Радуйтесь, ибо Господь грядет судить

	Кредо	Переписка	Календарь	Устав	Аудио
	Имя Божие	3000 вопросов	Богослужения	Школа	Видео
	Библиотека	Проповеди	Тайна ап.Иоанна	Поэзия	Фото
	Публицистика	Дискуссии	Эра Духа Святого	История	Фотокниги
	Апостасия РПЦ МП	Свидетельства	Иконы	Стихи о.Олега	Стримы
	Жития святых	Книги о.Олега	Исповедь	Библия	Избранное
	Молитвы	Слово батюшки	Новомученики	Пожертвования	Контакты

Е. К. Кистерова

Не нам, Господи, не нам, но Имени Твоему даждь славу

к оглавлению

Введение     1     2     3     4     5     6     7     8     9     Приложение

Введение

«Говорю Вам, как другу и брату о Господе: вникните в этот великий спор о Имени Божием, который Вы до сих пор обходили, словно боясь обжечься... О себе скажу Вам вот что. Сознание исключительной важности вопроса о боголепном почитании Имени Божия, от чего зависит наше настоящее и будущее, простирающееся в вечность, и признание имяборчества, этого плода и причины религиозного безверия и бесстрашия, опаснейшим врагом Православия, поражающим основной нерв нашей веры, побуждают меня отдать все свои силы на обличение этого душепагубного заблуждения и на уяснение противоположеной истины – имяславия.» † Священномученик епископ Марк – Михаил Александрович Новоселов (замучен коммунистами в 1938 году)

Споры об Имени Божием, разгоревшиеся в начале XX века, затронули не какое-либо одно частное вероучительное положение, но сами те принципиальные понятия, исходя из которых только и может должным образом восприниматься Божественное Откровение. К сожалению, при всей важности вставших вопросов, серьезного соборного рассмотрения их не произошло до сего дня. В России последним официальным вероопределением об Имени Божием осталось синодальное Послание 1913 года ^[1], содержащее целый ряд еретических утверждений; обвинения против афонских почитателей Имени Божия ^[2] и против схимонаха Илариона, автора книги "На горах Кавказа", были выдвинуты и рассмотрены заочно; обвиняемые не были выслушаны и испытаны в отношении их веры, им не была предоставлена возможность оправдаться. Вследствие бывшего в то время запрета на обсуждение вопроса в церковной печати (кроме публикаций нескольких противников имяславия), до сего дня в сознании многих осталось убеждение, что речь идет об обожествлении звуков Имени Божия, либо о смешении свойств и действий Божиих с Его существом. Хотя суд Синодальной конторы над имяславцами, проходивший в 1914 году под председательством митрополита Макария Московского, отменил наложенные на них прещения, не найдя ереси в их исповедании веры ^[3], однако этот суд не имел полномочий на решение вероучительных вопросов и не мог отменить само синодальное Послание. По этой причине в 1918 году прещения были наложены вновь, с объяснением, что снятие их было только снисхождением, а разрешение служить для клириков-имяславцев объяснялось условиями военного времени (?). С другой стороны, Всероссийский Собор 1917-1918 гг. определил, что вопрос о почитании Имени Божия не находится в компетенции Синода, но только Собора; однако соборное рассмотрение не было произведено, и дело ограничилось двумя предварительными заседаниями комиссии, которая должна была подготовить материалы для такового рассмотрения.

Поводом для споров оказалась книга "На горах Кавказа", посвященная Иисусовой молитве и не содержащая в себе чего-либо необычного по сравнению с известным святоотеческим учением, но написанная из опыта этого делания и имеющая целью расположить к нему современных иноков и всех верующих. Книга выдержала три издания (третье – Киево-Печерской Лавры), и была высоко оценена опытными в молитвенном делании монахами. Так например, Оптинский старец Варсонофий писал: "Эту книгу надо прочесть несколько раз, чтобы вполне воспринять всю глубину ее содержания. Она должна доставить громадное наслаждение людям, имеющим склонность к созерцательной жизни; дай Бог, чтобы чтение принесло вам не только высокое духовное наслаждение, но также и помощь в деле спасения своей души" ^[4].

Не было бы ничего странного, если бы какие-то выражения, примененные автором книги, показались кому-либо неясными и потребовали дальнейших объяснений. Само по себе это не могло бы привести к прещениям, о которых, кстати говоря, старец Иларион узнал лишь стороною, через третьих лиц. Мы знаем, что даже святоотеческие писания, направленные против какой-либо ереси, бывали истолкованы в пользу другой ереси, как например, писания Свт. Кирилла Александрийского против Нестория были использованы монофизитами. Однако это никоим образом не является недостатком сочинений св. Кирилла, которые имели определенную цель и этой цели совершенно достигали. Так и в данном случае следовало бы посмотреть на цель сочинения, на суть дела, а в при возникновении каких-либо злоупотреблений или перетолкований продолжить разъяснение вопроса.

