|
Радуйтесь, ибо Господь грядет судить |
|
 |
|
Rus |
|
Eng |
|
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
   |
 |
 |
 |
 |
Священник Владимир Зноско.
Христа ради юродивый иеросхимонах Феофил, подвижник и прозорливец Киево-Печерской лавры.
к оглавлению
К читателю 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ...
Глава 2
Никто да не пренебрегает юностью твоею; но будь образцом для верных в слове, в житии, в любви, в духе, в вере, в чистоте. (1 Тим. 4, 12).В звании питомца училища Фома исполнял все, что требовалось школой, но не чувствуя в себе призвания продолжать высшие академические науки, смотрел на них как на не совсем верное средство к приобретению тех познаний, которые приводят человека к познанию истинного Бога и открывает для чистых сердцем тайны величия Божия. Поэтому высшим для себя училищем юный Фома избрал храм Божий, где, предаваясь чтению и пению, приучил ум свой к постоянному богомыслию и непрестанной молитве. С этой поры дума об иночестве не покидала его ни на минуту, и рано или поздно он решил осуществить ее...
Добрый дядя недолго оставался покровителем своего племянника. Вскоре он скончался и оставил Фому без всяких средств к жизни и без верного пристанища. О продолжении учения нечего уже было и думать. И вот, уволившись из Академии, Фома стал собственными трудами добывать себе пропитание. В 1810 году он был определен дьячком в город Чигирин, но по недостатку голоса был перемещен в том же году пономарем в местечко Обухов.
Однако недолго пробыл Фома и здесь. Мир, невзлюбивший его с самых пеленок, тяготил его своими правилами и законами и отвращал от себя его душу и сердце.
– Истомилась душа моя,– говорил Фома,– желая во дворы Господни. (Пс. 83. 3).
Дай стряхнуть земные узы
С прахом страннических ног,
Дай во мне угаснуть шуму
Битв житейских и тревог...
И возненавидев сборище злонамеренных и нечестивых, Фома в 1812 году, то есть в самый разгар Отечественной войны, определился в послушники Киево-Братского монастыря.
О, какой несказанной радостью возрадовался тогда юный подвижник! Ведь он снова вступил в святое место тихой обители, из которой вышел два года тому назад. Но теперь не для учения, а для молитвы, терпения, труда и поста... Мира уже как не было: он умер для мира и мир умер для него навсегда...
В Братском монастыре Фома исполнял разные послушания: был в хлебной, месил там тесто и пек хлебы, потом его перевели в кухню борщевым, а через малое время назначили помощником палатного и, наконец, пономаря1 и звонаря. Это послушание особенно нравилось Фоме. Взобравшись чуть свет на колокольню, он предавался там глубокомысленному созерцанию и тайной молитве. Никто не мешал ему здесь: суетный мир лежал под ногами, а перед взором его, красуясь, виднелось только голубое небо, в котором обитал Создатель всея видимыя и невидимыя твари...
Так прошло несколько лет... Усугубляя молитвенные подвиги, Фома являлся для всех образцом кротости и послушания, смирения и целомудрия и, всей душой жаждая равноангельного чина, постоянно повторял: «Жажду спасения Твоего и закон Твой - утешение мое», (Пс. 118, 174) Правда, хотя он и не спешил с исполнением сердечного желания, приучая себя к строгому выполнению устава монашеской жизни, однако настоятель монастыря, приметив в нем рвение к духовным подвигам, 11 декабря 1821 года сподобил Фому желаемого чина. Назван был Фома при пострижении Феодоритом.
Вскоре после этого Феодорит был назначен ризничим, а 30 сентября 1822 года за усердие по службе в означенном звании, а также за примерную строго-иноческую жизнь возведен был в сан иеродиакона.
Новая должность дала толчок его дальнейшим подвигам. Став, таким образом, ближе к рукотворенному престолу Царя Славы, Феодорит всеми силами старался уподобиться равноангельному житию угодивших Богу, которые во всей своей славе предстояли теперь на небеси престолу Всенепорочного Агнца, взявшего на себя грехи всего мира. Получая, по монастырскому положению небольшой кружечный доход. Феодорит по-прежнему оставался суровым постником и не имел у себя в келье никакой собственности. Наоборот, чуждый всякой любостяжательности, он даже нашел средство благотворить ближним, ибо, оставаясь без пищи по два и по три дня, отдавал свою трапезную и денежную долю странникам, нищим и убогим.
