|
Радуйтесь, ибо Господь грядет судить |
|
 |
|
Rus |
|
Eng |
|
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
   |
 |
 |
 |
 |
Священник Владимир Зноско.
Христа ради юродивый иеросхимонах Феофил, подвижник и прозорливец Киево-Печерской лавры.
к оглавлению
К читателю 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ...
Глава 6
Блаженны алчущии и жаждущии правды, яко тии насытятся. (Матф. 5, 6).Редко кому из людей удавалось подойти к старцу Феофилу за благословением: целые сутки проводил он в лесу, на молитве, и только к вечерне возвращался в пустыню, домой, чтобы поспеть к началу Богослужения. Но если и удавалось кому подойти, то старец осенял его благословением на ходу, как бы с некоторой поспешностью. В общем же блаженный крайне не любил, чтобы на него обращали большое внимание или отвлекали от молитвы. А потому, заметив, что его поджидают на дороге богомольцы, сворачивал куда-нибудь в сторону, в кусты, а если это было в самой обители, то взлезал на большой растущий у гостиницы дуб, на ветвях которого были положены четыре доски, или же прятался в монастырский сад (где ныне находится Китаевская богадельня для престарелой братии) и там становился в глубоко вырытую яму. Заведовал этим садом «ученый садовник» Иоаким Панфилыч, из послушников Лавры, знаток своего дела и любимец митрополита Филарета. Раздражаясь тем, что блаженный скрывался в саду без его позволения, а поклонники, разыскивая его, заходили туда и топтали траву, Панфилыч не раз принимался бранить старца и, наконец, раздраженный его постоянным незлобием, вышел однажды из терпения и ударил Феофила по лицу. Блаженный не смутился этим, а как бы отвечая благодарностью, поклонился обидчику до земли.
– Суди, Господи, обидящие мя, побори борющие мя,– тихо прошептал он и громко добавил: – Смотри, Иоаким, не мечтай, что тебя митрополит любит! Монахом все равно не будешь...
Вскоре Иоакима действительно постигло отмщение: его перевели в Лавру, на Дальние пещеры, а оттуда за какой-то проступок вскоре совсем уволили из монастыря...
В особенности не любил Феофил встречаться с особами интеллигентными и выходившими из ряда простых людей, а пуще всего – с так называемыми «каретниками», с особами, приезжавшими в каретах, иногда только для того, чтобы посмотреть на Феофила как на чудака.
– Чего вам нужно от меня смердящего? – говорил он неотступным своими почитателям.– Чего вы ищете от меня убогого, немощного старца и великого грешника?
– Ласкового слова, батюшка. Совета, наставления, утешения...– отвечали обыкновенно посетители.
– Идите к схимнику Парфению. Он вас наставит и научит, а мне нечего вам сказать... Обращайтесь с чистою верою к Пресвятой Богородице и Угодникам Печерским – они вам все дадут, что нужно, а у меня ничего нет...
При этом старец иногда отталкивал от себя тех, которые стояли поближе и уходил от них шибче обыкновенного. Да и в самом деле, какие ответы мог давать старец на чисто житейские вопросы таких странных господ? Одни спрашивали его совета о благополучном исходе своего тяжебного дела, в котором должен был пострадать бедняк, другие старались узнать, получит ли сын их видное место при известной особе, третьи советовались о женитьбе сына на богатой невесте, четвертые – о выдаче дочерей за знатных женихов, пятые – просили помолиться о получении ими большой награды, ордена или усиленной пенсии. А о едином на потребу, о том, что необходимо человеку для спасения его души, никто и не думал советоваться. Поэтому и блаженный, чтобы устранить подобные бесполезные приемы и заранее отделаться от нежеланных, докучливых гостей, избрал для сего весьма оригинальное средство: намазывал порог своей кельи дегтем или смолой и тем самым часто избавлялся от пустословия таких непрошенных гостей.
Но если являлся к нему человек действительно простой, богобоязненный и жаждавший полезного слова, такого старец охотно принимал, хотя также не длил своих речей, а отпускал с резким укором, разоблачавшим тайные прегрешения просителя.
«Странно было смотреть,– рассказывают очевидцы,– как исповедывал блаженный приходящих к нему людей. Он не выпытывал грехов, как обыкновенно делают духовники, а положив преподобнические руки на главу кающегося и взирая очами на небо, сам перечислял за него все тайные и явные прегрешения. Тут уж, как говорится, не только слезы умиления у грешника потекут, но даже волосы от страха и стыда дыбом станут...»
