Апокалипсис Святой Руси
О духовных причинах падения Третьего Рима и наступления эпохи «последних времён»
к оглавлению
ВСЕРОССИЙСКИЙ ПОМЕСТНЫЙ СОБОР 1917—1918 ГОДОВ
И УЧАСТИЕ ДУХОВЕНСТВА В СВЕРЖЕНИИ МОНАРХИИ
— 2 —
Впоследствии, уже после революции 1917 года, много будет сказано о вмешательстве Царя как высшего представителя государственной власти в дела Церкви в предреволюционный период, и дело имяславцев будет представлено как яркий пример такого вмешательства: эта идея является, в частности, лейтмотивом неоднократно цитированной в настоящей главе работы епископа Василия (Зеленцова). Исследователи, придерживающиеся подобных взглядов, забывают, однако, о том, что в течение всего синодального периода, начиная с реформ Петра I, именно Царь юридически и фактически возглавлял Российскую Православную Церковь, будучи "верховным защитником и хранителем догматов господствующей веры и блюстителем правоверия и всякого в Церкви святой благочиния"275, тогда как Синод учреждался Царем и находился у него в подчинении. Речь, следовательно, не может идти о "вмешательстве" государства в дела Церкви: давая через своего уполномоченного — обер-прокурора — рекомендации Синоду, Царь лишь исполнял то, что считал своим долгом как христианского Государя276.
Зато российское духовенство отплатило Государю Императору сполна. Историк М. Бабкин посвятил исследованию этого вопроса свою статью «Святейший Cинод Православной Российской Церкви и революционные события февраля-марта 1917 г.». Приведем существенные выдержки из нее:
«Исследование церковно-государственных отношений в России в 1917 г. во многом определяется их непосредственной связью с одним из ключевых вопросов русской истории — проблемой "священства — царства" […] Многие источники указывают на то, что немалую роль в Февральской революции сыграла именно церковь. Так, например, товарищ (заместитель) обер-прокурора Св. синода ПРЦ князь Н.Д. Жевахов, смещённый с этой должности Временным правительством, пишет, что "в предреволюционное время натиск на Царскую Россию вели не только пиджаки и мундиры, но и смиренные рясы", что российская "революция явила всему міру портретную галерею революционеров, облечённых высоким саном пастырей и архипастырей Церкви".
[…] Так, в конце февраля 1917 г., члены Св. синода на разворачивавшиеся в Петрограде революционные события смотрели с равнодушием. В те дни, как отмечал протопресвитер военного и морского духовенства Г. Шавельский, в синоде "царил покой кладбища". Синодальные архиереи вели текущую работу, занимаясь, большей частью, решением различных бракоразводных и пенсионных дел. Тем не менее, за этим молчанием скрывались антимонархические настроения. Они проявились в реакции членов синода на поступавшие к нему в конце февраля 1917 г. просьбы о поддержке самодержавия со стороны отдельных граждан России и некоторых государственных чиновников. Например, такую просьбу содержала телеграмма, отправленная 23 февраля от Екатеринославского отдела Союза Русского Народа. О необходимости поддержать монархию говорил и товарищ обер-прокурора Н.Д. Жевахов. В разгар забастовок, 26 февраля, он предложил председателю синода — митрополиту Киевскому Владимиру (Богоявленскому) выпустить воззвание к населению — "вразумляющее, грозное предупреждение Церкви, влекущее, в случае ослушания, церковную кару". Митрополит Владимир, таивший обиду на императора Николая II за "вмешательство" того в дела церкви […] отказался помочь падающей монархии, невзирая на настоятельные просьбы Жевахова. С аналогичным предложением осудить революционное движение 27 февраля выступил и обер-прокурор Н.П. Раев, но синод отклонил и это предложение.
