Oлег Платонов
Жизнь за царя
(Правда о Григории Распутине)
к оглавлению
"Я ВЕДЬ ЗА МУЖИЧКОВ"
Среднего роста, с крупными чертами лица, длинной бородой,
полуопущенными сзади в скобку волосами, одетый в серенькое летнее пальто,
из-под которого виднелась потертая, черного сукна поддевка, в соломенной
шляпе, лакированных сапогах, с камышовой палочкой в руках - так выглядел
Распутин незадолго до первой мировой войны.
К этому времени уже в основном был создан его вымышленный
мифологический образ - могущественного человека, близкого царской семье,
способного на любые преступления, ведущего развратный образ жизни. В
образованном обществе, особенно среди левых, распространяются самые нелепые
и чудовищные слухи о его похождениях.
В погоне за сенсацией за Распутиным охотятся левые журналисты. В мае
1914 года Распутин обращается в полицию об ограждении его квартиры от
посещения журналистов и одновременно меняет номер домашнего телефона (по
старому номеру кто-то постоянно звонил и всячески оскорблял его). Но не
только левые нападают на Распутина. Часть российских патриотических сил тоже
рассматривает его как врага, заглотив обманку вымышленного образа Распутина,
который, мол, дискредитирует царскую семью. Против Распутина резко выступает
Пуришкевич, человек не вполне серьезный, помешанный на хвастливой
фразеологии, политикан, стремившийся играть роль руководителя
патриотического движения и принесший ему много вреда. Когда левая печать
объявила всюду, что Распутин вступил в Союз Михаила Архангела, Пуришкевич
гневно опроверг это сообщение, заявив, что, если "какой-либо отдел Союза
позволил себе войти в соприкосновения с Распутиным, я немедленно, слышите,
немедленно, по телеграфу закрыл бы такой отдел".43
Однако не следует думать, что не делались попытки защитить Распутина от
подлой клеветы. Делались, и неоднократно, но они тонули в грязном потоке
левой и бульварной печати. Приведем только две доброжелательные оценки,
даваемые Распутину в печати:
"Благоволение и доверие, которыми Распутин пользуется у некоторых лиц,
не дают покоя злобствующим и завистливым людям, не только близким к высшим
сферам, но и бесконечно от них далеким.
Простой крестьянин дерзает говорить то, что считает истиною, лицам,
особам высокого положения и редко слышащим откровенное слово - слово
незлобивого, всем сердцем любящего ближнего своего, мужика. И вот за
недолгое время около имени Григория Распутина успела уже вырасти целая
обширная легенда. Пользуются ею, увы, не только борзописцы бульварной
прессы, но и весьма солидные органы печати и даже политические деятели с
именем, как, например, П.Н. Милюков, с думской трибуны утверждавший, что
"церковь православная попала в плен распутного проходимца", или сорвавшийся
демагог А.И. Гучков, распространявший с той же кафедры небылицы, за что в
другом правовом государстве ему пришлось бы понести ответ.
Вполне понятно, куда направляются все эти подлые выстрелы, доказывающие
всесилие Распутина".44
"Будучи знаком с Григорием Распутиным более двух лет и наблюдая его в
домашней обстановке, - писал Г. Клепацкий, - я положительно утверждаю, что
не имею никаких данных, которые бы свидетельствовали о его отрицательных
сторонах жизни и характера, еще менее о чем-либо, напоминающем хлыстовство.
Простой мужик, одаренный бесхитростным, здравым и проницательным умом,
искренний и прямой в ответе, Распутин может быть любопытен, как отражения
дел мира сего в миросозерцании и понимании народном. А его своеобразное,
никому покоя не дающее "положение" создалось по воле всемогущего случая и
содействием нападающих на него в печати и политиканствующих с думской
кафедры, а никак не происками самого Распутина, немудрствующего лукаво, но
прямого и добродушного простеца".45
Конечно, отдельные благожелательные статьи не могли остановить кампанию
травли и лжи. Каждый месяц появляется что-то "новенькое" о Распутине. То
"свидетель" рассказывает, как видел Распутина с княгиней X. и двумя ее
дочерьми, входящими в баню, то распространяется известие, что он потомок
старца Федора Кузьмича, то проходит слух, что он решил принять
священнический сан, то газета печатает с намеком на него, что какой-то
старец в Петровском парке в Москве изнасиловал гимназистку. Грязные слухи
распространяются о жене и дочерях Распутина и, конечно, о его почитателях,
особенно Вырубовой, якобы живущей с Распутиным, с царем и еще с десятком
других мужчин. Во всей этой кампании чувствуется опытная рука.