Поскольку в синодальном Послании говорилось, что о. Иларион выдвинул некоторый новый догмат об Имени Божием, то надо обратить внимание на то, в каком смысле это может быть верно. Под "догматом" подразумевается иногда какая-либо составляющая часть Православной веры. В этом смысле новых догматов быть не может, но мы увидим, что старец Иларион в своей книге и не вводил какого-либо нового учения. Однако "догматом" называется и определенная вероучительная формула, и в этом смысле новые догматы возникали в истории Церкви и, разумеется, должны возникать по мере появления новых заблуждений. Старец Иларион и предложил в своей книге такую вероучительную формулу, имеющую вполне определенную цель, – впрочем, формулу не совсем новую, поскольку она уже появлялась в сочинениях св. прав. отца Иоанна Кронштадтского. Возникшие споры показали со всей убедительностью, что вопрос о почитании Имени Божия был поставлен вполне своевременно и действительно нуждается в выяснении и формулировании. Правда, о. Иларион вовсе не предполагал ставить своей книгой какой-то вероучительный вопрос: догматические споры начались только после резких выступлений – устных и печатных – против почитания Имени Божия. Кроме того, афонские имяславцы не имели в виду самолично утвердить догмат, то есть найденную формулу, для всей Церкви, но напротив, постоянно требовали соборного рассмотрения, ибо только таким путем истинное вероопределение может стать догматом.

Поэтому надо со всем вниманием рассмотреть, против какого рода заблуждений оказалась направленной формула "Имя Божие есть Сам Бог", какой именно смысл вкладывали в нее св. праведный отец Иоанн Кронштадтский, старец Иларион, иеросхимонах Антоний Булатович и их единомышленники.

Заметим, что когда это выражение, не раз повторенное и усиленное, появилось в сочинениях св. отца Иоанна Кронштадтского (всего за несколько лет до афонских споров), то оно, можно сказать, прошло незамеченным. Это значит, что та самая академически образованная часть российского духовенства, которая впоследствии обличала "ересь имябожничества", если и читала сочинения отца Иоанна, то не придавала им существенного вероучительного значения.

Да и сам архиеп. Никон (Рождественский), организатор разгрома русских монастырей на Афоне (сопровождавшегося избиениями, издевательствами и даже убийствами иноков-имяславцев, а также надругательствами над иконами), прежде возникновения спора писал: "Имя Божие всегда Свято. Им совершаются наши спасительные таинства; им запечатлевается верность наших клятв и обещаний. Им поражаем врагов видимых и невидимых. Имя Божие есть то же, что непостижимое существо Божие, открывающее себя людям" ^[5]. – Здесь выражено то самое учение, против которого автор впоследствии и боролся – даже при помощи войск. В чем же причина такой перемены? Ответ мы сможем найти в синодальном Послании 1913 года, где сильнейшие и величайшие изречения Писания об Имени Божием и о славе Божией без всяких на то оснований объявляются просто "описательными выражениями", то есть ничего существенно не означающими словами.

Поэтому и архиеп. Никон в своих сочинениях следовал тем общепринятым выражениям об Имени Божием, которые стали для него и для многих других благообразными, но пустыми словами, такими, которые можно безболезненно повторять, поскольку в них не содержится Абсолютная Истина – Сам Бог. И так продолжалось до тех пор, пока не появились сочинения, ясно показывающие, что слова эти вовсе не пусты и принимать их нужно вполне серьезно.

Впоследствии архиеп. Никон объяснял слова отца Иоанна Кронштадтского чисто психологически, как отражение некоторого субъективного молитвенного переживания, поскольку св. отец Иоанн "приобрел известность не своими учено-богословскими трудами, а подвигами и благодатными дарами" ^[6].

Но с таким подходом никак нельзя согласиться. Мы знаем, что в сочинениях святых мужей именно то, что было плодом их духовного, молитвенного опыта, и заслуживает самого серьезного внимания, в отличие от высказываний, являющихся простой передачей усвоенного от других людей. Напомним, что возможность погрешностей в сочинениях святых преп. Варсонофий Великий объясняет именно тем, что не все в этих сочинениях почерпнуто из реального опыта богообщения, но часть заимствована от людей через внешнее обучение. Заметим также, что и решения Соборов и их вероопределения сильны не тем, что приняты большим числом епископов, а тем, что они были гласом Духа Божия, глаголавшаго во святых Своих. Поэтому и суждения одного св. Кирилла Александрийского, или преп. Максима Исповедника, или св. Григория Паламы, или св. Марка Эфесского и найденные ими выражения были достаточными для осуждения ересей. Потому-то эти выражения и были приняты как догматы, а те соборы, которые отвергли их, оказались лже-соборами.

Если св. отец Иоанн Кронштадтский записал нечто из своего молитвенного опыта и благословил публиковать эти записки, то очевидно, что мы должны отнестись к сказанному им со всей серьезностью и постараться уяснить, чтo Дух Божий через Своего служителя открыл нам, последним христианам, на пользу и в предохранение нас от заблуждений. Ведь Дух Святый не только открывает нечто истинное через Своих служителей, но именно подает врачевство, существенно необходимое нашему времени; в противном случае было бы достаточно только древних писаний для нашего наставления.