Жил в городе Василькове барышник. Целый век свой прожил он развратно, бесчестно, неправдой и темными делами накопил себе состояние, но под старость, почувствовав угрызения совести, решил принести Господу покаяние. Наслышавшись от людей про великого подвижника иеросхимонаха Феофила, он отправился в Киев, в надежде побывать и у него. Прозорливый старец, предугадывая прибытие жаждущего спасения души 12 грешника, решил предварить его приезд встречей. Для сего он отправился в лес и целые сутки поджидал купца на дороге, где находился Красный Трактир. Вскоре показался экипаж, и важно восседавший в нем купец, заметив идущего навстречу монаха, обратился к нему с вопросом:
– Здравствуйте, батюшка.
– Здравствуйте, господин купец...
– До пустыни далеко ли отсюда?
– А вам до какой?
– До Китаевской.
– До Бога высоко, до Царя далеко, а до пустыни ближе всего... Вы по какому же делу? Богу помолиться?
– Вроде как так... А пуще всего схимника повидать охота. Феофилом его звать... Не можете ли сообщить, где прожинают они?
– Зачем он понадобился вам?
– Да говорят, будто прозорливый, святой...
– Кто? Феофил??
– Да, иеросхимонах.
– Какое там святой! Поверили бабьему вздору...
– Да как же так, все говорят...
– Ну, что вы! Да это такой сквернодеец, такой блудник, на целом свете этакого мерзавца не сыщешь... Он чужих жен насиловал, девушек растлевал, лошадей у соседей по ночам воровал, беднякам деньги под большие проценты давал, скольких сирот по миру без белья выпустил, сколько людей темными делами да обманами разорил!.. На чужом добре себе брюхо вырастил, а теперь к Богу приступить захотелось, к старцу Феофилу с кучею смертных грехов на краденой лошади прикатил! .. Ну. кайся, кайся. Молись Богу.
Господь милосерд. Он не хочет смерти грешника, но еже обратится и живу быти ему...
Но изумленный барышник, почуяв сердцем, с кем имеет дело, уже валялся у ног старца и обливал их слезами раскаяния.
Простите меня, батюшка! Разрешите меня окаянного... Душегубец я, мошенник, злодей...
– Бог простит... Бог простит... Иди к угодникам Божиим. Поклонись им. Помолись им. Они загладят... Они все простят. Твой отец был праведник. За его молитвы Бог помилует и тебя...
– Нет, он не помилует меня. Уж слишком прогневил я Его бесконечную благость.
– Простит, простит... Только не засоряй снова падением и нерадением благодатных источников в душе, очищенных ныне покаянием. Не прекращай молитв, не давай воли чувствам, храни пощение, любовь и поддерживай страх Божий... Иди!..
Купец немедленно сел в экипаж и отправился в Лавру, и долгое время всем инокам на пещерах об этом обличении рассказывал...
В другой раз встречает блаженный в Китаевском лесу проезжего помещика и говорит ему:
– Куда вы?
– Домой, батюшка!
– А с Богом расплатился? 1
Помещик недоумевает и едет вперед без ответа.
– Не расплатился? – произносит ему вслед старец,– Так помни: сюда ты хорошо приехал, а домой здоров не вернешься.
И что же? На обратном пути, как раз возле городской заставы, лошади помещика понесли, перевернули экипаж, а сам хозяин ударился о камень и разбился насмерть...
А вот и другой случай.
Жившая близ города Керчи, на Тамани, вдова-полковница Александра Соколова была со своей сестрой в Китаеве и просила у блаженного Феофила благословения.
– Поучай ее, глупую,– обратился старец к сестре ее, указывая на Соколову,– поучай лучше, а то она до самой смерти будет на конях ездить...
Но Соколова не придала этим словам никакого значения. Вернувшись домой, в имение, она велела запрячь коляску и отправилась в Керчь по делам. Лошади по дороге чего-то испугались, понесли, выбросили полковницу из экипажа; Соколова крепко ударилась об землю и в тот же день скончалась...
А то было дело вот еще как. Пришел однажды старец Феофил в Великую Лаврскую церковь, примостившись в одну из расположенных по стенам церкви форм, начал молиться. Затем, желая во время чтения кафизмы поклониться гробам почивающих в церкви угодников, оставил свою Псалтирь на том же месте, где стоял, а сам отправился ко гробу преподобного Феодосия. Это подметили клирошане, и помощник уставщика N ., желая подшутить над старцем, спрятал принадлежавшую ему Псалтирь к себе в карман. Блаженный, возвращаясь на место и уже издали провидя злую шутку помощника уставщика, даже и не заглянул в ту форму, в которой оставил Псалтирь, а с угрозой обращаясь к виновнику преступления, сурово ему сказал:
- Эх, старче, старче... Тебе завтра помирать надо, а ты сегодня злыми шутками поиграть захотел. Горе тебе!
Предсказание это сбылось во всей точности: на следующее утро упомянутый инок скоропостижно скончался...