– Что мне в плоти и крови, когда она приходит в истление,– говорил Феодорит и усугублял свой пост.
Показывая всем Богоподражательную любовь к ближнему, он охотно исполнял послушания и низшей братии и, принимая на себя труды других, с неутомимым усердием, как купленный раб, служил братии во всех послушаниях монастырских, шествуя таким образом по стопам Самого Спасителя, Который сказал: «не приидох да послужат Мне, но послужити... » (Матф. 20, 28).
6 февраля 1827 года Феодорит был рукоположен во иеромонаха и назначен экономом Братского монастыря. Звание это в монастыре почетное и весьма желанное для многих, но, многозаботливое и кропотливое по существу, совсем не соответствовало задушевному влечению священноинока Феодорита. И вот он, чтобы избежать столкновения с людьми, и предпочитая остаться в совершенном уединении, немедленно подал прошение об увольнении его от экономских занятий и, отказываясь от всякого послушания, просил разрешить ему удалиться в пещеры, ископанные еще преподобным Феодосием в селении Лесники. Получив отказ, Феодорит пошел путем особого подвижничества и воспринял на себя великий подвиг Христа ради юродства. Скрывая в своем мнимом безумии высокие доблести своего характера и продолжая восходить втайне от силы в силу в трудном деле своего духовного усовершенствования, Феодорит следовал, таким образом, словам великого Апостола, который говорил: Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. (1 Кор. 3, 18).
Однако не много надлежало ему теперь стремиться к духовному усовершенствованию: Господь испытал уже сердце его и помышления его узнал. (Пс. 138, 23). От юности одаренный смирением и чистотой душевной и имен крепкую веру в помощь Божию. Который извлек его из страшного рва, из тинистого болота и поставил на камне ноги его и утвердил стопы его,– Феодорит смело мог уже теперь восклицать: «Готово сердце мое, Боже, готово!..» И, возымев, поэтому, стремление к наивысшим подвигам иноческого благочестного жития, Феодорит 9 декабря 1834 года принял схиму и был наречен новым именем – Феофил.
Схима и для обыкновенного монаха есть уже образ телесной смерти и воскрилие для следования в вечность, а для блаженного Феофила, с первых дней своей жизни приуготовившего себя служению Богу, она сделалась знаком совершенного отречения от земли и переселения духом на небо. «Смерть, Суд и Царство Небесное»,– вот что всецело занимало теперь его мысли и поглощало все часы его размышлений.
С веселием вступил блаженный Феофил на сей узкий и прискорбный путь; чтобы, шествуя по нему, достигнуть безмятежной страны плотского бесстрастия. Теперь он был истинный воин Христов, облеченный во все оружия Божии, против всех слабостей человеческих и искушений бесовских. Чуждый всему, что слывет под общим наименованием суеты мирской, и, пренебрегая всеми условиями житейского быта, Феофил ни с кем не входил в близкие отношения и совершенно закрыл храмину души своей от мира, который невзлюбил его с самого детства, и лишь только одна молитва «отверзала его уста, и язык его возвещал хвалу Сотворшему вся». Всегда с опущенными очами, спокойный и многодумный, ходил он обычным путем своим от кельи до церкви, от церкви до кельи, не пропуская ни одного богослужения. Останавливаясь или в притворе, или у церковных дверей, он стоял неподвижно до конца службы. Близ него всегда находилась корзина, переполненная кусками разной провизии, ведро, кувшин или миска, которую блаженный с собою постоянно носил, а в руках была маленькая Псалтирь.