Если мы видим, что через несколько лет после св. отца Иоанна другой подвижник и молитвенник счел совершенно необходимым предложить инокам и всем верующим те же самые вероучительные формулы – не потому только, что прочел их в книге св. Иоанна Кронштадтского, а потому что они явились результатом и его опыта, – то это тем более заставляет нас смотреть на данные выражения серьезно. Очевидно, именно с такими сочинениями мы должны сверять свои понятия, которыми пользуемся часто просто по привычке, не разбирая, откуда они заимствованы.

Действительно, вера и мiровоззрение православного человека обычно лишь отчасти, к сожалению, определяется Божественным Откровением. В значительной степени его понятия бывают почерпнуты из духа времени, незаметно проникающего в каждую душу тысячами путей. И здесь мы позволим себе сделать некоторое отступление.

Известно, что помимо сверхъестественного Откровения, хранимого в Писании и Предании Церкви, естественное Откровение, начертанное в самом творении и особенно в душе человека, является важной опорой для понимания божественных истин. Священное Писание многократно в притчах и различных выражениях отсылает нас к тому естественному опыту жизни, который доступен человеку в созданном Богом мiре. Естественные, здравые понятия составляют богозданную основу для восприятия истин, превысших естества.

Через тьму падения до времени явления в мiр Христа Божественным Промыслом сохранялись в человечестве эти природные понятия, хотя отчасти и в искаженном и ущербном виде. Христианская вера раскрыла истинный смысл этих прикровенных притч, которыми наполнена жизнь творения. Но после отступления некогда христианских народов от Христа было попущено Богом невиданное прежде разрушение в их сознании не только богооткровенных истин, но и самих тех естественных понятий, которые прежде были подспорьем для восприятия Евангелия. Образ жизни современного человека и постоянно окружающая его действительность оказываются бесконечно далекими от всего того, что окружало людей древности, слушавших евангельскую проповедь. Но еще важнее разрушение не только внешнего уклада жизни, но и связанной с ним внутренней системы понятий, в которой обитает и действует человеческий ум.

Наше время знаменательно не тем, что мiр, уже давно утративший Православную веру, в своем отступлении идет все дальше, но тем, что ложная философия этого мiра глубоко проникает в сознание людей православных. Приснопамятный иеромонах Серафим (Роуз) в своей работе о сотворении мiра отмечает, что многие ложные учения (как например, эволюционизм), возникнув вне Церкви, постепенно распространяются, приобретают внешний авторитет, и затем уже, набрав силу, вторгаются в церковную ограду. Прикрытием, обманывающим многих верующих людей, служит для них или псевдонаучность, или некоторые ложные философские посылки, которые кажутся естественными в наши дни и незаметным образом искажают восприятие самих основ христианского учения.

Под влиянием этой вездепроникающей философии нынешний человек, часто даже не отдавая себе в этом отчета, полагает по-настоящему реальными только предметы или явления, будь то видимые или невидимые, а слова или имена, пусть даже богооткровенные, воспринимает как условные обозначения, соотнесенные с этими предметами весьма косвенным и случайным образом. Такой номиналистический взгляд непосредственно вытекает из материализма – веры в первичность и абсолютность вещества. Другой причиной, очевидно, является необыкновенно глубоко зашедшее в наше время повреждение ложью и обессмысливание человеческого языка, который поистине теряет последнюю связь с реальностью вследствие отвержения и попрания Слова Божия.

Исходя из такой, иногда неосознанной, посылки, современный человек часто относится и к богооткровенным словам Писания и Предания церковного как к несущественным, условным, относительным, а споры о догматах полагает пустыми пререканиями о словах, которые все равно не могут, да и не должны отражать в точности Божественную реальность.

Следствием подобного настроя является адогматизм – главнейшая болезнь XX века, породившая все прочие недуги, и именно на такой почве народился и вырос модернизм и экуменизм в среде православных обществ.

В области аскетики, молитвенного делания, на этой же почве вырастает субъективизм и психологизм, неразрывно связанный с экуменическим умонастроением наших дней. Не уделяя должного внимания и почитания богооткровенным словам молитв, а в первую очередь – Имени Божию, которым только и входит человек в богообщение, делатель молитвы остается замкнутым в сферу своих умственных или эмоциональных представлений и впечатлений.

Заметим, что такое состояние, поистине являющееся смертью души, нелегко обнаружить и обличить. Ереси древности состояли в отвержении некоторых вполне определенных догматов, но действовали в рамках все той же естественной системы понятий, почему и обличать их было относительно просто. Но всякий, кто сталкивался с далеко зашедшим адогматическим повреждением, обычным для "официального православия", замечал, что здесь все обсуждения ведутся на совершенно ином языке, где самые основные христианские понятия давно утратили свой смысл, так что какая-либо полемика часто оказывается совершенно невозможной.