Душевное состояние Распутина в это время передает телефонный разговор с
одним надоедливым журналистом.
"Чего от меня хотят? Неужели не хотят понять, что я маленькая мушка и
что мне ничего ни от кого не надо.
...Мне очень тяжело, что меня не оставляют в покое... все обо мне
говорят... словно о большой персоне.
...Неужели не о чем больше писать и говорить, как обо мне... Я никого
не трогаю... Да и трогать не могу, так как не имею силы... Дался я им...
Видишь, какой интересный...
Каждый шаг мой обсуждают... все перевирают... Видно, кому-то очень
нужно меня во что бы то ни стало таскать по свету и зубоскалить... Говорю
тебе, никого не трогаю... Делаю свое маленькое дело, как умею... как
понимаю... То меня хвалят... то ругают...только не хотят оставить в покое...
Если что плохо делаю, рассудит Господь... Искренне говорю тебе: плохо делать
не хочу... Поступаю по умению... Хотел бы, чтобы, значит, вышло хорошо... Со
всех сторон только и занимаются мною... Говорю тебе: маленькая мушка, и ни
от кого и ничего мне не нужно... Самое было бы лучшее оставить меня в
покое..." Старец волнуется. По нескольку раз повторяет одну и ту же фразу.
"Оставьте в покое... Дайте человеку жить... Все одно и то же. Я, да,
я... Говорю тебе, что хочу покоя... Не надо мне хвалы. Не за что меня
хулить... От всего устал... Голова начинает кружиться. Куда ни взглянешь,
все одно и одно... Кажется, живу в тиши, а выходит, что кругом все галдят...
Кажется, в России есть больше о чем писать, чем обо мне... а все не
могут успокоиться... Бог все видит и рассудит, были ли правы те, кто на меня
нападал... Говорю тебе: я - маленькая мушка, и нечего мною заниматься...
Кругом большие дела, а вы все одно и то же... Распутин да Распутин".
Распутин вдруг резко обрывает речь и кричит в телефон.
"Ни хулы... Ни похвалы... ничего не надо... Молчите... Довольно
писать... Мне наплевать... Пишите... Ответите перед Богом... Он один и все
видит... Он один понимает... Рассудит... Коль нужно, пишите... Я больше
ничего говорить не буду... Да нечего говорить-то, врать-то можно сколько
угодно... Ответ придется, придется-то держать... Махнул рукой...
Сочиняйте... Говорю тебе - наплевать... прежде волновался... Принимал близко
к сердцу... Теперь перегорело... Понял, что к чему идет и зачем... Говорю
тебе, наплевать... Пусть все пишут... Все галдят... Меня не тронут... Я сам
знаю, что делаю, и перед кем отвечаю... Такая, видно, моя судьба... Все
перенесу, уже перенес много... Говорю тебе, что знаю, перед кем держу
ответ... Ничего не боюсь... пишите... Сколько в душу влезет... Говорю тебе,
наплевать... Прощай...".46
Конечно, Распутину очень тяжело, он переживает, не спит ночами,
становится нервным, к телефону сам уже почти не подходит.
Утешает он себя мыслью, что вся эта травля - испытание, преподанное ему
свыше, которое он по-христиански должен стерпеть, перенести. Главное -
продолжать делать свое дело.
Мысль, которую чаще всего высказывает Распутин в то время, это мысль о
помощи простому народу, и прежде всего, крестьянству, - в его жизни,
образовании, лечении. Григорий считает, что в духовном развитии России
главную ставку нужно делать на выходцев из крестьян.
"Интересуюсь я теперь мужичком (делится он с корреспондентом газеты
"Петербургский курьер"), от него все. Вот построил вокзал. Хороший вокзал...
А где же мужички? Их под лавку загнали. А ведь деньги-то они давали на
постройку.
Вы вот все пишете про меня небылицы, врете, а я ведь за мужичков. Вот
едет Макарий Московский - это светильник. Вот и ваш архиерей хороший, как и
Варнава Тобольский. Мы теперь решили ставить архиереев из мужичков. Ведь на
мужицкие деньги духовные семинарии строятся...
- На чем Россия держится? - внезапно возвращается он к прежней теме. -
На мужике. Вот закрывают кабаки - два закроют, а один откроют, а мужики
тащат да тащат деньги. Поеду в Петербург, буду стараться за мужичков..."47
Другое сокровенное желание Распутина - организовать настоящую,
народную, православную газету, пропагандирующую идеи Святой Руси. Эта
газета, по его мысли, будет чужда всякого политиканства и широко откроет
свои страницы каждому православному человеку. Об этом Распутин делится и со
своими почитателями, и с журналистами.