Еще более увеличив подвиг юродства, блаженный поставил у себя в келье старый гроб, но не ложился в него на ночь, как это делали многие из древних подвижников благочестия, а сохранял в нем разную провизию и посуду. Мало того, в день пострижения в схиму Феофил обшил свой схимнический куколь разными лоскутами и так носил его до самой смерти. Когда же в день кончины блаженного эти лоскутья отпороли, то куколь оказался совершенно новым и годным для погребения. Каждый день утром старец направлялся к Днепру для того, чтобы набрать воды. Иногда он садился в одну из стоявших там лодок и переправлялся на другую сторону Днепра, где, углубившись в чащу кустарников, предавался богомысленному деланию. Перевозчиков он в этом случае не искал, а, увидев какую-нибудь лодку, садился в нее и отправлялся через реку. Хозяева знали обычай подвижника, никогда не беспокоились о своей лодке и не мешали ему поступать так, как он желает, а напротив, еще и радовались, если он садился в их лодку...
Как усердный носитель божественной благодати и даров Духа Святого, блаженный Феофил не укрылся и от людского внимания и благоговения. Народ с любопытством обступал его и всюду следовал за ним, жаждая услышать от него хоть одно слово. Так поставляет Господь униженных на высоту... Однако академическое начальство сильно недолюбливало «грязного, оборванного монаха Феофила» и ежедневно жаловалось на него Владыке, указывая на то, что толпа любопытных людей, разыскивая Феофила по монастырю, запружает академический двор и по неведению своему заходит даже в академические помещения, нарушая тишину и ход ученических занятий. После таких жалоб блаженному делалось строгое «внушение», и чтобы не вызывать нового негодования, блаженный вынужден был прятаться от своих почитателей в лесу, возвращаясь домой только после захода солнца. Но и тут толпа людей находила его и, поджидая подвижника на берегу Днепра, следовала за ним до самой его кельи.
За такую ревность, усердие и пламенную любовь к Распятому Бог просветил Феофила светом небесной мудрости, так что все таинственное, непостижимое в нравственно-физической природе было для старца естественно, доступно и удобопонятно. Не только все явления видимого мира, но и все, скрывающееся в глубине человеческого сердца, блаженный Феофил предсказывал с точностью. Передают, что еще в начале его подвигов, когда блаженный находился в звании послушника-пономаря, начинала проявляться в нем благодать Божия.
В то время сестры Флоровского монастыря каждодневно ходили за водой на Днепр, так как речная вода была здоровее и чище колодезной. При этом путь к реке избирался кратчайший – через Братский монастырь. Это было единственное развлечение, которое позволяли себе сестры в их будничной однообразной жизни. Но во избежание нарушения правил монастырского устава был отдан от лица игумений приказ, чтобы ни одна из послушниц не выходила за ворота без благословения своей старицы. Поэтому и каждая из отправляющихся на реку за водой обязана была предупреждать об этом свою ближайшую начальницу. Но вопреки этому распоряжению одна из молодых послушниц, пользуясь отсутствием в келье своей старицы, ушла за водой на Днепр без ее благословения. Придя на реку, она зачерпнула было воды, но, поскользнувшись, упала и уронила в воду ключ от своей кельи, который держала в руке. Бедная разрыдалась и в отчаянии ломала руки: «Как я покажусь теперь старице? – говорила она, стоя на берегу.– Чем открою запертую ключом келью?..» Вдруг, откуда ни возьмись, идет блаженный Феофил.
– Ты чего плачешь?
Девушка рассказала ему о своем горе.
– Так тебе и надо, глупая. Не будешь в другой раз без благословения ходить. Впрочем, давай ведро, я тебе помогу.
Послушница подала ему ведро. Блаженный нагнулся к реке и, осенив посуду крестным знамением, зачерпнул полное ведро.
– На, возьми, да ступай домой. Тут тебе и вода, тут тебе и потерянный ключ. Послушница заглянула в ведро и на дне его увидала... потерянный ею ключ.
С радостным плачем благодарности бросилась девушка за Феофилом, но его и след простыл...
Так, изумляя всех величием своего духа и жизни, блаженный Феофил живым примером свидетельствовал о том, какую чудесную силу являет природа человеческая, какая власть и могущество заключены в душе и теле человека, если только человек этот будет стремиться насквозь проникнуться силой и могуществом благодати Христовой.
Один наивный крестьянин-хохол, любопытствуя узнать, почему блаженный может предсказывать будущее и проникает в самые тайники человеческого сердца, приступил к нему и спросил:
– Батюшка! А чого вы все знаете и умиете предугадувать людям йих житые?