Та же опасность незаметно проникает и в среду настоящих православных, откуда в свое время и вышло "официальное православие", получившее в мiре столь несомненный количественный перевес. Испытания, подобно пробным камням, выпавшие на долю христиан в начале XX века, обнаружили, насколько глубоко распространилась болезнь под покровом благообразной видимости.

Но прежде чем внешние потрясения коснулись общества верующих, прозвучал голос св. прав. отца Иоанна, а вслед за ним и других молитвенников. Этот голос должен был заставить встрепенуться каждое сердце: одних – от радостного узнавания того, что подспудно угадывалось, но не было осознанно собственным убогим опытом; других – от негодования, ибо прозвучавшие слова задели больной нерв внешне благополучной церковной жизни.

Св. отец Иоанн Кронштадтский пишет: «Имя Божие есть Сам Бог. Потому говорится: Не приемли имени Господа Бога твоего всуе. Или: Защитит тя имя Бога Иаковля (Пс. 19, 2). Или: Изведи из темницы душу мою, исповедатися имени Твоему (Пс. 141, 8). Как Господь есть препростое Существо, препростый Дух, то Он в одном слове, в одной мысли – Весь всецело, и в то же время – везде, во всей твари. Потому, призови только имя Господне – ты призовешь Господа, Спасителя верующих, и спасешься. – Всяк, иже призовет имя Господне – спасется (Деян. 2, 21). – Призови имя Мое в день скорби твоея, и изму тя, и прославиши Мя (Пс. 49, 16)» ^[7]. «Господь при безконечности Своей есть такое простое Существо, что Он бывает в одном Своем имени – "Троица", или в имени "Господь", или в имени "Иисус Христос"» ^[8]. «Когда ты про себя или в сердце говоришь или произносишь имя Божие, Господа, или Пресвятой Троицы, или Господа Саваофа, или Господа Иисуса Христа, то в этом имени ты имеешь все существо Господа; в нем Его благость безконечная, премудрость безпредельная, свет неприступный, всемогущество, неизменяемость. Со страхом Божиим, верою и любовию прикасайся мыслями и сердцем к этому всезиждущему, всесодержащему, всеуправляющему Имени. Вот почему строго запрещает заповедь Божия употреблять имя Божие всуе, потому, то есть, что имя Его есть Он Сам, Единый Бог в трех Лицах, простое Существо, в едином слове изображающееся и заключающееся, и в то же время незаключаемое, то есть не ограничиваемое им и ничем сущим. Великие имена [Божии]... призванные с живою сердечною верою и благоговением, или воображенные в душе, суть Сам Бог, и низводят в душу Самого Бога в трех Лицах... Само это безконечно простое Существо может быть некоторым образом объято одною нашею мыслию, одним словом» ^[9].

Но поскольку выражение "Имя Божие" употребляется в разном смысле, то возникла необходимость уточнить, что разумеется в данном случае. Иеросхимонах Антоний Булатович поясняет это так: "В самом высоком смысле своем Имя Божие есть Слово Божие ^[10], есть неименуемое Имя Божества, обладающее всеми Божественными свойствами. Во-вторых, в именуемых Именах Божиих мы почитаем их Божественное достоинство, ибо они суть истинные лучи истинного неименуемого Имени, и поелику суть словесное действие Божества, обладают Божественными свойствами. Впрочем, этих Божественных свойств мы не приписываем тем буквам, которыми условно выражается Божественная Истина, но лишь самому слову Истины. Поэтому, когда говорим о Имени Божием, имея в виду сущность самого Имени, то говорим, что Имя Божие есть Сам Бог. Когда же мы имеем в виду буквы и слоги, коими выражается Имя Божие, то говорим, что Бог присутствует во Имени Своем" ^[11].

Заметим, что в Церковном Предании обычным является такое словоупотребление, когда под именем или словом подразумеваются не звуки или буквы, служащие лишь для внешнего выражения или запечатления его, а сама заключенная в нем истина. Поэтому мы и не найдем в Писании таких выражений, которые говорили бы, например, что Бог прославляется посредством Своего Имени, или с помощью, или через него, или в нем, – как прославляется Он во святых Своих. Но везде прославление и почитание Имени Божия отождествляется с прославлением Самого Бога. Так, например, сказано: И похвалятся о Тебе любящии Имя Твое (Пс. 5, 12) – но нигде не говорится "любящии Тебя в Твоем Имени" или "любящии Твое Имя ради Тебя Самого".

Благословен еси, Господи Боже отец наших, и препетый и превозносимый во веки. И благословено Имя славы Твоея святое, препетое и превозносимое во веки (Дан. 3, 26, 52-53). Здесь к Богу и к Его Имени применены полностью тождественные выражения и этим, разумеется, не приравнивается к Богу нечто сотворенное и внешнее, но свидетельствуется, что препет и превозносим есть Бог, неприступный и непостижимый по существу, именно тем, что препето и превозносимо Его Имя.