У старца Феофила, в смысле благотворительности, было такое правило. Увидит оборванного бедняка, сейчас к себе позовет, клецками его накормит, новенькую рубашечку даст. А если бедняк совсем износился, то поснимает с него истрепанные лохмотья, да в печке их сожжет, а взамен того с ног до головы в новое платье его приоденет. Для этого у него целый запас разного добра, от благотворителей присланного, хранился... Пришел к нему однажды мастеровой Лаврского кирпичного завода Иван Большаков. Получив от Лавры месячную плату за труды, он, по слабости человеческой, пропил ее всю до копейки и, износившись донельзя, явился к блаженному за подаянием.
– Зачем тебе милостыня? – говорит ему старец. – Все равно пропьешь. А вот, изволь новую рубаху... Сегодня тебе помирать придется, так неприлично будет с лохмотьями в гробу лежать.
Иван Большаков получил новую рубаху и думает: «Жди себе, когда я помру-то... Вот махну сейчас в трактирное заведение, продам рубашонку да выпью за здоровье твое хорошенько». Как сказал, так и сделал. Напился пьян, пришел вечером на кирпичный завод – пляшет, песни поет, хохочет. Потом о блаженном вспомнил. Стал о рубахе и смерти рассказывать. В конце концов попросился на заводе переночевать. Пустили. Залез мастеровой на верхние полати, под самую крышу, и заснул Вдруг ночью – стук...
Засветили огонь, смотрят..... - Иван Большаков на полу лежит, лице все в крови, a сам не дышит... Пощупали сердце – не бьется. Насмерть разбился, бедняга. Что делать? Обрядили на другой день мертвеца кто во что мог, отпели по-христиански, да и на кладбище отвезли. И долго после того о рубахе и предречении старца Феофила вспоминали...
Дворянка Мария Козьминишна Шепелева, часто бывая в Китаевской пустыни со своим четырехлетним сыном А., всегда заходила к старцу Феофилу для принятии благословения. Блаженный очень любил ее и каждый раз, встречая ее в монастырском дворе и указывая глазами на ее малолетнего сына, говорил: «Ага! Монашонок идет, монашонок!» А то призвал однажды мальчика к себе в келью и дал ему груду пряников: «Держи руки!.. Ешь пряники!» Мальчик принялся уписывать лакомства «за обе щеки», а старец только подбадривал его: «Ешь, ешь. Вырастешь – не пряники, а Христа принимать будешь». Предсказание старца сбылось: мальчик подрос, был отдан на обучение в Лаврскую типографию, затем определился послушником и ныне состоит в Лавре всеми почитаемым духовником – иеромонахом А-ем.2
Главный подрядчик по постройке Киево-Владимирского собора Кондрат Козьмич Ховалкин, желая остаток дней своей жизни провести в тишине и спокойствии, начал строить в Киеве для себя дом, но его внезапно постигло горе: скончалась родная, любимая дочь – единственная отрада и утешение его одинокой жизни. Со скорбью в сердце Ховалкин отправился к старцу Феофилу за утешением.
– Чего скорбишь? – отвечал ему на это блаженный.– Сиди в келье да молитву Иисусову твори: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». Все пройдет...
– Едва ли пройдет, батюшка. В лице умершей погиб для меня свет моей жизни...
– Свет твоей жизни – Незаходимое Солнце Иисус Христос... Купи себе на мантию – скоро монахом будешь. Вот что...
Через несколько лет Кондрат Козьмич действительно поступил в число братии Голосеевской пустыни на послушание, выстроил там монастырскую гостиницу и начал подвиг спасения. Вскоре он ослеп, был пострижен в монашество с именем Еразма и, прожив несколько лет уединенно в келейке возле церкви, 15 августа 1880 года скончался.3
Мещанин города Киева Ферапонт Добровольский возымел страстное желание поступить в Лавру на послушание, Три дня ходил он со своей матерью к старцу Феофилу за благословением, но блаженный все уклонялся от разговоров, посылая его то на гостиницу, то в церковь. На третий день, когда Ферапонт с матерью изрядно проголодались, а конца их путешествию не предвиделось, юноша обратился за помощью к келейнику Ивану. Тот сжалился над ними и отправил Ферапонта в келью к старцу.
– Ты чего лезешь? - Гневно вопросил старец юношу.– Разве я святой?..
Через минуту он выслал с Иваном кусочек булочки и моченой капусты с приказанием отдать все это Ферапонту с матерью, ибо они «проголодались». Юноша поделился присланным с Матерью и, отведав «угощения», тотчас почувствовал, что голод его пропал. Через полчаса старец снова вышел из кельи, и Ферапонт, увидав его, упал ему в ноги.
– Благословите в Лавру, батюшка!
– Какое тебе благословение?! Иеромонахом все равно не будешь... Впрочем, иди. Только живи хорошо: в среду и пятницу рыбы не ешь и утрени не оставляй.