– Яке дыво! – отвечал блаженный.– У цим нычого трудного нема.
– Як же нема? Нывжели так легко, батюшка?
– А вжеж легко. А ты хочеш буть такым?
– Дуже хочу, батюшка. Навчить мене.
– Ну дак вырви из своих рысныц волосынку и завьяжи на ний два узлы... Як зробиш оце, та й будышь таким розумным, як я...
– Хиба й вы таким путем цего дойшлы?
– А.вжеж так...– отвечал старец Феофил.
Наивный хохол тут же постарался воспользоваться этим советом, но, сколько ни старался завязать на реснице хоть один узелок, конечно, сделать этого не мог.
– От так-то и мини трудно досталася моя тэпэришня доля,– сказал блаженный и пошел от крестьянина прочь...
Многие питомцы академии, чтобы искусить блаженного, старались застать его в келье и пробовали заговорить с ним о предметах духовного образования, но пораженные его простыми и мудрыми ответами, чрезвычайно удивлялись, что такой угрюмый с виду и «неряшливый» схимник обличал их мысли своими резкими выражениями. Когда же более наглые сворачивали разговор и начинали строить насмешки, то блаженный, чтобы не плодить лишних речей и не длить бесполезного посещения, резко обрывал их:
– Отойдите от меня прочь. Было время, когда я учился, но теперь умом помрачился. Стану продолжать с вами беседу, так, пожалуй, чего доброго и меня собьете с истинного пути. Идите, идите! Ибо сказано в писании: от глупых и невежественных состязаний уклоняйся. (2 Тимоф. 2, 23).
Но нельзя сказать, чтобы все глумились над блаженным. Были случаи, когда пример великого подвижника находил себе и подражание.
В самом начале его подвигов Христа ради юродства учился в академии студент Петр Гаврилович Крыжановский. Феофил был еще послушником, когда между ними завязалась братская дружба. Целыми часами проводили юные друзья в душеспасительной беседе, рассуждая о судьбе человеческой, о земной суете и загробной участи. Блаженный Феофил, видя в своем друге благие стремления и отзывчивое сердце, старался во что бы то ни стало укрепить и взрастить в душе его эти добрые семена слова Божия.
–«Сблизься с Ним,– так говорил Феофил своему другу,– сблизься и будешь спокоен. Через это придет к тебе добро... Прими из уст Его закон и положи слова Его в сердце твое. И если ты исполнишь обеты твои, над путями твоими воссияет свет...»2.
Эти постоянные беседы производили на молодого Петра благотворное влияние. Впечатлительный от природы, Петр стал задумываться и, зорко присматриваясь к своему другу, не мог уже жить без него ни минуты. Раз они встретились на берегу Днепра и, усевшись рядом на траве, разговорились.
– Брат мой! Помоги мне спасти мою душу,– воскликнул Петр, обращаясь к Феофилу.
– Ты можешь это сделать и сам,– отвечал блаженный.– Была бы охота да усердие.
– Как же я могу это сделать? Научи меня.
– Откажись от мира и всего, что в мире, затвори для всех храмину своей души, распни свою плоть со страстьми и похотьми и, находясь в беспрестанной молитве, избери себе узкий путь, вводящий в живот вечный...
– Клянусь Богом,– отвечал на это Петр,– я готов сделать так, как ты велишь мне. Но при неопытности и простоте моей трудно мне будет достигнуть желаемого успеха.
– Тогда иди вслед за мной, подражай моим подвигам и спасешься...
С этого времени юный Петр весь как бы преобразился. Стал молчалив и задумчив, перестал шутить и смеяться и резко изменил образ жизни. Бывало, целый день над книгами сидел, науками занимался, а то стал проводить время в храме Божием, начал усердно поститься. Академическое начальство, видя резкую перемену в своем ученике, стало наблюдать за Петром, пробовало делать ему строгие выговоры. Но ничего не помогало. Пренебрегая житейскими правилами и обычаями, Петр как бы ругался миру и, заметив, наконец, что начальство за ним наблюдает, избрал местом для своих уединенных подвигов Флоровский женский монастырь. Там он проводил целые часы и, уединяясь в пустынное место, весь погружался в молитву... Однажды случилось так, что просрочив то время, когда монастырские ворота запираются, и оставшись, таким образом, внутри обители, Петр, чтобы скрыть свою оплошность, забрался в монастырский погреб, зажег там восковую свечу и принялся читать св. Евангелие. Пришедшие туда за провизией сестры, увидев такое необычайное явление, перепугались и подняли крик... Сбежалась целая толпа, пришла к месту происшествия игумения Серафима, дело объяснилось, уладилось и кончилось тем, что Петр был из монастыря удален.