Вне Божественных Имен невозможно ни познать Бога, ни восприять истинную веру в Него, ни прославить Его, ни помолиться Ему, ни совершить какое-либо из церковных таинств. Бoльшая часть Символа Веры (и весь Символ Веры в изложении Первого Вселенского Собора) является ничем иным, как развернутым Именем Триипостасного Бога, в Которого мы веруем. Но и все Писание и Предание есть раскрытие смысла Божественного Имени и свидетельство о нем.

Всякий говорящий, что почитает Бога, или возглашающий Ему хвалу тем самым воздает почитание и хвалу Его Имени, вольно или невольно. И напротив, хулящий Имя Божие неизбежно хулит Самого Бога, и отвергающий веру во Имя Господа Иисуса Христа отвергается самой христианской веры, ибо об этой вере Апостол говорит: Даде им область чадом Божиим быти, верующим во Имя Его (Ин. 1, 2). Сия писах вам верующим во Имя Сына Божия, да весте, яко живот вечный имате, и да веруете во Имя Сына Божия (1 Ин. 5, 11).

В толкованиях святых Отцов на эти и подобные им выражения Священного Писания поясняется, что веруем мы собственно во Имя Божие, поскольку существо Божие для нас совершенно непостижимо, и само это Имя достойно веры, как чудное и творившее множество чудес. Истинная сердечная вера, которая в правду, есть вера собственно в богооткровенные имена Божии; эти же имена Божии мы исповедуем устами во спасение.

Познание, которое мы почерпаем из богооткровенных имен Божиих, является ограниченным по причине нашей ограниченности и по причине того, что слыша слово Божие, мы очень часто не слышим и не разумеем, ибо истинное богопознание есть познание жизнью, а не одним только разумом. Однако сами истины, выраженные в именах Божиих, как лучи непостижимого и неизреченного Солнца, отнюдь не являются условными, относительными или ограниченными.

Призыванием богооткровенных имен Божиих мы реально соприкасаемся с Богом, открывшим Себя людям, и это независимо даже от того, хотим мы этого или не хотим. Как в таинствах церковных благодать, то есть Сам Бог, действует вполне объективно, к оправданию или осуждению приступающих; так и призывание Имени Божия не бывает бездейственным, но либо освящает и врачует немощную нашу природу, либо опаляет – видимо или невидимо – дерзко употребляющих его.

Подробнее мы рассмотрим учение об Имени Божием ниже, сначала следуя Писанию и Преданию Церкви, а затем сравнивая это учение с положениями, изложенными в синодальном Послании 1913 года и в других сочинениях того же направления. Но прежде отметим еще две вещи.

Во-первых, встречается определенное предубеждение против имяславия, связанное с тем, что его поддержали некоторые философы, известные своими уклонениями от православной веры: Павел Флоренский, Сергий Булгаков и др. Правда, нетрудно заметить, что их специфические воззрения, оформившиеся постепенно в гностическое учение, известное под названием "софиологии", вовсе не совпадают со взглядами иеросхимонаха Антония Булатовича и других афонских имяславцев; в то же время характерно, что как раз эти философы и не подверглись прещениям ни в 1913, ни в 1918 году.

С другой стороны, вполне естественно, что заявленное в синодальном Послании 1913 года рационалистическое учение, сводящее всю религиозную жизнь к субъективно-психологической стороне, оказалось враждебным не только истинному духовному опыту, но даже и мистике, далеко уклоняющейся от истинного пути. К тому же в истории Церкви бывали случаи, когда истинное Православное учение было защищаемо еретиками, притом иногда довольно успешно; самый яркий подобный пример представляет собой деятельность Оригена.

На самом деле нет ничего удивительного в том, что синодальное Послание встретило возражения со стороны наиболее образованных философов того времени. От их взгляда не могло укрыться присутствие в этом Послании известных философских концепций, таких, как кантианство или позитивизм Милля, столь сильно повлиявших на современное сознание, однако в научном мiре уже отходящих на задний план и потерявших свою первоначальную привлекательность. Поэтому вполне закономерно, например, что разбор синодального Послания, сделанный Владимиром Эрном, содержит много правильных и полезных наблюдений, несомненно заслуживающих внимания.

Другой момент, который необходимо отметить, заключается в том, что среди противников имяславия оказались и некоторые лица, достойные уважения, особенно из числа тех, кто почерпнул сведения об этом споре отрывочно и из третьих рук. При более тесном общении с исповедниками Имени Божия такое предубеждение не раз развеивалось, как было, например, со старцем архимандритом Арсением, прибывшим на Афон в марте 1913 года с письмом обер-прокурора Синода для увещания имяславцев. Не обнаружив в их учении ереси, он не только поддержал их, но анафематствовал их противников имяборцев и отверг синодальное Послание, за что и был имяборцами лишен предсмертного напутствия Святых Таин и христианского погребения.