"Приеду осенью в Питер и начну выпускать свою газету. Поборемся еще у
меня, коль в мыслях что-либо есть, то я и в дело претворю.
- Надумал я самую настоящую правдивую, народную газету в ход пустить.
Денег мне дадут, люди верующие нашлись, соберу я людей хороших, перекрещусь,
да и - Господи, благослови, - в колокол ударю".48
Как и многих русских людей, Распутина волнует призрак грядущей войны.
Его позиция в этом вопросе однозначна - Россия воевать за чужие территории
не должна, своей земли много, рук не хватает обработать. Так думают многие
крестьяне. Война - нарушение завета Христа, страшный грех. "Воевать вообще
не стоит: лишать жизни друг друга, отнимать блага жизни, нарушать завет
Христа и преждевременно убивать собственную душу, - считает Распутин. -
Пусть забирают друг друга немцы и турки - это их несчастье и ослепление, а
мы любовно и тихо, смотря в самих себя, выше всех станем..."
Эта позиция Распутина, по мнению графа Витте, отодвинула мировую войну
на два с половиной года. Во время балканской войны в 1912 году Россия была
готова вмешаться, но тогда бы ее противниками становились Австрия и
Германия. Сторонником войны был Великий князь Николай Николаевич. По его
настоянию и давлению на царя был уже подписан указ о всеобщей мобилизации,
были заготовлены военные и санитарные поезда. Рассказывают, что в эти дни
Распутин употребил все свое влияние, чтобы предотвратить войну. Доказывая
пагубность войны, он стал перед царем на колени.
"Пришел Распутин, - рассказывает Витте, - в пламенной речи, лишенной,
конечно, красот присяжных ораторов, но проникнутой глубокой и пламенной
искренностью, он доказал все гибельные результаты европейского пожара - и
стрелки истории передвинулись по другому направлению. Война была
предотвращена".49
Такую же непримиримую антивоенную позицию Распутин занимал и перед
началом первой мировой войны. Нам нужно укреплять страну, решать собственные
дела. Война нужна только врагам России и революционерам, которые страстно
мечтают о новых потрясениях.
Коренным же русским людям война принесет гибель. Тяжело раненый уже
перед самым началом войны, Распутин обращается к царю с мольбой не
ввязываться в войну.
"Милый друг, - молит он царя, - еще раз скажу: грозна туча над Россией,
беда, горя много, темно и просвету нет; слез-то море и меры нет, а крови?
Что скажу? Слов нет, неописуемый ужас. Знаю, все от тебя войны хотят и
верные, не зная, что ради гибели. Тяжко Божье наказание, когда уж отымет
путь, - начало конца. Ты - царь, отец народа, не попусти безумным
торжествовать и погубить себя и народ. Вот Германию победят, а Россия?
Подумать, так все по-другому. Не было от веку горшей страдалицы, вся тонет в
крови великой, погибель без конца, печаль. Григорий".
Есть много оснований утверждать, что будь Распутин рядом с царем в те
решающие дни 1914 года, Россия, возможно бы, не вступила в войну. Но
Распутин лежал тяжело раненый в тысячах километров от царя и не мог ничего
сделать, кроме как послать телеграмму.
Антивоенная позиция Распутина была глубоко ненавистна всем антирусским
и революционным силам. Враги России и внутри и за рубежом испытанным
способом пытаются оклеветать Распутина, представить его сторонником войны. В
разных странах появляется целый ряд статей, в которых намеренно искажается
его позиция с целью представить дело так, мол, Россия готовится к
агрессивной войне.
В немецкой газете "Гамбургер Фремденблат" от 21 июня 1914 года за
подписью Акселя Шмидта заявляется, что прежний апостол мира Распутин все
больше склоняется в панславистскому образу мыслей. Теперь он стал
проповедовать соединение всех православных и славян под скипетром русского
царя. Если это так, то европейскому миру угрожает немалая опасность. Русской
народной думе, утверждает немецкая газета, можно только на почве религии
внушить воинственные замыслы. "Борьба против неверных, водружение креста на
Св. Софии" - эти слова еще не потеряли волшебной силы над душой простого
народа. Будет ли в таком случае небольшой образованный и мирно настроенный
верхний слой общества в состоянии бороться с этой агитацией - еще
неизвестно. Во всяком случае, просто смешно думать, что мир Европы зависит
теперь от нескольких желаний и воли хитрого мистика или даже просто
авантюриста. Но в стране неограниченных невозможностей все возможно", -
заявляет газета. Так намеренно истина переворачивалась с ног на голову.