– Зачем ты так делаешь? – спрашивал на другой день у Петра священник Флоровского монастыря отец Андрей Стефановский, приходившийся ему родным дядей.– Сидел бы в Братском монастыре, учился бы, а то порочишь мое имя и вредишь самому себе.
Но Петр молчал. И только тогда, когда душой его овладевало уныние, прибегал он за советом к своему учителю и с рыданиями падал Феофилу на грудь.
– Крепись, крепись...– утешал блаженный своего малодушного друга.– Переноси страдания как добрый воин Христов. (2 Тим. 2, 3). Диавол, яко лев рыкая ходит, иский кого поглотити. (1 Петр. 5,8). Не устрашайся же своего подвига и доведи его до конца. Труден он, но через него избежишь геенского огня. Если руки твои сведены от трудов, ты их только простирай с мольбою к Богу, а ноги пускай стоят на молитве. Аще зерно пшенично, пад на землю, не умрет, то едино пребывает; аще же умрет, мног плод сотворит. (Иоан. 12, 24). Итак, если хочешь быть плодоносным, умри настоящим образом, чтобы и в сердце носить чувство, что ты уже умер...
– Но поверь, что трудно мне это. Силы мои истощились совсем. Родные не понимают меня и своим плачем терзают мне сердце, волнуют мой ум.
– А ты не слушай их и, как мертвый ни на что окружающее не отзывается, так поступай и ты: хвалят – молчи, бранят – молчи, убыток несешь – молчи, получаешь прибыль – молчи, сыт – молчи, голоден – также молчи. И не страшись того, что не будет плода, коли все замрет: будет! Не замрет все, а явится энергия, да еще какая!..
И, внимая наставлениям своего духовного руководителя, Петр снова оживлялся духом и усугублял свои подвиги. Вскоре этот добровольный подвижник был исключен из академии, и родные его, не уразумев тайны его возвышенного сердца, поместили Петра в кирилловскую больницу для умалишенных. Здесь он пробыл около восьми лет и, не оставляя подвига Христа ради юродства, достиг высокого духовного совершенства, так что предузнал даже свою кончину. Незадолго до своей смерти Петр сбежал из места своего заключения и в одном халате, без больничного колпака, прибежал во Флоровский монастырь.
– Прощайте! – говорил он встречавшимся по пути сестрам, горячо приветствуя их.– Прощайте, уневестившие себя Христу! Завтра... не увидимся более!
Но тут Петра схватили преследовавшие его по пятам больничные сторожа и возвратили беглеца обратно в кирилловскую больницу... На другой день Петр действительно скончался, оставшись неразрешимой загадкой для всех, кто близко знал его.
В день его смерти старца Феофила в Братском монастыре уже не было. Он находился тогда в Китаевской пустыне и, посылая одну из сестер Флоровского монастыря, чтобы отдать от его имени последний долг усопшему другу, сказал:
– Иди взгляни и поклонись терпеливому и крепкому духом. Так спасаются все истинно верующие и любящие Его... Ибо верно слово Господне, которое гласит: Если мы с Ним умерли, то с Ним и оживем. Если терпим, то с Ним и царствовать будем. (2 Тимоф. 2, 11 – 12).
Утомляясь зачастую шумной жизнью Братского монастыря, Феофил стал подумывать о более удобном месте для своих уединенных подвигов. Для этой цели он избрал большой тенистый сад на Глубочице, где ныне процветает Покровский женский монастырь. Содержатель этого сада Иосиф Никифорович Диковский чрезвычайно уважал старца и никогда не обходился без его советов и наставлений. Находясь под влиянием блаженного, Диковский вел истинно подвижнический образ жизни: мало спал, постился, не употреблял мясной пищи, постоянно молился и занимался чтением душеспасительных книг.