Позже, находясь в эмиграции, Жевахов писал, что его призыв о поддержке монархии нашёл отклик у католической церкви [!], выпустившей краткое, но определённое обращение к своей пастве с угрозой отлучить от св. церковных таинств каждого, кто примкнёт к революционному движению. И, отмечал Жевахов, "ни один католик, как было удостоверено впоследствии, не принимал участия в процессиях с красными флагами". Это свидетельствует о том, — делает вывод М. Бабкин, — что члены Св. синода смотрели на процесс крушения монархии хладнокровно и безучастно, не предпринимая каких-либо попыток её поддержать, не сказав ничего в защиту императора».
Так, 2 марта, в день отречения Государя Императора от прародительского престола, синодальные архиереи, еще не зная об этом событии, которое только должно было совершиться, уже «признали необходимым немедленно войти в сношение с Исполнительным комитетом Государственной Думы. На основании чего можно утверждать, что Св. синод ПРЦ признал Временное правительство ещё до отречения Николая II от престола.
[…] Первое после государственного переворота официально-торжественное заседание Св. синода состоялось 4 марта. На нём председательствовал митрополит Киевский Владимир и присутствовал новый синодальный обер-прокурор В.Н. Львов, накануне назначенный Временным правительством. Митрополит Владимир и члены синода (за исключением отсутствовавшего митрополита Питирима — М.Б.) выражали искреннюю радость по поводу наступления новой эры в жизни Православной Церкви. Тогда же из зала заседаний синода по инициативе обер-прокурора было вынесено в архив царское кресло, которое в глазах иерархов ПРЦ являлось "символом цезарепапизма в Церкви Русской", то есть символом порабощения церкви государством. Причём князь Н.Д. Жевахов, ссылаясь на слова не называемого им очевидца этого события, говорит, что кресло было вынесено непосредственно обер-прокурором, которому помогал один из церковных иерархов, член Св. синода [митрополит Владимир]. Кресло было решено передать в музей.
На следующий день, 5 марта, синод распорядился, чтобы во всех церквях Петроградской епархии многолетие Царствующему Дому "отныне не провозглашалось". […] Эти действия синода имели символический характер и свидетельствовали о желании его членов "сдать в музей" не только кресло царя, но "отправить в архив" истории и саму царскую власть»277.
Несмотря на то, что все еще оставалась вероятность "установления Учредительным Собранием образа правления" в виде монархии (хотя бы и ограниченной, напр., конституционной), тем не менее, как отмечает М. Бабкин, «уже 9 марта Святейший Правительствующий Синод обратился с посланием "К верным чадам Православной Российской Церкви по поводу переживаемых ныне событий". […] Послание начиналось так: "Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на ея новом пути"».
Таким образом, по мнению историка, «синод официально провозгласил начало "новой государственной жизни" России, а революционные события объявил как свершившуюся "волю Божию"», тем самым предвосхитив еще несостоявшееся решение Учредительного Собрания. «[…] Под посланием поставили подписи епископы "царского" состава синода, даже имеющие репутацию монархистов и черносотенцев: например, митрополит Киевский Владимир [и архиепископ Харьковский Антоний (Храповицкий)]. Это свидетельствует о "верноподданнических" чувствах синодальных архиереев».
Далее М. Бабкин указывает на то, что в связи с изменившейся 2—3 марта формой государственной власти в России возник вопрос: как и какую государственную власть в церковных молитвах следует поминать.
Он пишет, что «4 марта 1917 г. синодом были получены многочисленные телеграммы от российских архиереев с запросом о необходимой форме моления за власть. В ответ первенствующий член Св. синода митрополит Киевский Владимир 6 марта разослал от своего имени по всем епархиям ПРЦ телеграммы с распоряжением, что "моления следует возносить за Богохранимую Державу Российскую и Благоверное Временное правительство ея". Иными словами, уже 6 марта российский епископат перестал на богослужениях поминать царскую власть», хотя первое рассмотрение вопроса о молитве за власть в Св. синоде ПРЦ происходило только 7 марта 1917 г. Его определением поручалось произвести изменения в богослужебных чинах и молитвословиях синодальной Комиссии по исправлению богослужебных книг под председательством архиепископа Финляндского Сергия (Страгородского). «Но, не дожидаясь решения этой комиссии, 7 марта Св. синод выпустил определение, которым всему российскому духовенству предписывалось “во всех случаях за богослужениями вместо поминовения царствовавшего дома, возносить моление "О Богохранимой Державе Российской и Благоверном Временном Правительстве ея"”».