Простой русский народ обвинялся в воинственных замыслах, а верхний слой,
которому преимущественно и была близка мысль о войне, объявлялся миролюбиво
настроенным.
Тем не менее, конечно, не следует воспринимать Распутина наивным
пацифистом. Он отчетливо понимал, если войны не удастся избежать и будет
совершено нападение, нужно поднимать всю народную мощь, нужно иметь надежных
союзников. Здравый смысл и практическая сметка чувствуются в его беседе с
корреспондентом "Биржевых ведомостей" по поводу убийства австрийского
эрцгерцога Франца-Фердинанда, выступавшего категорически против войны с
Россией: "Что тут, братец, может сказать Григорий Ефимович? Убили уж, ау.
Назад-то не вернешь, хоть плачь, хоть вой. Что хочешь делай, а конец-то
один. Судьба такова. А вот английским гостям, бывшим в Петербурге, нельзя не
порадоваться. Доброе предзнаменование. Думаю своим мужицким умом, что это
дело большое - начало дружбы с Россией, с английскими народами. Союз,
голубчик, Англии с Россией, да еще находящейся в дружбе с Францией, это не
фунт изюма, а грозная сила, право хорошо".
В предвоенные месяцы в российских газетах еще можно прочитать более или
менее объективные интервью с Распутиным. Время от времени газеты, наряду с
клеветническим, сфабрикованным материалом, помещают очень интересные беседы
с ним. Мы перескажем некоторые из них, сохраняя подлинные слова Григория
Ефимовича. Эти беседы хорошо отражают его настроение и мысли.
- Надолго ли пожаловали в Петербург? - спросил Распутина петербургский
журналист С. Никитин.
- Совсем ненадолго... через несколько деньков уеду, - отвечал Григорий.
- Извиняюсь за нескромный вопрос: каковы цели настоящего приезда вашего
в Петербург? Быть может, чисто личные дела?..
- Вот-вот, по личным делам приехал, именно...
- С дочерью?
- А вот что, родной, - отреагировал на вопрос Никитина Григорий
Ефимович, и в тоне его голоса, по словам журналиста, послышалась нотка не то
раздражения, не то искренней, нескрываемой боли. - Не будем говорить о моих
дочерях.
- Вам неприятно, Григорий Ефимович, что о них упоминалось в газетах?
- Ну да, стало быть, так. Правильно понимаешь... Ну? Нешто приятно? То
про институт там какой-то целую историю натворили, то о том, то о сем. Уж
брешут обо мне, ну и пусть себе брешут, а родню-то мою надо пощадить. Оне-то
при чем тут, ну?...
- Говорят, что при вашем личном участии и ближайшем руководстве
организуется ряд новых обществ трезвости?
- Дело борьбы с исконным злом Руси - пьянством... - сказал на это
Григорий Ефимович, - конечно, дело почтенное, и тем более будет в этом деле
замечаться усердие и старание на общую пользу, тем оно, дело-то, значит,
будет успешнее. А что касается насчет слухов, о которых ты говоришь, так на
это скажу вот что: нет дыма без огня. А только насчет каких подробностев
уволь, братец, не скажу. А почему, спросишь... Да очень просто: хотим дело
начать, и дело настоящее, без всякого шума.
- А вот еще, Григорий Ефимович, настойчиво ходят слухи, что вы
становитесь во главе нарождающейся большой народной газеты?
- А на это ответить могу вот что: подумать еще надо, прежде чем
решать-то, много и толково подумать...
Не "тяп-ляп - вышел корабль". Дело-то большое. Одним духом не решить, и
не скажешь.
- А нужна, Григорий Ефимович, народу специально для него
предназначенная газета?
- Народу всякое живое слово нужно. Живым словом он питается и о нем жив
бывает...
- А как, по-вашему, Григорий Ефимович, сокращается за последнее время
народное пьянство? Начинают ли уже складываться благие результаты,
предпринимаемые правительством, борьбы с пьянством?
- И очень даже начинают. Пьянство на убыль пошло, это так...
- Известно ли вам, Григорий Ефимович, что граф С.Ю.Витте в беседе с
одним из иностранных корреспондентов много, по-видимому, приятной для вашего
самолюбия правды говорил о ваших добрых стараниях и заступничестве против
тех, кто накликал войну?
- О приятности или неприятности там для самолюбия - говорить не
будем... Это особая статья... А вот относительно противничества войне, то
оно - конечно, кто же станет желать зла себе и своим?
Достоинство свое национальное соблюдать нам надо, конечно, но оружием
бряцать не пристало. Я всегда это высказывал. Ну, а что касаемо графа С.Ю.