– Приедет, бывало, старец Феофил в наш сад (так рассказывал мне сын Иосифа Диковского, ныне разбитый параличом девяностолетний старик Назар) и сейчас к своим пчелкам спешит... Не много было их у него – три-четыре улья, но с какой отеческой заботливостью ухаживал он за ними. Да и сильные какие были! Ни одна болезнь не брала…
Меня старец очень любил. Увидит в саду и кричит: « Назар, Назар, иди сюда!» Я подойду: «Благословите, батюшка!» «Бог благословит... Ты все рыбку ловишь? Налови и мне – ухи с тобою наварим». А у нас, надо вам сказать, в саду пруд был; большие караси водились. Ну, вытащишь старцу добычу, а он ее сырую в корзиночку свою и положит... И когда бы ни приехал, все меня укоряет: «Ты почему, Назар, не женишься?» «Молод, батюшка». А мне тогда более двадцати семи лет было. «Смотри, женись,– не то под старость тебя под руку водить некому будет». «Да на ком жениться, батюшка? Я никого не люблю, никого не знаю». «На булочнице, на булочнице, Назар, она за тебя с охотой пойдет». Я, конечно, смеюсь: «На какой, мол, булочнице, я и хлебницы от роду никакой не видал». А тут, к несчастью, родитель мой разговор наш подслушал, стал и он в свою очередь жениться меня принуждать. Делать нечего – пришлось обвенчаться. И с кем вы думаете я судьбу свою свел?
– С булочницей?..
– И впрямь с булочницей. Евфросиньей Кагарлицкой звать. Ибо мать ее, бедная мещанка, бублики да булки пекла, на базаре их продавала. И поверьте – ведь я своей жены до свадьбы и в глаза не видал. Только перед венцом и узнал все. «Чем вы,– спрашиваю жену,– с матерью занимались?» «Бублики, говорит, пекли...» «Тем и кормились?» «Да, по молитвам отца Феофила хороший сбыт был». «Да разве он вас знал?» «Еще бы не знал... Бывало, каждый день к матери моей Устине келейника из Братского присылает. Скажи, говорит, вдове, чтобы бубликов прислала, а коли нет, пускай сырого теста даст. Бог его знает, зачем ему в тесте надобность была. Видно, посетителям с пророчествами раздавал... И уж какой доход в тот день бывает! Непременно все до единого бублика мать на базаре продаст».
– Давно ли параличом больны?
– Тринадцать лет маюсь. Ни ходить, ни одеваться без посторонней помощи не могу. Жена как за малом ребенком за мной ухаживает. И только теперь слова блаженного прозорливца Феофила на память мне приходят: «Женись, Назар, не то под старость водить тебя под руку некому будет...»
– На чем же приезжал к вам старец? На извозчике, что ли?
– Какое – на извозчике... На собственной лошадке приезжал. Купец в то время на Подоле жил. Иваном Катковым звали. Чрезвычайно блаженного почитал и боялся. И вздумалось ему лошадку свою блаженному подарить. Самому старцу в монастыре за ней ухаживать нельзя было, так Катков ее по надобности уже накормленною и напоенною отцу Феофилу присылал. Сядет, бывало, старец на повозочку и псалтирьку дорогою читает. Лошадка сама и идет. Правду сказать, уличные мальчишки по дороге ему здорово досаждали. Бывало, целою толпою за старцем бегут, да сзади, шалопаи, и кричат: «Феофил, Феофил, подсади нас!» А другой втихомолку и камешком, окаянство, швырнет. А старец только оглянется на дерзкого, погрозит ему сурово пальцем, да и опять очи свои в Псалтирь...
Но не один только Иосиф Диковский пользовался любовью старца Феофила – блаженный был расположен и ко всей его семье. Старшая дочь Диковского Евгения Осиповна была замужем за скотопромышленником Иваном Григорьевичем Рудкиным. Благоговейно почитая блаженного старца, Рудкин не предпринимал без его советов и благословения никаких дел. Даже собираясь на ярмарку, он отправлялся предварительно в Китаев и, только получив от старца благословение, трогался в путь... Пришла однажды Евгения Осиповна к отцу Феофилу по какому-то делу, а старец ее спрашивает:
– Ты почему, раба Божия, своих детей замуж не отдаешь?