Ферапонт Добровольский был принят в Лавру и пострижен в монашество с именем Спиридона. 51 год живет он во святой обители в звании простого монаха и, свято исполняя завещание старца, не пропустил за все время ни одной заутрени.
Житель города Керчи Андрей Гапченко, по профессии мореходец, приехал в 1851 году в Киев на богомолье. С ним была его жена Евдокия Трифонова с сестрой Варварой Голубевой и малолетняя дочь. Прожив несколько дней в Киеве и осмотрев достопримечательности, паломники отправились в Китаев к старцу Феофилу.
Блаженный вышел к ним из кельи и прямо обратился к жене Гапченко:
– Ты живешь у моря?
– У моря, батюшка...
– А глубокий у вас лиман?
– Не знаю, батюшка, не мерила...– с изумлением отвечала Евдокия Трифонова и испуганно переглянулась с родными.
– Покупай в среду и пятницу ладан и свечи да в церковь ради спасения души жертвуй, а то торговлей занялась, все только рыбу продаешь...
С этими словами благословил всех и ушел.
Паломники побывали на поклонении в Почаеве, затем снова приехали в Киев и, оставив дочь во Флоровском монастыре на попечении монахини Ангелины, отправились в Керчь.
Летом, 28 июня, накануне праздника святых апостолов Петра и Павла, Андрею Гапченко срочно понадобилось выехать из дому по торговым делам. Чувствуя недомогание, он остался дома, на Митродате, а вместо себя послал свою жену. Пароходы в тот день были все переполнены, и молодой женщине пришлось отправляться на баркасе, нагруженном известью. Взяв с собой годовалую дочь Параскеву, Евдокия Трифонова отправилась в путь. Вскоре баркас распустил паруса и выехал в открытое море. Вдруг ночью раздался отчаянный крик:
– Спасайтесь – тонем!!!
Оказалось, что на дне баркаса образовалась большая течь и судно стало погружаться в воду. Многие в ужасе побросались в море, другие попрыгали в спасательную лодку, прочие же остались на произвол судьбы. Евдокия Трифонова не потерялась и с горячей мольбой обратилась к Богу о помощи... Прошло полчаса. Судно погружалось все глубже и глубже... Вот и палуба его сплошь залита водой, вот и ноги Евдокии по колени в воде, а неумолимая смерть все ближе и ближе...
– Господи, благослови!..
С этими словами Евдокия перекрестилась, привязала малютку к себе на спину и отважно пустилась вплавь. Отчаянно борется молодая женщина с течением воды, с удесятерившейся силой рассекают ее руки быстрые волны глубокого моря, а кругом мрак, сплошная вода, и неоткуда ждать помощи и спасения... Руки ее начинают коченеть, Евдокия выбивается из сил. Опрокинувшись на спину, она перекладывает младенца себе на грудь и, придерживая его зубами, плывет все дальше и дальше, не зная куда. А берег далеко-далеко... И чудится ей родная семья, с тревогой ожидающая ее возвращения. «Прощайте, милые, прощайте!» Силы ее слабеют, руки уже не двигаются, она чувствует, что опускается куда-то в прохладу и очи ее покрывает ужасный мрак...
Долго искал удрученный горем Андрей свою утопленницу-жену, и Бог сжалился над ним: на третий день волны выбросили ее труп на берег около Тамани. С отпечатком застывшего ужаса на лице лежала на берегу злосчастная спутница его жизни и в закоченевших руках держала свою мертвую малютку-дочь, судорожно прижимая ее к груди... Похоронив жену близ того места, где она была выброшена на берег, Андрей Гапченко отправился в Киево-Печерскую Лавру и там постригся в монашество с именем Малахии. Скончался он 82 лет от роду...
Выходя куда-либо из дому, блаженный Феофил кельи своей никогда не запирал. Не делал этого, даже если посылал своих келейников в город. Ибо несмотря на его отсутствие, возле кельи всегда толпился народ. В особенности много было женщин. От них, как говорится, положительно отбою не было. Даже не побывав в церкви, они стремились прежде к нему и, завидя блаженного издали, бежали за ним толпой. Старец принимал всех зачастую в одном полугрубом исподнем белье. Когда он отворял дверь, то каждая из женщин наперебой старалась принести ему что-либо в дар: одна совала кувшин с молоком, другая – сыр, масло, яйца, третья – бутылку с квасом, пироги. И какой происходил тогда отчаянный торг! Каждая стремилась передать ему в руки свое добро, каждая желала обратить на себя его внимание...
В благодарность за приношения и старец Феофил поручал им какие-либо услуги: кому принести воды и дров, кому выбелить печку или заполоть грядки... Бывали среди них и напыщенные барыни, или так называемые тогда «пущеницы».4
С такими блаженный тоже не церемонился: заставлял их выносить помои и мусор, месить тесто и чистить картофель.
