Апокалипсис Святой Руси
О духовных причинах падения Третьего Рима и наступления эпохи «последних времён»
к оглавлению
ВСЕРОССИЙСКИЙ ПОМЕСТНЫЙ СОБОР 1917—1918 ГОДОВ
И УЧАСТИЕ ДУХОВЕНСТВА В СВЕРЖЕНИИ МОНАРХИИ
— 1 —
В начале марта 1916 года монахами-афонитами было подано прошение Государю: «Покорнейше просим Ваше Императорское Величество об официальном опубликовании в "Церковных ведомостях" данного уже почти два года тому назад Синодального распоряжения, дабы не было препятствия совершать священнослужение тем из нас, приехавшим с Афона монахам, кто имеет священный сан, и всем нам, монахам, приобщаться Святых Христовых Тайн. Вследствие отсутствия официального напечатания вышеупомянутого распоряжения мы, изгнанные с Афона монахи, имеем возможность совершать священнослужение и приобщаться Святых Тайн не во всех епархиях святой Православной Русской Церкви, но лишь в Московской и Киевской, а также в армии и в лазаретах для больных и раненых воинов. По причине отсутствия общего по епархиям распоряжения епископы прочих епархий из боязни не решаются допускать нас к священнослужению и даже к приобщению Святых Христовых Таин, следствием чего уже были среди нас случаи смерти без христианского напутствия и даже без христианского чинопогребения, как это случилось с монахом Севастианом Вятской губернии, Яранского уезда, Ихтинской волости». На прошении Государь начертал «следует удовлетворить». 5 марта Государь вручил прошение со своей резолюцией обер-прокурору Синода А. Н. Волжину. За этим последовало вполне иезуитское определение Синода от 10 марта: «уведомить Преосвященных, что афонские иноки, не принятые еще в общение с Церковью, могут быть принимаемы в таковое общение по надлежащем испытании их в верованиях и по засвидетельствовании ими о своей преданности Православной Церкви, точном следовании ее догматам и учению, отречении от имябожнического лжеучения и послушания богоустановленной иерархии, с целованием Святого Креста и Евангелия, без требования от них какого-либо письменного акта, и засим как принятые в общение с Церковью они подлежат допущению к Святому Причастию и погребению по правилам Православной Церкви, о чем, для исполнения настоящего определения, напечатать в “Церковных ведомостях”». Волжин не пропустил это определение Синода к исполнению, но «приказал отложить». Опубликовано оно не было261.
В феврале 1918 года при помощи одного из афонских иноков в Москву без малейших средств к существованию возвращается о. Антоний (Булатович). Обратившись к Патриарху Московскому Тихону с просьбой о поселении в обители, отец Антоний был приписан к Покровскому монастырю без разрешения священнослужения, что для него стало сильнейшим ударом. Многочисленные обращения отца Антония к Святейшему Патриарху и Священному Синоду остались без ответа, более того, запрещению подверглись и другие иноки Покровского монастыря, мирно проживавшие там во время войны.
К моменту возвращения отца Антония в Москву началась вторая сессия Всероссийского Поместного Собора 1917—1918 годов. Собор вынес вопрос о почитании Имени Божиего в отдельную секцию под председательством архиепископа Феофана Полтавского (Быстрова), образовавшуюся при Миссионерском Отделе; в работе секции принимали участие архимандрит Гурий (Егоров), архимандрит Моисей, Е.Н. и Г.Н. Трубецкие, С.Н. Булгаков, Л.З. Кунцевич, П.Б. Мансуров и др. Секретарем подотдела назначен активный борец с имяславием В.И. Зеленцов262. Подотделу удалось провести лишь три заседания — 1.12.1917; 8.12.1917; 26.03.1918. На втором из них был составлен план работы подотдела и определены темы докладов и докладчики.
Еще до начала работы Поместного Собора архимандрит Давид (Мухранов), монах Ириней (Цуриков) и иеросхимонах Антоний (Булатович) направили в адрес «Всероссийского съезда духовенства и мірян» Обращение иноков-имяславцев, в котором монахи описывали безчисленные злоключения изгнанных афонцев на Родине, защищали свое упование на Имя Христово и призывали Собор провести объективный суд263. Но столь насущный вопрос так и не был рассмотрен, частично из-за усиливавшегося с каждым днем большевистского террора, а частично вследствие того, что Собор был мало заинтересован в его рассмотрении.