Относительно этого синодального определения М. Бабкин отмечает,
- во-первых, что в нём Российский Императорский Дом уже 7 марта (!) был провозглашён "царствовавшим": т.е. Дом Романовых стал поминаться в прошедшем времени еще до решения Учредительного Собрания и при фактическом отсутствии отречения от царского престола вел. кн. Михаила Александровича278;
- во-вторых, что характерной особенностью синодального решения об отмене молитвословий за царскую власть является фактическое упразднение "царских дней". «"Царские дни" имели статус государственных праздников и объединяли собой дни рождения и тезоименитств императора, его супруги и наследника, дни восшествия на престол и коронования императора. Эти "дни" носили ярко выраженный религиозный характер: в это время совершались крестные ходы, служились торжественные службы о "здравии и благоденствии" Царствующего Дома. Официально "царские дни" были отменены постановлением Временного правительства 16 марта 1917 г. Однако синод, серией своих определений объявив революционные события необратимыми, упразднив поминовение "царствовавшего" Дома, хронологически опередил и, можно сказать, предвосхитил постановление Временного правительства об отмене этих государственно-церковных праздников. Таким образом, приоритет в отмене "царских дней" принадлежит также членам Св. синода ПРЦ».
Из всего этого историк заключает, что «высшее российское духовенство внесло изменения в содержание богослужебных книг спокойно и с лёгкостью: церковно-монархическое учение о государственной власти, исторически утвердившееся в богослужебных книгах Русской Церкви279 и до марта 1917 г. созвучное "уваровской" триединой формуле "За Веру, Царя и Отечество", было нарушено. […] Исчезла молитва о самой царской Богом данной власти (1 Царств. 8, 4—22), освящённой церковью в особом таинстве мiропомазания». И тем самым, «при сохранении молитвы о гос. власти вообще, в богослужебных чинах произошло сакральное изменение: царская власть оказалась "десакрализована" и уравнена с народовластием. Чем фактически был утверждён и провозглашён тезис: "всякая власть — от Бога"; то есть и смена формы государственной власти, революция — тоже "от Бога"280».
Далее М. Бабкин подчеркивает, что «провозглашение А.Ф. Керенским России демократической республикой до решения Учредительного Собрания не имело юридической силы, а было осуществлено для удовлетворения желания революционной демократии. Соответственно, и действия синода являлись осуществлением желания представителей высшего духовенства — "революционной иерократии", "воинствующего клерикализма" — путём уничтожения царской власти разрешить многовековой теократический вопрос о "священстве — царстве", вопрос о соперничестве "первосвященника-царя и царя-первосвященника".
Если различные политические партии и социальные группы общества, движущие революционный процесс, были заинтересованы в свержении авторитарной власти российского самодержца, то духовенство было заинтересовано не только в уничтожении монархии, но и, в первую очередь, в "десакрализации" царской власти. […] Своими действиями по замене молитвословий члены Св. синода дали понять, что сущностных отличий между царской властью и народовластием (Временным правительством) для них нет. То есть нет и не должно быть места императора в церкви, не может быть царской церковной власти: власть царя преходяща и относительна. Вечна, надмирна и абсолютна лишь власть священства, первосвященника. Отсюда и тезис воинствующего клерикализма: "священство выше царства"».
Другой вопрос, который отдельно рассматривается в статье, это вопрос о роли Св. синода ПРЦ в нарушении прежней и принятии новой государственной присяги народом России.