Приехала к нему однажды замужняя барыня. Как раз перед кельей старца стояла густая толпа. Не желая возвращаться домой не повидав блаженного, барыня протиснулась сквозь толпу вперед и стала взывать:
– Батюшка, благословите!.. Батюшка, благословите!
– И ты ко мне за благословением приехала?
– К вам, батюшка, к вам... Желаю побеседовать с вами.
– Хорошо, сейчас...
Старец пошел в келью и вынес оттуда большую миску щей.
– Держи приполу... Бог благословит.
И вылил щи в приподнятый подол... Барыня ужаснулась: на ней было новое шелковое платье! Но блаженный не дал ей заговорить и перебил ее гневные мысли:
– Мужу ежедневно изменяешь! А ко мне в шелковом платье за благословением приехала? Я тебе задам молодых людей красотой соблазнять! Я тебе задам!..
А то приехала к блаженному одна важная помещица. Окруженная целой свитой дворовых людей, она остановилась в экипаже как раз перед жилищем блаженного и с улыбкой стала рассматривать все вокруг в лорнет.
– Скажите, пожалуйста, а где здесь живет Феофил? – надменно спросила она вышедшего к ней келейника.
– А вот он, на огороде грядки копает.
Самолюбивая барыни оглянулась назад и, заметив блаженного на огороде, который стоял там в одном исподнем белье и лопатой перекапывал грядки, с презрением плюнула в сторону.
– Фи, какое невежество! В одной сорочке по монастырю расхаживают...
– «В одной сорочке...» – передразнил ее блаженный, подходя ближе.– Эх ты, княгиня белорукая! А ты зачем своих крепостных до последней рубахи раздела?! А ты зачем их без куска хлеба по миру пустила?! Людей губить – так и совести нет, а пред смиренным иноком и стыд явился?.. Покайся, гордость непомерная! Люби ближнего своего. Не то – горько тебе придется, когда грешная душ а твоя в наготе срамных дел пред лицем суда Божия станет...
Урок этот так ошеломил помещицу, что она со слезами раскаяния тотчас выскочила из экипажа и целый час провела у старца в келье, умоляя его о прощении и молитве...
В другой раз было дело несколько иначе. Предстала пред ним не менее той щепетильная и знатная барыня. Старца не было в обители в то время, когда эта поклонница явилась к нему за благословением. Он по обыкновению бродил в лесу, окружающем обитель. Но вот люди, наблюдавшие с высокого порога Китаевской колокольни, увидели старца возвращающимся домой. Он шел потупив голову и был весь увешан грязными тряпками и полотенцами. Откуда он их только взял! Одно из этих полотенец было замарано калом донельзя. Подойдя к поклоннице, Феофил остановился и сказал обычным малороссийским наречием.
– О, це велыка пани! Треба рукы обтерты... И обтер их загаженным полотенцем.
– На, цилуй! – сказал он, протягивая ей руку. Та, разумеется, отступила с изумлением.
– От таки твои и добродители пред Господом Богом,– заметил блаженный,– воняют, пани, воняют!..
Даже известная благотворительница и глубоко верующая женщина графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская не всегда была любезно принимаема старцем. Приехала как-то раз графиня к отцу Феофилу по совету митрополита Филарета и стала просить у него благословения на начало какого-то важного дела, но старец ни слова не отвечал ей, а собрав в углу комнаты кучу мелкого сора, высыпал его в подол ее платья. Орлова настолько была религиозна и так почитала блаженного старца, что со смирением уехала с этим сором домой и всю дорогу размышляла о значении сделанного старцем поступка...
В другой раз она приехала к нему накануне Успеньева дня. Старец имел обыкновение наводить в этот день в келье чистоту, так что графиня Орлова застала его за мытьем горшков и посуды. Увидев ее, блаженный обрадовался:
– А, девица приехала, девица! Кстати, очень кстати... Изволь, родимая, на Днепр сходить, парочку горшочков там мне помоешь...
И дал ей в руки самую что ни на есть загаженную посуду.
Анна Алексеевна только улыбнулась и без всяких возражений отправилась на Днепр, где, ничтоже сумняшеся, усердно принялась своими руками, украшенными драгоценными перстнями, отмывать загаженные от времени горшки. А лакей ее почтительно стоял в отдалении и диву давался, видя графиню за такой грязной и смешной работой.
Однако не всем старец говорил откровенно. Со многими он объяснялся многознаменательными притчами. При этом он имел обыкновение давать посетителю какую-либо вещь, незначительную саму по себе, но пророчески намекавшую ему на участь, ожидающую его.