Нередкими были и случаи, когда сам молитвенный опыт умного делания приводил иноков, убежденных, что имяславие является ересью, к исповеданию совершенно тех же вероучительных положений, какие отличали имяславие. К таковым относится и старец Феодосий Карульский, запечатлевший в дневнике свой опыт умного делания ^[12]. Характерный случай приводится также в воспоминаниях архиеп. Вениамина (Федченкова) об Оптиной пустыни: он был свидетелем того, как два инока спорили об Имени Божием, и поскольку противник имяславия был более образованным человеком, его собеседник вскоре замолчал, не зная, что отвечать. После некоторого молчания первый инок вдруг сказал: "А все-таки Имя Божие есть Сам Бог". Эти неожиданные слова, очевидно, свидетельствовали о реальном молитвенном опыте, идущем вразрез с усвоенными понятиями и теоретическими умозаключениями.

Иеросхимонах Антоний (Булатович) пишет, что и он сам при первом знакомстве с книгой старца Илариона решил, что учение его об Имени Божием ошибочно, о чем и написал в письме, которое собирался отправить старцу. Ощутив вслед за тем крайнюю тяготу в душе и не понимая ее причины, он взял в руки книгу св. отца Иоанна Кронштадтского, данную ему в свое время самим отцом Иоанном в качестве духовного руководства, и машинально открыв ее, обнаружил те же самые слова: "Имя Божие есть Сам Бог" ^[13]. Такое свидетельство заставило его более серьезно отнестись к вопросу, оказавшемуся камнем преткновения и соблазна для всякого человека, воспитанного в современном рационализме.

Многие, к сожалению, были увлечены в сочувствие имяборческому учению, следуя соображениям, которые в наши дни кажутся вполне естественными, и не замечая того, что эти соображения, порожденные антихристианской философией, полностью противоречат Преданию Церкви. Так, приходилось слышать, что имяславцы все равно что перепутали голову с одетой на нее скуфейкой. И это выражение может показаться разумным и сходным с делом: вот голова, а вот скуфейка – вот Бог, а вот Его Имя.

Однако сними скуфейку с головы – и голова останется головою; отдай скуфейку другому – и это будет его скуфейка. Но отнять Имя Божие от Бога и отдать его другому так же невозможно, как отнять у Бога все Его всесвятые свойства. Об этом говорит и Катихизис: "Преславными и различными Именами нарещися может Бог, ихже никтоже от Него отлучити может". Если кто и дерзнет называть божественными именами: "Святой Троицей", или "Господом Иисусом", или "Богом Вседержителем" – какого-нибудь человека (как делали это хлысты и другие сектанты и духовные самозванцы), то не перестанет от этого быть Святой Троицей один только Бог и Имя Божие не станет именем человеческим. Может тать похитить освященные сосуды из храма и переплавить их, а сам храм не только обратить в вертеп, но и вовсе разрушить, ибо все это – творения, хотя и посвященные Богу. Но ни один святотатец не в состоянии отнять Имя Божие у Бога. Ложно и кощунственно употребляя это Имя, он будет непременно хулить Самого Бога, неотделимого от Своего Имени.

По крайней мере, сам хозяин скуфейки имеет власть отдать ее другому человеку и одеть на голову нечто иное. Но и Сам Бог не может расстаться со Своим Именем, как не может переменить Свои свойства, ибо неразделимо и неизменно простое Его Существо.

Кто же, желая беседовать с человеком, станет со всем вниманием смотреть на его скуфейку? Но святые отцы заповедуют в молитве заключать все свое внимание неисходно в словах молитвы, и в первую очередь, конечно, в Имени Господнем. Поэтому скорее можно было бы уподобить Имя Божие, как личное Имя, не скуфейке, а внешнему виду, лицу человека, взирая на которое, мы взираем на самого человека и общаемся с его невидимой для нас личностью – душею и умом.

И всякая голова, конечно, когда-то существовала без скуфейки. Но хотя произносимые нами звуки, выражающие Божественные имена, когда-то не существовали, однако Бог никогда не был безымянным, как не был и вообще безсловесным, но искони бяше Слово, именующее неименуемого Отца. Не взял Бог нечто внешнее, какое-то человеческое имя, и не применил к Себе ради нашего удобства, но явил нам сокровенную истину о Себе, Свое сокровенное Имя, и особенно ясно – в спасительном воплощении Своего Сына и Слова, Господа нашего Иисуса Христа.

Естественные для современного человека рассуждения могут бесконечно далеко увести нас от Богооткровенной Истины. Вот почему необходимо позаботиться о том, чтобы держаться Божественных словес, ограждая себя ими, а особенно – Именем Господним, от всяких соблазнов и заблуждений.

И великие древние святые иногда по попущению Божию на время уклонялись в сочувствие какой-либо ереси, как это было с преп. Герасимом Иорданским. Но он со смирением обратился за помощью к великому столпу Православия – преп. Евфимию, а мы, не имея непосредственно такой возможности, должны с тем большей осторожностью держаться писаний святых Отцов, как древних, так и тех, которых Господь послал Своей Церкви в последние времена. Колебания подвижников, бесконечно превосходящих нас по своему благочестию и подвигам, не должны нас смущать, ибо каждому времени – свои искушения, и свои испытания предлежат каждому человеку.

