|
Радуйтесь, ибо Господь грядет судить |
|
 |
|
Rus |
|
Eng |
|
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
   |
 |
 |
 |
 |
Апокалипсис Святой Руси
О духовных причинах падения Третьего Рима и наступления эпохи «последних времён»
к оглавлению
... 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 ...
ВСЕРОССИЙСКИЙ ПОМЕСТНЫЙ СОБОР 1917—1918 ГОДОВ
И УЧАСТИЕ ДУХОВЕНСТВА В СВЕРЖЕНИИ МОНАРХИИ— 3 —
Традиционное представление о том, что противниками идеи патриаршества являлись одни обновленцы, безпочвенно и неосновательно. Как среди обновленцев имелись сторонники патриаршества, так и среди синодалов находилось немало противников его. Видные профессора и богословы, целый ряд представителей духовенства и мірян Российской Православной Церкви и некоторые епископы, которые к обновленчеству не имели никакого отношения, предупреждали об опасности возникновения папизма на почве возстановления патриаршества и о других возможных в этой связи негативных явлениях, но их голос не был услышан на Поместном Соборе.
В своих воспоминаниях товарищ обер-прокурора Святейшего Синода кн. Н. Д. Жевахов дает следующую оценку событиям:
«Одним из самых непостижимых завоеваний революции явился т. н. “Всероссийский” Церковный Собор, созванный в ноябре 1917 г. в Москве, не только с любезного “разрешения” Временного Правительства, узурпировавшего власть Помазанника Божия, но и под условием предъявления этому правительству решений Собора “на уважение”.
Ни унизительная форма “разрешения” безбожного “правительства”, очевидно не имевшего права ни разрешать, ни запрещать созыва Собора, каковое право принадлежало по Основным законам Империи только Самодержавному, Богом помазанному на царство Царю, ни тот факт, что такое разрешение явилось лишь новым издевательством над Государем Императором, неоднократно признававшим созыв Собора несвоевременным, и нарушало волю Монарха, томившегося в заточении в Сибири, ни фактическая невозможность обезпечить соблюдение обязательных канонических требований, — не удержало иерархов от созыва Собора, с которым связывалось так много разнообразных вожделений, столько радостных надежд…
Двести лет боролась-де Церковь, в лице своих иерархов, с ненавистным наследием Петра Великого — синодальной системой церковного управления, два столетия пребывала Церковь, угнетаемая якобы синодальными обер-прокурорами, в оковах рабства, позора и унижений, и стремление вырваться на "свободу" оправдывало, казалось, все средства к достижению этой цели […].
Где же эта свобода духа Церкви и кто осмелился бы возражать против созыва Всероссийского Собора или признавать его опять несвоевременным?! Именно теперь, когда Царь в заточении и государство гибнет, именно теперь, более чем когда-либо, нужно было спасать самое дорогое достояние России — Православную Церковь и вырвать ее из оков векового рабства… Разорвать эту связь с государством, сбросить с себя “вековые оковы рабства”, вырваться на волю, имевшую обезпечить свободу духа Церкви, — стало стихийным порывом тех, кто в возстановлении патриаршества и созыве Всероссийского Церковного Собора усматривал единственное средство к достижению этих целей. И Собор был созван, и Церковь якобы вырвалась на “свободу”.
В этом стихийном движении к патриаршеству было предусмотрено всё, кроме одного условия… личной готовности и способности Патриарха принести себя самого в жертву православной Церкви. Но именно это условие было не только предусмотрено большевиками, но на нем они и строили свою программу разрушения Церкви, зная, что времена Гермогенов прошли и что борьба с одним Патриархом гораздо легче, чем с собором епископов…
Революция, между тем, все более разгоралась. Временное Правительство, разрешившее созыв Собора, было уже разогнано, и государственная власть очутилась в руках женатого на жидовке Ленина и настоящего жида Лейбы Бронштейна (Троцкого). Большевики, оценивающие события с точки зрения реальных фактов и побеждающие в борьбе с утопистами, не только не препятствовали Собору, но даже приветствовали идею восстановления патриаршества, хорошо сознавая, что, за исключением митрополитов Питирима и Макария, этих немощных телом, но сильных духом иерархов, устраненных от участия в Соборе284, да одного и доныне здравствующего архиепископа, кандидатура которого на патриарший престол не была бы допущена самими иерархами, в России не было ни одного иерарха, который бы мог являться для них угрозой. Наоборот, они были уверены, что восстановление патриаршего чина только облегчит им их задачу, ибо знали, какого рода испытания готовили Православной Церкви, и то, что пред этими испытаниями не устоит ни один из намеченных Собором кандидатов в Патриархи285.