Черепок, щепка, гнилое яблоко, груша, кусок пирога, огурец, тряпка, просфора, огарок свечи, даже горсточка навоза, часто находившегося в его корзине,– все это имело у старца символическое значение... Посылает он раз келейника к уставщику Лавры иеромонаху Модесту и велит отнести ему грязные портянки.
– Отдай ему, пускай стирает,– говорит блаженный келейнику. Через некоторое время тряпки возвращаются назад чистыми.
– Эге... не так! – замечает старец.– Неси еще – пускай белее выстирает.
И отослал их Модесту во второй раз... Что же означали эти грязные портянки? Они означали нечистые помыслы, которые смущали в то время уставщика, и посылались ему для мытья до тех пор, пока голова инока не освежилась притоком новых, более чистых по существу, мыслей...
Иеродиакон Агапит (впоследствии игумен) был назначен записчиком Великой Лаврской церкви. Послушание это, очень хлопотливое и ответственное, было ему совсем не по духу, ибо приходилось вести постоянные разговоры со многими богомольцами, посещающими Лавру, удовлетворять их любопытство и вообще отвлекаться, что нарушало его богомысленное и сосредоточенное настроение духа. Когда напало на него однажды уныние по этому поводу, явился к нему посланный от Феофила и передал отцу Агапиту святую просфору с приказанием съесть, после чего уныние его пройдет. Он просфору съел – и уныние тотчас прошло.
Пришла раз к старцу бедная вдова псаломщика. Плачет, жалуется на судьбу: родные-де отказались, помогать не хотят, а семья большая, просто хоть с голоду помирай. Старец посмотрел на нее внимательно, отер своей рукой катившиеся по лицу вдовы слезы и, пройдя в келью, вынес оттуда большущую миску щей.
– На тебе. Изволь, утешайся. Только коли получила – смотри никому не давай. Они тебе не помогли – и ты им не давай...
– Да мне и давать-то нечего, батюшка.
– Ну, ну, смотри, не давай... Все для себя спрячь.
Возвратилась вдова домой со щами и застает в деревне извещение, что после смерти ее двоюродного и бездетного брата, протоирея, осталось большое состояние и что она с детьми своими, по завещанию покойного, является единственной наследницей. С этой поры вдова разбогатела, а недоброжелательная родня смотрела на нее с большой завистью...
А то приходит однажды к блаженному крестьянин со своей дочерью.
– Ты чего пришел?
– Благословите, батюшка, дочери в монастырь уйти... Она у меня такая добренькая, ласковая да послушная. Мы с матерью давно обещали посвятить ее Богу. Благословите...
– Хорошо, сейчас.
Крестьянин ожидает, что будет далее. Старец выносит им стеариновую свечу и вынимает оттуда фитиль.
– На тебе...
– Это зачем, батюшка?
– Благословение дочери, благословение... Ступайте, идите...
Через полгода «добрая, ласковая да послушная» дочь родила младенца, и вопрос о девстве и монастыре, конечно, отпал.
Крестьяне Саратовской губернии Иона Кириллов и Демьян N собрались на святую гору Афон. По пути они побывали в Киеве, поклонились его святыням и отправились к старцу Феофилу, чтобы испросить благословения.
– Нельзя вам на Афон, оставайтесь здесь,– отвечал им старец.– Вас все равно не пропустят.
Молодые люди не послушались и ушли в Одессу, но ввиду политических слухов о предстоящем разрыве России с Турцией русский консул заграничных паспортов им не выдал.
Друзья возвратились обратно в Киев и были приняты в Лавру на послушание. Через неделю они навестили блаженного. Старец Феофил вынес им трехкопеечную булку и, разрезав ее пополам, дал каждому по равной части.
Вскоре друзья разъединились: Демьян поступил в Саровскую обитель, а Иона остался жительствовать в Киево-Печерской Лавре.
Проживала в городе Херсоне вдова-помещица Мария Матвеевна Гензо. Несколько лет судилась она со своими деверями из-за земельных угодий, но по своему малодушию совсем просудила дело. В будущем ей грозило разорение, нищета, позор, но, желая испытать последнее средство, Геизо подала прошение в Сенат. Услыхав от добрых людей о прозорливости старца Феофила, Гензо немедленно приехала в Киев и обратилась к блаженному за советом. Старец проживал тогда в Китаевской пустыни и, встречая посетительницу, вынес ей громадную белую горячую булку. Булка эта была разделена на две части, и на нижней половине ее, в сделанном в мякише углублении, было густо налито конопляное масло, которое от избытка переливалось через край и текло на пол.
– На, на, бери, не стесняйся. Это тебе от меня, за твое великое терпение.
Гензо смутилась, но булку взяла. По возвращении домой вдруг получает известие, что дело ее выиграно, и Сенат, решая в ее пользу, присудил выплатить вдове не только всю причитающуюся ей сумму, но даже судебные издержки за ведение дела. Счастливая Гензо, в знак благодарности, прислала старцу через знакомых пятьдесят рублей, которые тот немедленно и раздал нуждающимся беднякам...