Вот что пишет исследователь: «Временное правительство сохранило религиозный характер государственной присяги. Её новая форма была установлена 7 марта 1917 г. В присяге, в частности, говорилось: "Обещаюсь перед Богом и своею совестью быть верным и неизменно преданным Российскому Государству. Обязуюсь повиноваться Временному Правительству, ныне возглавляющему Российское Государство, впредь до установления образа правления волею Народа при посредстве Учредительного Собрания. В заключении данной мною клятвы осеняю себя крестным знамением и нижеподписуюсь". 9 марта определением синода эта присяга была по духовному ведомству объявлена "для исполнения", о чём по всем епархиям были разосланы соответствующие указы. Также, было признано необходимым участие духовенства в церемониях принятия новой присяги. Отмены действия предыдущей присяги на верность императору, а также "освобождения" граждан от её действия со стороны церкви не последовало.
Причём интересен факт: синод повелел народу присягать новой власти до того, как призвал паству ей подчиниться. […] В первую очередь, синод не пытался объяснять народу суть происшедших изменений в политическом устройстве страны, а стремился быстрее привести его к присяге Временному правительству. Иными словами, он стремился закрепить завоевания революции и придать ей необратимый характер.
Российская Церковь в лице членов Св. синода достаточно легко пошла не только на изменение государственной присяги и на служение совершенно новой — светской, немiропомазанной власти, но и на нарушение предыдущей своей присяги на верноподданство, по сути — на клятвопреступление. Личным примером нарушения присяги на верность императору представители высшей иерархии ПРЦ спровоцировали и остальных граждан России на клятвопреступление. Утверждать это позволяет тот факт, что присяга "на верноподданство" носила ярко выраженный религиозный характер, и духовенство в церемониях присяги играло едва ли не главную роль. Более того, согласно "Своду законов Российской Империи" почтение к царю воспринималось скорее как обязанность веры, а не как гражданский долг. Поэтому мнение Св. синода о новой присяге было решающим281.
[…] Позволим себе не согласиться с князем Жеваховым, который постановления синода (по "углублению" революции — М.Б.) называл вынужденными и объяснял их "пленением" церковной иерархии Временным правительством. О положении церкви в марте 1917 г. Жевахов говорил, что за всю свою предыдущую историю церковь никогда не была столь запугана, никогда не подвергалась таким глумлениям и издевательствам, как в те дни. Доводы Жевахова достаточно убедительны. Но они не объясняют бездействие синода во время революционных событий февраля 1917 г., когда Православная Церковь ещё находилась под покровительством и защитой царя. Кроме того, обратим внимание, что под всеми "революционными" синодальными определениями 6—9 марта стоят подписи всех членов синода, […] что позже со стороны официального духовенства упомянутые определения синода не осуждались и не пересматривались.
[…] Понять же мотивы клятвопреступной деятельности синода можно с учётом проблемы "священства — царства". […] То есть основной мотив революционности духовенства заключался даже не в получении каких-либо свобод от Временного правительства, в которых отказывал император, не в "освобождении" церкви от государственного "порабощения", а в первую очередь — в своём желании уничтожить, свергнуть царскую власть как харизматического соперника282. Осуществить же это для того, чтобы только самому духовенству быть единственной властью, обладающей Божественной природой, чтобы обезпечить себе монополию на "ведение", "обладание" и "распоряжение" "волей Божией"».
В конце своей статьи М. Бабкин еще раз подчеркивает, что революционные действия духовенства: фактическое одобрение синодом свержения царской власти, поддержка им революционных событий марта 1917 г., а также факт избрания в ноябре 1917 г. на Поместном Соборе ПРЦ патриарха (первосвященника), «объясняются его стремлением разрешить известную историко-богословскую проблему "священства — царства". При уничтожении царской власти снимался и сам предмет многовекового спора о преобладании в государстве власти царя над властью первосвященника или власти первосвященника над царём»283.
к оглавлению