[…] На патриарший престол был избран заместивший кафедру Московского митрополита Макария бывший архиепископ Виленский Тихон, ознаменовавший свое избрание возведением старейших архиепископов в сан митрополита, и церковная жизнь, разорвав цепи "рабства", возглавляемая давно жданным и желанным Патриархом, вырвалась на "свободу"… Отдавал ли себе отчет смиреннейший и любвеобильный Патриарх Тихон в том, на что он шел, чего ждали от него большевики и чего ждала от него Русская Православная Церковь? Знал ли он, что обе стороны ждали от него жертвенного подвига, ждали смерти, большевики потому, что связывали с его смертью и гибель Православной Церкви, верующие христиане потому, что в личной жертве Патриарха видели единственный, при созданных большевиками условиях, путь к ее спасению?
События, между тем, мчались с ураганной быстротой. Гонение на Церковь и духовенство становилось все более открытым, наглым и циничным. Освободившаяся из оков векового рабства, получившая давно жданную свободу, Церковь, в лице своих иерархов, была не только безсильна противостоять сатанинской вакханалии, но, запуганная, трепетала от страха, покорно ожидая своей участи, ожидая своей гибели. Менее чем через два месяца после восстановления патриаршества на Руси начались казни иерархов, превзошедшие по своей жестокости все доныне бывшие злодеяния… Патриарх пользовался только своим званием, но фактически находился в плену у жидов, не имея возможности ни в чем проявлять своей деятельности, тем меньше влиять на характер разворачивавшихся событий. Наконец, он был арестован и лишен свободы. Доведенный в заточении до крайнего изнеможения, страдая за участь Православной Церкви, раздираемой как большевиками, так и внутренними междоусобиями и расколовшейся на массу отдельных "церквей", возглавляемых самозванными пастырями и архипастырями, Патриарх оказался вынужденным подписать составленное большевиками покаянное письмо, коим не только обязался подчиниться советской власти, но и отрекался от своих прежних убеждений. Не в осуждение Патриарха я упоминаю об этом прискорбном факте, а в свидетельство того ужасного, нестерпимого положения, в каком очутилась Церковь, вырвавшаяся из прежних "оков" на "свободу", и в опровержение тех нареканий, какие сводились к обвинениям меня в отрицательном отношении к идее патриаршества как таковой. В пределах требований 34-го правила Св. Апостолов эта идея, конечно, не могла вызывать ничьих возражений, однако же я в полной мере был убежден в невозможности попыток ее осуществления в предреволюционное время, а тем более в разгар революции, при наличности условий, которые бы могли ее скомпрометировать.
В этом отношении я вполне разделял точки зрения моего друга А.С., который писал мне 8 ноября 1922 года: "Не будучи сторонником идеи патриаршества по принципу, я думаю, что Патриарх был бы полезен, как постоянный советник Царя, по древнему взгляду: "nullum regnum sine patriarcha staret".
Раз нет Монарха, не нужно и Патриарха.»286.
Восстанавливать же можно только то, что было утрачено, то есть в данном случае патриаршество симфоническое — первого епископа при Царе, каковое по византийской традиции, и имела Российская Церковь в семнадцатом веке. Но большинство епископата, занедуговав в то время либерализмом, напротив, использовало идею патриаршества в качестве знамени для антимонархической свистопляски.
На этом фоне следует выделить особо и фигуру главного имяборца митрополита (в то время — архиепископа) Антония (Храповицкого).
В своем “Поучении”, сказанном в Успенском соборе г. Харькова 5 марта 1917 г. митр. Антоний на вопрос: “почему не молимся за царей?”, отвечал: «Потому, что царя у нас теперь нет и нет потому, что оба царя от управления Россией отказались сами, а насильно их невозможно именовать тем наименованием, которое они с себя сложили. Если бы царь наш не отказался от власти и хотя бы томился в темнице, то я бы увещевал стоять за него и умирать за него, но теперь ради послушания ему и его брату, мы уже не можем возносить имя его, как Всероссийского Государя»287. Обратим внимание: митрополит заявлял, что если бы царь томился в тюрьме, то он призывал бы «умирать за него». Через некоторое время не только Царь, но его близкие будут томиться в тюрьме, но никто из сильных міра сего не предпримет попытки освободить его.