Игумен одного из монастырей Киевской епархии N.. рассказывал о себе так: « В 1852 году я окончил курс Курской духовной семинарии и возымел желание постричься в монахи, для чего и отправился на поклонение в Киево-Печерскую Лавру. Услыхав, что старец Феофил не ко всем одинаково благоволит, я, прежде чем подойти к его келье, послал товарища принять благословение, а сам спрятался за дерево и наблюдал, как его старец примет. Феофил принял моего товарища приветливо, благословил и сказал ему несколько ласковых слов. Ободренный таким приемом, я немедленно вышел из-за дерева и, кланяясь, сложил руки для получения благословения.
– Пошел прочь! – отвечал мне старец.– Я не архиерей тебя благословлять. Иди к архиерею – он тебя благословит...
Признаться, я чрезвычайно опечалился, меня душили слезы, и я едва держался на ногах. Товарищ, заметив мое замешательство, взял меня за руку и повел из пустыни. Как я шел до Лавры – не помню. Помню только, что товарищ утешал меня, объясняя дурной прием Феофила к благополучному исходу. Да и сам я как бы сознавал, что эта не обида, а испытание, которое надо было безропотно перенести и потому крепко верил в заступничество Царицы Небесной. По возвращении в Лавру мы направились в Великую церковь, помолились там и приложились к святым мощам. Затем вышли наружу. Смотрим, у одного из подъездов стоит карета и толпятся несколько богомольцев. «Кого ждут?» «Владыку. Сейчас выйдет...» Действительно, минут через пять вышел митрополит, и я поспешил подойти к нему за благословением. Объяснив цель своего прибытия, я высказал желание навсегда остаться в обители, и велико же было мое удивление и радость, когда я в ту же минуту получил от старца Владыки благословение и согласие его на поступление мое в число Лаврской братии. Вскоре я был пострижен в иноческий чин, и только тогда стало мне очевидным предсказание старца Феофила: «Я не архиерей, иди к нему, он тебя благословит!»
Крестьянин П. Н. пришел в Киев на богомолье и обратился к блаженному за советом, прося благословения на поступление в монастырь. Старец Феофил выслушал его и спрашивает:
– Ты йисты хочешь?
П. утвердительно кивнул головой.
– На ж тоби, йиж...
И дал юноше супу, в котором плавало что-то твердое, чего П. никак не мог разжевать. Старец же весьма любопытствовал узнать, сумеет ли молодой человек справиться с находившимся на дне миски предметом и поэтому часто выглядывал из своей кельи наружу. Но удостоверившись в том, что подвиг сей молодому человеку не по силам, вышел к нему и сказал:
– Ну, буде. Довольно. Иди в Свято-Михайловский монастырь и живи там. Юноша П. в монастырь поступил и, отличаясь кротостью, простотой и умственными способностями, был даже назначен помощником келаря. Но вскоре случилась большая напасть. Келарем сего монастыря был иеромонах Михаил (из Орловских священников). Сильно вознегодовав на своего смиренного помощника, он стал гнать его из монастыря. Со слезами на глазах собрал послушник П. свои вещи и, оставив их у кого-то на попечении, поспешил к старцу Феофилу за советом. Подойдя к дверям его кельи, П. стал читать молитву:
– Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас... Но старец не дал ему докончить и, отворив дверь, грозно накинулся на него.
– Ты чего это Павел пришел? Ступай сейчас домой!.. Ах, ты Павел! Ах, ты, инок Михайловский!.. Ступай, ступай!..
Юноша возвратился неудовлетворенный и дорогой подумал: «Вот тебе и на-а! Говорят – прозорливый, а он меня Павлом зовет. Какой же я Павел, когда я – П...»
Был в то время викарием в Киеве епископ Аполлинарий, человек весьма простой и справедливый. Каждого монаха он знал по имени, каждого послушника знал в лицо. Услыхав о печальной участи, постигшей послушника П., Владыка призвал к себе иеромонаха Михаила и строго-настрого приказал ему отыскать и вернуть уволенного. Поднялась суматоха. Во все стороны были разосланы гонцы... Вдруг, к радости встревожившегося начальства, уволенный П., возвращаясь от Феофила, опять является в Михайловский монастырь. Доложили Владыке, и ни в чем неповинный П. снова был водворен на прежнее место. Но каково же было его удивление, когда, вскоре после этого, его постригли в мантию и нарекли именем, предсказанным Феофилом: Павлом...
