяготеть над Русской Церковью до тех пор, пока имяборство не будет названо подобающим
ему словом ересь, а поборники имяславия (конечно, те из них, учение
которых было согласно со святыми отцами) не будут признаны не "еретиками-имябожцами",
а исповедниками Православия.
В 1917 году вышла книга о. Антония "Оправдание веры в Непобедимое, Непостижимое,
Божественное Имя Господа нашего Иисуса Христа", в начале которой он поместил
три молитвы, составленные им 26 февраля ст. ст. 1917 года, в Неделю 2-ю Великого
поста, Свт. Григория Паламы,[57] ко
свт. Григорию Нисскому, преп. Симеону Новому Богослову и к Самому Господу
где он просил помощи в борьбе против имяборческой ереси и в восстановлении Православия.
Молитвы эти были услышаны самым поразительным образом: в тот же самый день Господь
попустил на Россию и Церковь страшный удар в виде Февральской революции, которую
большинство даже церковного народа и все иерархи приняли "на ура",
но после которой уже вскоре вступил в действие тот самый "социалистический
пресс", который стал "выжимать" из умиравшей Церкви верную Филадельфийскую...
Пришла пора возобновить дело о. Антония по восстановлению православного вероучения,
я в этом особенно убедилась по удивительному совпадению дат 1917-го и нынешнего
годов: кончаю это письмо