В ноябре 1918 года отец Антоний, видя безрезультатность всех обращений, направляет Святейшему Патриарху Тихону и Священному Синоду заявление о своем «отложении от духовного общения с церковною властью ради исповедания им боголепности почитания Имени Господня». Говоря о событиях, предшествовавших заявлению об отложении, отец Антоний описывает нерадостную картину жизни имяславцев Покровского монастыря в 1918 году: «Покровский монастырь […] подвергся реквизиции для военных надобностей: иноков выдворили из келий, кухня прекратила свое существование, хлеб тоже почти не выдавался, изредка выдавалось лишь по восьмушке фунта, и я был поставлен в необходимость покупать на личные средства свое пропитание, но таковых у меня не было. Бедственное материальное положение и духовная скорбь по поводу продолжающейся на мне безвинно тяготеть духовной кары, вынудили меня снова (в сентябре сего года) подать прошение Святейшему Патриарху, и просить, в виду того, что секция Собора, которая должна была меня вызвать и допросить о моем уповании перед Священным Синодом, и убедившись в моей православности, разрешить священнослужение»264.
Но одновременно с этим прошением отца Антония в Синод поступила докладная записка В.И. Зеленцова, где миссионер говорил об активном распространении «имябожнической» смуты по России и требовал лишить церковного общения нераскаявшихся «еретиков». Синод прислушался к мнению г. Зеленцова и в октябре 1918 года издал указ, которым прекращал действие разрешения Синода священнослужения изгнанным с Афона имяславцам. По мнению Синода, решение Синодальной конторы 1914 года касалось только отдельных лиц, а не общего правила принятия «имябожников» в церковное общение. Прошение отца Антония Священный Синод счел не заслуживающим удовлетворения до тех пор, пока он не прекратит «оказывать непослушание церковной власти и распространять свои осуждаемые церковной иерархией умствования к соблазну Церкви». Возвращение к церковному общению имяславцам могло быть позволено только после письменного «отречения от имябожничества и по изъявлении своего подчинения Церкви» (Там же. С. 180), т.е. признания основных тезисов синодального послания от 18 мая 1913 года, которые по убеждению бывших афонских иноков «явно не согласны с учением святой Церкви о Имени Божием» (Там же. С. 181). Само дело об учении «имябожников» передано Собору для рассмотрения и вынесения церковного вердикта. Постановление от 8—12 октября 1918 года было подписано шестью иерархами: Патриархом Тихоном, митрополитами Агафангелом, Арсением и Сергием, архиепископом Евсевием и архиеп. Михаилом.
«Таким образом, — писал М. А. Новоселов, — наступивший как будто мир оказался лишь временным перемирием, и церковная власть, уже обновленная Всероссийским Церковным Собором, снова подняла имяборческий меч против насельников Св. Горы.
Достойно внимания, что новые имяборческие документы, вышедшие уже из Патриаршего Синода, скреплены подписями не только старых имяборствующих иерархов, но и новых, причем относительно некоторых из них я имею основание утверждать, что сие рукоприкладство учинено ими без личного рассмотрения великого вопроса о Имени Божием и без сознательного убеждения в истинности того решения, которое они скрепили своими именами. Я с большим огорчением отмечаю этот более чем грустный, по своему преступному легкомыслию, факт.
Еще больше огорчения и изумления вызывает отношение к данному вопросу Всероссийского Церковного Собора. Как известно, Собор не доверился тому решению, которое изнес прежний Синод, и постановил подвергнуть вопрос о Имени Божием рассмотрению по существу. Чем руководился Собор, поступая так? Сознанием его значительности, не позволившим ему положиться на решение, данное Свят. Синодом? В таком случае, как же Собор, заседавший не один месяц и занимавшийся иногда самыми второстепенными вопросами, не нашел времени посвятить свои силы вопросу, выходившему, по его же мнению, за пределы компетенции Синода? Вернее, Собор, в подавляющем большинстве своих членов, был так далек от существа вопроса, так мало заинтересован в нем, что просто "сдал его в комиссию", чтобы спихнуть со своих плеч эту все же неприятную мелочь, из-за которой кто-то ссорится и безпокоит членов Собора своими заявлениями и обращениями. Ибо, конечно, если бы члены Собора разумели хоть сколько-нибудь внутреннюю значительность афонского спора, они не отнеслись бы к нему с таким постылым равнодушием, которое является величайшим testimonium paupertatis265 Собора: и если Свят. Синод обнаружил в свое время не соответствующие серьезности дела спешность и легкомыслие, то Собор погрешил непозволительной медлительностью, вытекающей из недомыслия. Кратко сказать, и Св. Синод и Всерос. Церк. Собор оказались не на высоте вопроса, который выдвинут был Промыслом Божиим на Святой горе Афонской»266.