– Женихов не подыщу, батюшка.
– Женихов не подыщешь? Ну смотри, плохо твоей душеньке придется, когда через огненную реку переходить будет.
– А вы мне палочку свою подадите, батюшка,– я и перейду,– отшучивалась Рудкина.
Старец вынес ей из кельи кусок белого хлеба, черной икрой намазанный, и подал.
– Вот тебе от меня. Не бойся, бери... А как придешь домой, дочери своей передай. Скоро она за знаменитого человека замуж выйдет.
Через некоторое время дочь Рудкиных действительно была сосватана, а вскоре и обвенчалась с профессором Константином Скворцовым.
В другой раз Рудкина снова приехала к старцу по какому-то делу. Отправляясь в обратный путь, она на прощанье и говорит:
– Батюшка, отчего это вы родителя моего совсем позабыли? Приезжайте навестить его. Посмотрите, какой теперь у нас сад хороший стал...
– Приеду, приеду,– ласково отвечал старец.
И в скором времени действительно приехал к ним на Глубочицу. Встреча блаженного со стариком Диковским была самая трогательная. Иосиф Никифорович не видал старца несколько лет и, радуясь ему как малолетнее дитя, принялся показывать старцу различные усовершенствования своего хозяйства... «Славно, славно»,– поощрял старика блаженный.
Затем, прогуливаясь с Диковским по саду, остановился под большим дубом и, подняв очи горе, вдохновенно сказал:
– Молись, раб Божий Иосиф. Место, на котором мы стоим с тобой, свято.
– Какое уж там «свято»,– возразил на это Диковский.– Сюда по праздничным дням городская молодежь оргии устраивать приезжает, а вы называете «свято»...
– Нет, нет,– с уверенностью сказал прозорливый старец.– Истинно говорю тебе: здесь воссияет благодать Божия, и на том месте, на котором мы стоим, будет воздвигнут храм Божий. Дуб же сей будет срублен и послужит местом построения церковного престола, а весь твой сад будет обращен в девичий монастырь, и царственная жена будет строительницею и правительницею его...
Предсказание страца исполнилось в точности.
В 1888 году супруга великого князя Николая Николаевича великая княгиня Александра Петровна, проживавшая в то время в предместье Киева – Липках и имевшая там небольшой, устроенный на ее средства скиток, стала подыскивать в окрестностях Киева подходящее место для построения целой обители. Услыхала о ее намерении дочь Диковского Феодосия Поныркина и предложила великой княгине приобрести для этой цели принадлежавший Диковским участок земли на Глубочице. Тогда Ее Императорское Высочество немедленно послала к Диковским жену своего дьякона и приказала ей осмотреть этот сад и привезти от Диковских план продающейся местности. План чрезвычайно понравился. Сад у Диковских был приобретен, и вскоре благочестивым усердием и на средства великой княгини был воздвигнут там Покровский женский монастырь.
Когда Феодосия Поныркина, вспомнив предречение старца Феофила, доложила о нем великой княгине, дарственная инокиня пришла в неописанное изумление:
– Боже Мой! Неужели это так?! – воскликнула она.– Отчего же вы мне раньше не сообщили?
– Совсем из памяти вышло, Ваше Высочество,– отвечала Поныркина.
И, чтобы искупить вину нерадения Поныркиной, великая княгиня тотчас послала в Китаевскую пустынь приближенную к себе монахиню с приказанием отслужить на могиле старца Феофила панихиду и с тех пор неизменно и благоговейно чтила память блаженного, в знак чего даже приказала написать для себя портрет Феофила...
[1] Просфор в Братском монастыре тогда не пекли, и Фома ходил за ними во Флоровский женский монастырь.
[2] Иов. 22, 21-22, 27-28.
к оглавлению
К читателю 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ...
|
|
|
|
|
|
|
|
 |
|
 | |||||||||
|
Код баннера © 2000-2024 Церковь Иоанна Богослова |
|