С тех пор как обсуждение учения об Имени Божием в России было прекращено революцией, прошли десятки лет – почти целый век. Настало время вернуться к этому спору, ибо именно в нем отобразились те духовные болезни, которые стали причиной и революции, и обновленчества, и сергианства, и экуменизма – всех внешних бед, проистекших из пренебрежения богооткровенным учением Церкви и в первую очередь – из похуления Имени Божия.

Хотя и есть опасная тенденция огульно поносить дореволюционный епископат и, вообще, духовенство, как это делали обновленцы, но есть и противоположная опасность, состоящая в идеализации всего дореволюционного. Не следует оказывать мнимую услугу почившим архиереям, повторяя, закрепляя, развивая и распространяя их заблуждения. Притом, если погрешившие в прошлом, может быть, имеют свои извинения, то эти извинения уже неприложимы к нам, пожавшим плоды прежних заблуждений. Если из тех иные, быть может, помилованы ради своих подвигов и исповеднических страданий, то мы отнюдь не можем легкомысленно уповать на свои мнимые заслуги. И наша задача состоит не в том, чтобы непременно рассудить, какова вина или, напротив, каковы достоинства тех или иных церковных деятелей, а в том, чтобы избежать ошибок и погрешностей, уже один раз приведших нашу страну и Поместную церковь к великой катастрофе.

Подлинным завещанием нашему времени являются слова Михаила Александровича Новоселова, написанные им в конце 1918 – начале 1919 года:

«...Я высказал мысль, что, если бы можно было всю Россию буквально засыпать апологетическими листками и книжками, это мало принесло бы пользы Церкви, т. к. главный недуг церковной жизни слишком глубоко коренится в недрах Церкви, чтобы быть исцеленным таким внешним средством, как апологетика. Недуг этот заключается в утрате православного самосознания и самочувствия и отступлении от святоотеческих основ религиозной мысли и жизни. Этим недугом, указывал я тогда, поражены и представители иерархии (я приводил примеры и называл лица, если Вы помните), и представители академической науки, и пастыри, наипаче ученые. Естественно, духовная болезнь эта с вершин распространяется вширь и глубь церковного общества и народа.

...Глубочайшее отступление от православного мудрования я вижу в так называемом имяборчестве, т. е. в том мiровоззрении, которое проведено было в известном послании Свят. Синода "всечестным братиям, во иночестве подвизающимся", опубликованном в мае 1913 года, и в приложенных к нему докладах.

Исключительный по своей значительности и таинственности вопрос о страшном и святейшем Имени Божием был тогда разрешен Свят. Синодом с изумительным легкомыслием по отношению к непостижимому Имени Божию и жестоковыйностью относительно афонских иноков.

...Достойно внимания, что новые имяборческие документы, вышедшие уже из Патриаршего Синода, скреплены подписями не только старых имяборствующих иерархов, но и новых, причем относительно некоторых из них я имею основание утверждать, что сие рукоприкладство учинено ими без личного рассмотрения великого вопроса о Имени Божием и без сознательного убеждения в истинности того решения, которое они скрепили своими именами. Я с большим огорчением отмечаю этот более чем грустный, по своему преступному легкомыслию, факт.

Еще больше огорчения и изумления вызывает отношение к данному вопросу Всероссийского Церковного Собора. Как известно, Собор не доверился тому решению, которое изнес прежний Синод, и постановил подвергнуть вопрос о Имени Божием рассмотрению по существу. Чем руководился Собор, поступая так? Сознанием его значительности, не позволившим ему положиться на решение, данное Свят. Синодом? ... Вернее, Собор, в подавляющем большинстве своих членов, был так далек от существа вопроса, так мало заинтересован в нем, что просто "сдал его в комиссию", чтобы спихнуть со своих плеч эту все же неприятную мелочь, из-за которой кто-то ссорится и беспокоит членов Собора своими заявлениями и обращениями. ... Кратко сказать, и Св. Синод и Всероссийский Церк. Собор оказались не на высоте вопроса, который выдвинут был Промыслом Божиим на Святой горе Афонской.

...Считая с проф. Муретовым имяславие лежащим "в основе учения о единосущии и троеличности Божества, о богочеловечестве Спасителя, о Церкви, таинствах, особенно Евхаристии, иконопочитании и т. д.", я вижу в имяборчестве тот разрывающий подлинную связь с Богом религиозный субъективизм, который, ставя относительное на место безусловного, психологическое на место онтологического, естественно подтачивает корни богодейственной Христовой веры и Церкви и ведет неуклонно к неверию (в конечном счете к человекобожию и антихристовщине).