За три года безупречного служения на фронте отец Антоний позволил себе говорить об официально не принятом иерархией имяславии только среди лиц, которые должны были вскоре вынести решение о православности его упования на Имя Божие. В то же время, количество заявлений, статей, заметок, писем в редакции журналов и газет, осуществленных Булатовичем в предсоборные годы говорит само за себя. Настойчиво ходатайствуя о скорейшем разборе имяславского вопроса и ведя активную полемическую борьбу, о. Антоний пытался подготовить почву для возможности принятия соборного решения, благоприятного для имяславия. Но работа имяславской подкомиссии Поместного собора так и не была завершена, а Патриарх с Синодом остались верны точке зр. Синода 1913 г.
Отец Антоний искренне считал, что те бедствия, которые постигли Российскую империю в двадцатом веке, стали прямым следствием имяборческого движения, явившимся признаком повсеместного отхода россиян от основ православной веры. В уже упомянутом письме к Императору Николаю II от 25 марта 1914 года отец Антоний писал: «еще есть время удержать Россию от тех бедствий, на которые наталкивают ее последние действия Святейшего Синода. Ныне еще есть возможность безстрастно разрешить вопрос об Имени Божием».
Во втором письме к Государю, датированном 7 октября 1916 года, отец Антоний приводил явные свидетельства гнева Божиего на хулителей Его Имени: «Вспомните […] совпадения: поражение третьей армии совпало с тем моментом, когда Вы изволили удостоить особо милостивой грамотой архиепископа Антония Харьковского, и затем, дивное дело, противник остановился тогда, когда взял Почаевскую Лавру, ту самую Лавру, из которой раздались первые хулы архиепископа Антония Харьковского на Имя Господне, ибо там впервые были напечатаны […] мерзкие о Имени Господнем слова […] Припомните еще гибель лодки Донца267: она первая погибла в Одесском рейде, потопленная турецким миноносцем, не успев сделать и выстрела!»268.
«Я не выдаю себя ни за пророка, ни за прозорливца, — писал отец Антоний уже после кровавых революционных событий, — однако, иногда и "Саул бывает во пророцех" […], ибо разве могло остаться безнаказанным посягательство Пастырей Христовых на Святыню Имени Его! Особенно знаменательно то, что переворот совершился именно в неделю святого Григория Паламы, боровшегося против Варлаама, которого мнения повторяют ныне имяборцы. […] Знаменательно также, что и имя "Волынь", от первопастыря которой изошли первые хулы на Имя Господне, — и это имя оказалось первенствующим в перевороте, ибо весь этот стихийный переворот начат и произведен был — "Волынским" полком. […] Имеяй уши да слышит о той страшной каре, которой подвергся митропол. Владимир269, больше всех ответственный за все Афонское дело, как первопастырь, санкционировавший действия архиепископа Никона на Афоне, согласившийся с совершенно неправославными мнениями архиепископа Антония, и упорно до самого последнего времени противившийся тому, чтобы Афонское дело было авторитетно пересмотрено.»270.