Любопытно, что в похвальной речи, произнесённой митрополитом 21 октября 1905 года, перечисление добродетелей Государя занимает солидное место. «Слава Божия является главным направляющим началом Его деятельности». «Учись сему, русский человек, у твоего Государя; старайся о том, чтобы всё меньше добиваться добрых целей через страх и принуждение, и не переставай взывать к разуму и совести твоих ближних».
И наконец: «…Теперь, когда она (крамола) открыто безчинствует в наших городах, когда нагло заглушает своими выходками всю Русскую землю, когда она плюёт тебе в глаза, о родная Русь, — теперь стыдом и раскаянием исполнены сердца наши. Теперь мы понимаем, как должны были беречь тебя, о вожделенный наш Государь, теперь мы понимаем, что Ты один, Ты, и никто более, надёжный щит нашей растерзанной Родины, и Твои враги суть злейшие враги России. О Государь, если бы знал, как безраздельно предан Тебе Твой народ и лучшие люди общества! О государь, если бы ты знал, сколько миллионов русских сердец дали бы себя изрезать на мелкие кусочки за Тебя за Твое благополучие288». У нас нет основания подозревать владыку в неискренности. Но вот приходит главное испытание, и не находится пи одного человека, который готов бы был изрезать себя на куски, даже тогда, когда готовится Екатеринбургское злодеяние. Забывает о своей речи и митрополит. И как же ему не забыть, когда на горизонте появляется «Солнце свободы» для Церкви. Владыка, возможно, и был монархистом, но «освобождение» церкви для него было несравненно важнее, чем существование монархии. Можно было пожертвовать ею, чтобы получить эту пресловутую свободу.
апоцезаристские взгляды митрополита Антония (Храповицкого) ни для кого секретом не являются. Об этом писал в свое время еще о. Павел Флоренский: "…В церковных кругах, считающих себя правилами благочестия и столпами канонической корректности, с некоторых пор стараниями главным образом архиепископа Антония (Храповицкого) стала культивироваться мысль о безусловной необходимости неограниченной церковной власти и склонность к светской власти так или иначе коллективной, например, ограниченной коллективно выработанной конституцией или решениями того или другого представительного органа"289. А «с возстановлением патриаршества митрополит Антоний связывал надежды на изменение в направлении нашей культуры, на ея оцерковление наряду с ея материальными достижениями. Эта ревность о более христианском направлении жизни преобладает у митрополита Антония над всеми другими мыслями о формах жизни»290.
Ясно, что на пути патриаршества стояло самодержавие…
Давно известны заявления владыки Антония типа "бедствия, постигшие династию и Россию, явились Божиим отмщением за ее посягновения на Церковь…"291. Не новость и его злостные обвинения Царя мученика в отказе восстановить патриаршество: "Государь Николай 2-й якобы сочувствовал восстановлению патриаршества, но на самом деле был тоже против этого, ибо управлял церковными делами как уже настоящий патриарх…" (Там же. С. 25.)
И это при том, что он сам, как известно, рассказывал позднее о предложении Царя себя в патриархи и о красноречивом молчании владык, в том числе и его самого в ответ на слова Императора.
Напрасно Архиепископ Никон (Рклицкий) — автор жизнеописания Владыки, пытается выдать его за почитателя Царя мученика как святого: "Будучи глубоким монархистом, высоко почитая царственную династию Романовых и особенно Царя-Мученика…"(Там же. С. 17.) "…владыка Антоний всегда почитал Государя Императора Николая Александровича как лучшего из земных царей, достойного причисления к лику святых мучеников…" (Там же. С. 47.)
Прискорбно лишь, что так извращает факты человек, газета которого как раз и опубликовала в свое время вполне определенную отповедь владыки «известному югославскому публицисту, общественному деятелю и горячему русофилу г. Неманья Павловичу, обратившемуся к митрополиту, Блаженному Антонию со следующим письмом: “[…] не представилось бы осуществимым, чтобы Русская Православная Церковь взяла на себя почин прославления Царя-Мученика Николая II святым и признания дня Его кончины общим православным праздником с тем, чтобы примеру Русской Церкви последовала и ее младшая сербская сестра”». «Владыка митрополит Антоний в своем ответе г. Неманье Павловичу высказал следующие соображения: “Письмо Ваше меня настолько удивило, что я не сразу поверил в его искренность и принял за шутку, пока мои друзья не пояснили мне, что оно написано искренно и серьезно. […] Несомненно, наш возлюбленный Государь Николай Александрович был искренно верующим православным христианином, хотя, к сожалению, далеко не чуждым различного рода суевериям, например, магнетизму, спиритизму и т. п. Я надеюсь и даже питаю уверенность, что Господь принял его душу в Свое Небесное Царство, но отсюда еще далеко до прославления его как святого”292.