Витте, то он говорил очень разумно, потому что сам он разумный.
А вот, кстати, - спохватился Григорий Ефимович, - спрашивал меня об
этой, бишь, о трезвости, как ее насаждать надо...
Так еще скажу вот что: много позаботиться об отрезвлении народном
надлежит пастырям нашим, многое от них тоже зависимо, и многое можно при
желании и умении им сделать...
- Григорий Ефимович, а слыхали ли вы, что бывший иеромонах Илиодор,
ныне Труфанов, собирается выпустить за границей специальную книгу о вас?
- Ну так что же? - с философским равнодушием отвечает Распутин, - пусть
себе пишет, коль охота есть. Да пусть не одну, а хоть десять книг испишет,
потому бумага все терпит. А что касаемо именно Илиодора, то ведь песня его
спета уж, так что, чтобы ни писал, аль ни хотел там писать, прошлого не
вернешь. Все хорошо во благовремении..."50
"Ну, здравствуй, здравствуй, дорогой, - тепло, с благодушной улыбкой
приветствовал в следующий раз журналиста С. Никитина Григорий Распутин. - Ну
что, опять писать надумал? Экий, братец, ты такой неугомонный, право! Все-то
тебе знать, а проповедовать надо, чтобы это в газете тискать... Ну что ж,
всяк на своем деле хорош, - весело-шутливо говорит Распутин своим "особым и
нервным, теплотонным, типично крестьянским говором".
- Ты вот что, дорогой, напиши, коль ты так уж писать хочешь, -
оживленно заговорил Григорий Ефимович, - вот что: всяка аристократия
мужичком питается... Да, да, питается мужичком, аристократия-то, слышь,
дорогой, - с особой настойчивостью говорил Распутин.
- Мужичок, - продолжал он, - есть сила и охрана ее, аристократии-то.
Мужичок - знамя, и знамя это всегда было и всегда будет высоко.
- Единство нам надо всеобщее, дорогой, - продолжал Распутин, - единство
и дружество! Остальное все само придет. Что всему делу глава?
А вот что: Любовь! Она все венчает, довершает, и она же все созидает.
Только вот любви у нас и мало, а будь ее поболее, -Григорий Ефимович
сокрушенно вздохнул, - не то бы, дорогой, было. Было бы тогда тепло и
радостно, так вот совсем, как когда солнце на заре светит, а то холодно,
да...
- А вот скоро поеду на родину... На отдых... Не забываю я родину-то.
Родина успокаивает...".51 А вот как описывает визит к Распутину сотрудник
"Ялтинского вестника".
"Принял он меня в высшей мере любезно. Несмотря на то, что Григорий
Распутин находился в пути довольно продолжительное время, совершив длинный
путь сначала из Тобольской губернии в Петербург, а оттуда затем в Ялту, он
выглядел довольно бодрым".
"Увидеться со старцем, - пишет журналист, - мне пришлось впервые, и
скажу откровенно, он произвел на меня глубокое впечатление лучистыми
взглядами своих необыкновенных глаз, проникающими, как казалось, в тайники
человеческой души.
- Правда ли, Григорий Ефимович, что вы намерены принять на себя сан
священства? - спросил я.
- Нет, это неверно, - последовал ответ, - и я, право, не знаю, кем и с
какой целью был пущен этот слух". Коснувшись затем тех статей, которые
появлялись в столичной печати, корреспондент "Ялтинского вестника" также
спросил:
- В петербургских газетах на днях были нaпeчатaны заметки о том, что
вы, Григорий Ефимович, намерены в скором времени выступить в печати с
какими-то сенсационными разоблачениями. Правда ли это?
- Нет, неправда... Я далек от всяких выступов... Да и на что мне это.52
Незадолго до покушения почитатели Распутина, встревоженные слухами о
готовящемся покушении, уговаривают его принять меры или по крайней мере
приобрести пистолет.
- Я не городовой, - ответил Распутин, - и носить оружие смерти дело не
мое. Оружие мира, а не смерти должен носить я. Смерти не боюсь. Напротив,
буду рад, что Господь Бог прекратит мои земные страдания. Конечно, приятнее
умереть не от руки злодея, да и вряд ли, чтобы кто-нибудь мог поднять на
меня свою руку.
Вместе с тем готовящееся злодейство он по-своему предчувствовал и
говорил своим почитателям:
- Чувствую, что вскоре придется пережить опасную болезнь, но я не
боюсь. Господь страдал больше за наши грехи, так почему же и мне не
пострадать за свои.53
к оглавлению