«И какой бутафорией является в наши дни "Торжество Православия", — разделяя мнение о. Антония, писал М. А. Новоселов, — это помпезное провозглашение единства исповедуемой будто бы нами веры "Апостольской, отеческой, кафолической, яже всю вселенную утверди"! Когда я присутствовал на этом величественном церковном празднике в текущем году и слушал громогласную анафему патриаршего архидиакона, мне казалось, что всею силою она обрушивается не на отсутствующих еретиков и большевиков, а на присутствующих иерархов-имяборцев. И я с полной серьезностью отношу к ним же страшное пророчество преп. Серафима, изреченное им сто лет тому назад: “Господь открыл мне, что будет время, когда архиереи земли русской и прочие духовные лица уклонятся от сохранения православия во всей его чистоте, и за то гнев Божий поразит их. Три дня стоял я просил Господа помиловать их и просил лучше лишить меня, убогого Серафима, царствия небесного, нежели наказать их. Но Господь не преклонился на просьбу убогого Серафима и сказал, что не помилует их, ибо будут "учить учениям и заповедям человеческим, сердца же их будут стоять далеко от Меня"”. Не пришел ли уже этот предсказанный Преподобным гнев Божий на нашу иерархию, а вместе с нею на всю нашу Русскую Церковь за "уклонение от чистоты православия"!? Не за хулу ли на страшное Имя Божие иерархия наша несет тяжелые удары, начиная с первых дней революции? Не эта ли хула является причиной того безсилия, того как бы параличного состояния, в котором находятся наши правящие иерархи, сами сознающиеся в этой параличности, хотя и не сознающие, кажется, причины ее? Словесное стадо разбредается и разбегается в разные стороны, увлекаемое "в научения различна и странна", а кормчие Церкви, словно богаделенские старички, только поглядывают из окон своей богадельни на словесных овец, которым вместо единой, строгой, вековечной, живой и животворящей Истины Православия предлагаются многообразные суррогаты гуманистической морали, мелодраматической проповеди, богослужебной лжеэстетики, а в последнее время "социалистическое христианство". Я сказал: "поглядывают". Нет, не только поглядывают, но и принимают иногда прямое или косвенное участие в культивировании этих суррогатов. А если так, то зачем им богодейственное, непобедимое и страшное Имя Божие, которое нужно и близко, и дорого и опытно понятно лишь тем, для кого христианство есть "великая тайна" претворения ветхого человека в новую тварь, обожение человека через боговселение, подаваемое чудотворящим Именем Иисусовым, таинственно вселяющимся в сердце человеческое? […] Поверьте, что этот вопрос несоизмеримо важнее всех, поднятых на Всерос. Церк. Соборе и поднимаемых на теперешнем Высшем Церковном Управлении. В правильном решении его сокрыто наше религиозное будущее.
Странно и, пожалуй, страшно сказать, что спасают нашу Церковь, святыню нашего сердца, не Собор, не Высшее Церковное Управление, а сильный социалистический пресс, выжимающий, говоря языком Апокалипсиса, из теперешней умирающей (Апок. 3: 1) церкви Сардийской верную ("сохраняющую слово Христово и не отрекающуюся от Имени Христова") (Апок. 3: 8) Филадельфийскую и отжимающий на сторону "теплохладную, нищую, слепую и нагую" Лаодикийскую ("народоправческую" — христианско-социалистическую, 3: 15, 17)271.
Да сохранит нас Господь от сообщения с Лаодикией и да вселит в шатры Филадельфийские ("братолюбивые"), не многолюдные, но "хранящие слово Господне и не отрекающиеся от Имени Его" (Апок. 3: 8)»272.
За то, что «не внял Государь благому духовному совету и духовному предупреждению. Не возымел мужества пойти в этом деле вразрез с верховными синодалами […] и ограничился лишь несколькими слабыми полумерами», как считает о. Антоний Булатович, Россию и постигла революция, которую он воспринял как кару Божию: «В России, распявшей Имя Его, — камня на камне ныне не остается. Закрыты клеветавшие против нас и хулившие Имя Господне издания, и даже типографии их отняты!.. Но и еще "рука Его простерта"»273.
Слова о. Антония в адрес Государя не вполне справедливы: на самом деле, начиная с января 1914 года, и Император Николай Александрович, и Императрица Александра Федоровна являют себя вполне последовательными защитниками изгнанных с Афона иноков и призывают отнюдь не к "полумерам"274. О. Антоний знал и о приеме Государем трех афонских иноков в январе 1914 года, и о его общем сочувствии имяславцам, однако не мог знать всей правды о взаимоотношениях между Государем и Синодом. Именно Синод ограничивался "полумерами", тогда как Государь призывал к полному восстановлению справедливости в отношении имяславцев, что отразилось и в его записке на имя Саблера от 15 апреля 1914 года, и в его резолюции на прошении группы имяславцев во главе с архимандритом Давидом от марта 1916 года. Обер-прокуроры В. К. Саблер, А. Д. Волжин и Н. П. Раев, являвшиеся связующим звеном между Государем и Синодом, стремились положить конец делу имяславцев, и лишь упорство членов Синода им в этом препятствовало.
к оглавлению