Да и в самом жизнеописании владыки, автор которого, вопреки очевидному, пытается нас уверить, что митрополит чтил царя мученика как святого, можно прочитать такие, например, слова митр. Антония: "…Высочайшая Чета, воспитывавшаяся… на ложном мистицизме", "смолоду склонная к суевериям всякого рода, впала в… заблуждение по избытку [!] в ней смирения и христианского терпения"293.
А если принять во внимание следующий момент: «Дело в том, что митрополит Антоний всегда особо подчёркивал то обстоятельство, что государство и монархия имеют ценность второстепенную по отношению к Церкви Христовой, или, что то же, — монархическая структура и система государства всецело зависимы от личного благочестия своих граждан, от их верности Христу. Отсюда митр. Антоний выводит идею об особой важности личного благочестия и личного примера православных царей, которые не есть просто носители буквальных терминов — “Благочестивейший” и под., — но которые суть живые образы Царя Небесного, и которые должны являть собой пример личного благочестия, в чём единственно и может состоять истинная, мистическая основа православной монархии»294; тогда становится очевидным, что впадение Царской Четы в такое страшное “заблуждение”, как искреннее почитание о. Иоанна Кронштадтского, а также давление на Синод с целью ослабить последствия, вызванные несправедливым обвинением имяславцев в ереси, делает совершенно невозможным ее почитание даже после мученической кончины (!), более того, дает основание нарушить клятвенную присягу в верности Государю еще при жизни последнего. Ведь Царь, по соображениям митр. Антония, не подающий “примера личного благочестия”, утрачивает и “единственную истинную, мистическую основу” своего самодержавия.
Такая позиция митрополита вполне объяснима: отвержение учения Православной Церкви о том, что Энергии Божии есть Сам Бог (т. е. имеют нетварный характер), лежащее в основе его идейного имяборчества, оставляло место существованию только тварных энергий, которые могут находить свое проявление единственно в личном благочестии человека. А церковные таинства, следовательно, не способны подавать благодатные дары свыше, представляя собою лишь красивые обряды, призванные возбуждать ревность по благочестию у участвующих в них.
Интересно, что, как отмечает историк М. Бабкин, «несмотря на явно выраженное официальное отношение членов Св. синода ПРЦ к смене формы государственной власти в России, члены Петроградского религиозно-философского общества […] постановили довести до сведения Временного правительства следующее: "Принятие Синодом акта отречения царя от престола по обычной канцелярской форме “к сведению и исполнению” совершенно не соответствует тому огромной религиозной важности факту, которым церковь признала царя в священнодействии коронования помазанником Божиим. Необходимо издать для раскрепощения народной совести и предотвращения возможности реставрации соответственный акт от лица церковной иерархии, упраздняющий силу таинства царского мiропомазания, по аналогии с церковными актами, упраздняющими силу таинств брака и священства"295. Хотя действия членов Св. синода ПРЦ весной 1917 г. и не обрели логического завершения, на необходимость которого указывали члены […] общества, но тем не менее, актом, предотвращающим возможность реставрации монархии в России, фактически явилась замена богослужебных чинов и молитвословий»296.
Отсюда становится понятным, что либеральные члены Синода просто не верили в таинство царского мiропомазания297, видя в нем лишь внешне-обрядовую форму, в которую вместо ее мистического содержания вкладывался совершенно неправославный смысл. Нетрудно заметить, что такое понимание церковных таинств вполне соответствует духу масонских ритуалов, поэтому не случайно учредитель Союза Русского Народа архимандрит Арсений называл иерархов-имяборцев масонами. По крайней мере, в отношении митр. Антония (Храповицкого) есть сведения, что он был «адептом масонской ложи “Лафайет Астрея”» и «практически возглавлял самую крупную архиерейскую группировку, которая методично вела борьбу против немногочисленного духовенства, исповедающего богоустановленность Самодержавия»298.
к оглавлению
... 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 ...
|
|
|
|
|
|
|
|
 |
|
 | |||||||||
|
Код баннера © 2000-2024 Церковь Иоанна Богослова |
|