...Имяборческая стихия отравила нашу богословскую школу, нашу иерархию, наше пастырство, и, естественно, отравляет все церковное общество. Плоды отравления у всех на глазах. Чтобы не ходить далеко вглубь России, достаточно посмотреть, что делается в ее "сердце", Москве. Ведь только слепой, или зрячий, у которого лежит покрывало на очах, не видит того растления, которое проникло в нашу церковную жизнь и которое является плодом давнишнего практического имяборчества, в последнее время Святейшим и Патриаршим Синодами закрепленного теоретически, в учении. Протестантский (в конечном счете, повторяю, человекобожнический) принцип религиозного субъективизма предлагается нам официально, как норма духовной жизни. Это рукописание теоретически скрепляет и завершает то, что так пышно расцвело в наши дни. Нет ничего общеобязательного, ничего объективно достоверного, ибо нет общего для всех христианского самосознания, нет единства веры. Уже нет "Стражей Израилевых", которые направляли бы жизнь по общецерковному руслу. Никто деятельно не озабочен сохранением единства веры, ибо сознание этого единства утрачено кормчими Церкви, которые сами плывут вне церковного русла, куда несет их волна религиозной анархии. И какой бутафорией является в наши дни "Торжество Православия", это помпезное провозглашение единства исповедуемой будто бы нами веры "Апостольской, отеческой, кафолической, яже всю вселенную утверди"! Когда я присутствовал на этом величественном церковном празднике в текущем году и слушал громогласную анафему патриаршего архидиакона, мне казалось, что всею силою она обрушивается не на отсутствующих еретиков и большевиков, а на присутствующих иерархов-имяборцев. И я с полной серьезностью отношу к ним же страшное пророчество преп. Серафима, изреченное им сто лет тому назад: "Господь открыл мне, что будет время, когда архиереи земли русской и прочие духовные лица уклонятся от сохранения православия во всей его чистоте, и за то гнев Божий поразит их. Три дня стоял я и просил Господа помиловать их и просил лучше лишить меня, убогого Серафима, царствия небесного, нежели наказать их. Но Господь не преклонился на просьбу убогого Серафима и сказал, что не помилует их, ибо будут "учить учениям и заповедям человеческим, сердца же их будут стоять далеко от Меня"" (Душепол. чтение, 1912 г., стр. 242-243). Не пришел ли уже этот предсказанный Преподобным гнев Божий на нашу иерархию, а вместе с нею на всю нашу Русскую Церковь за "уклонение от чистоты православия"!? Не за хулу ли на страшное Имя Божие иерархия наша несет тяжелые удары, начиная с первых дней революции? Не эта ли хула является причиной того бессилия, того как бы параличного состояния, в котором находятся наши правящие иерархи, сами сознающиеся в этой параличности, хотя и не сознающие, кажется, причины ее? Словесное стадо разбредается и разбегается в разные стороны, увлекаемое "в научения различна и странна", а кормчие Церкви, словно богаделенские старички, только поглядывают из окон своей богадельни на словесных овец, которым вместо единой, строгой, вековечной, живой и животворящей Истины Православия предлагаются многообразные суррогаты гуманистической морали, мелодраматической проповеди, богослужебной лжеэстетики, а в последнее время "социалистическое христианство". Я сказал: "поглядывают". Нет, не только поглядывают, но и принимают иногда прямое или косвенное участие в культивировании этих суррогатов. А если так, то зачем им богодейственное, непобедимое и страшное Имя Божие, которое нужно и близко, и дорого и опытно понятно лишь тем, для кого христианство есть "великая тайна" претворения ветхого человека в новую тварь, обожение человека через боговселение, подаваемое чудотворящим Именем Иисусовым, таинственно вселяющимся в сердце человеческое? Дорогой NN! Говорю Вам, как другу и брату о Господе: вникните в этот великий спор о Имени Божием, который Вы до сих пор обходили, словно боясь обжечься. Вы должны это сделать, если не как христианин, то, по крайней мере, как миссионер. Но, конечно, Вы ничего не увидите, если будете подходить к вопросу с общемиссионерскими приемами,

а не со страхом Божиим, этим началом премудрости. Поверьте, что этот вопрос несоизмеримо важнее всех, поднятых на Всерос. Церк. Соборе и поднимаемых на теперешнем Высшем Церковном Управлении. В правильном решении его сокрыто наше религиозное будущее.

...Я бегло, спешно набросал для Вас те мысли, скрыть которых в себе не находил возможным. Какое употребление Вы сделаете из моих слов, я не знаю. О себе скажу Вам вот что. Сознание исключительной важности вопроса о боголепном почитании Имени Божия, от чего зависит наше настоящее и будущее, простирающееся в вечность, и признание имяборчества, этого плода и причины религиозного безверия и бесстрашия, опаснейшим врагом Православия, поражающим основной нерв нашей веры, побуждают меня отдать все свои силы на обличение этого душепагубного заблуждения и на уяснение противоположеной истины – имяславия. Но зная всю недостаточность собственных единоличных сил для удовлетворительного решения этой трудной задачи, я привлекаю к этой работе других, более меня способных лиц» ^[14].

 

к оглавлению

Введение     1     2     3     4     5     6     7     8     9     Приложение