Жена маклера Мария Дударева долгое время собиралась в Киев. Да по причине холерного времени выполнить предприятия не могла, слишком мнительная была, боялась как бы не заразиться. Наконец, отважилась и приехала. Будучи в Китаевской пустыни, решила побывать и у старца Феофила. И едва только подошла к дверям его кельи, как навстречу ей и старец идет, а в руке у него маленький ящичек с крышкой, наподобие такого, в каких нынче продают сигары. Встречает ее и говорит:
– Здравствуй, здравствуй маклерша! А я тебе ящичек приготовил... Что – нравится?
– Нравится, батюшка...
– А ежели мы крышечку вот так закроем. Хорошо ли тогда будет?
– Очень хорошо, батюшка...
– Ну так на тебе его. Да смотри – скорее домой поезжай... Слышишь? Скорее спеши. Нигде по дороге не останавливайся, а то плохо будет...
– Да я, батюшка, на богомолье в Киев приехала. Хочу повременить денька два...
– Не смей и думать об этом! Как можно скорей поезжай.
Собралась Мария в обратный путь. Приехала домой в страхе... Но только что успела с родными поздороваться, как схватят ее, бедную, корчи да рвота – посинела вся, в постель слегла. Всего только три часа промучилась от холеры и Богу душу отдала...
А вот не менее того любопытный случай. Проживала в городе Туле одна странница Катерина С. Их только двое на свете было: брат Иван да она. Зиму они дома вдвоем проводили, а весной по святым местам на богомолье отправлялись. Он – на север, она – на юг. С приближением же холодов опять на зиму домой возвращались. Так вот, пришла однажды Катерина в Киев и зашла, по обыкновению, к старцу Феофилу. Блаженный благословил ее и вынес на память маленький, новый, обвязанный бумагой горшочек.
– На, прими... Да смотри, не развязывай, покуда домой не придешь.
Ушла Катерина и дорогой радуется: «Видно, что-то хорошее старец предвещает, что коровьего масла в горшочек наклал». Да проходя лесом, не выдержала: «Давай,– думает,– открою. Подивлюсь, что лежит...» Остановилась Катерина в лесу, развязала горшочек, смотрит – лежит на дне дохлый воробей.
– Ах, ты, шутник этакий! Вишь, что старик выдумал – здохлого воробья положил. И тут же с досады плюнула, а горшок с воробьем об дерево раздробила. Прошел месяц. Возвращается Катерина с богомолья домой.
– Что, братейника моего не было еще?
– Нет, не было,– отвечают соседи,– а только пакет на ваше имя тут есть.
– Вот тебе и на-а! А ну-ка, прочитайте, что пишут такое...
Оказалось, ничто иное, как извещение о том, что на брата ее Ивана напали по дороге злые люди, ограбили его и по своей жестокости убили молодца. Поняла тогда Катерина, что означал мертвый воробей, и залилась бедная горючими слезами...
Жил в Киеве скотопромышленник А. Д-ов, человек состоятельный, богатый. Жена его была женщина кроткая, богобоязненная, но сам Д-ов был человек грубый, жестокий и маловерующий. Жена его аккуратно посещала храм Божий и монастыри, любила подавать милостыню, принимать убогих и странных и, почитая подвижников благочестия, от души обожала старца Феофила, часто приглашая его к себе в дом. Но муж, как человек развратный и жестокосердый, не мог выносить присутствия в своем доме старца Феофила и каждый раз бранил за это жену и смеялся над ней.
– Как не стыдно тебе возиться с разными юродивыми да ханжами и принимать их у себя! – говорил он.
В одно прекрасное утро, когда мужа Д-овой не было дома, приезжает к ней старец Феофил и, вооружившись углем, начинает выводить на обоях, по стене, какие-то цифры в десятках и сотнях тысяч... Д-ова не посмела противоречить ему и стояла в стороне, с удивлением посматривая на работу блаженного. Вскоре вернулся супруг. Заметив стоящего во дворе бычка Феофила, он решил посмеяться над старцем, но когда вошел в комнату и взглянул на стену, ужаснулся: дорогие обои сплошь были испачканы разными цифрами.
– Кто это осмелился сделать?! Феофил?.. Да?..
И пошел разыскивать блаженного по комнатам. Увидав его в своей спальне, он набросился на него с укорами и бранью, но Феофил принялся в ответ снимать перед ним все свое платье... Д-ов плюнул и с досады уехал из дому. Тогда жена его, придя в себя от внезапной грубости мужа, стала перед старцем извиняться и предложила ему отведать немного моченой капусты, которую Феофил очень любил, но услыхала вместо согласия грозный и двусмысленный ответ:
– Нет, все кончено! Бог справедлив. Меня обидели, разорили и оставили нищим... «Господь даде, Господь отъят» (Иов. 1, 21).
И тотчас уехал домой.
В 1853 году.
Через некоторое время семью Д-вых постигло ужасное горе: дела их стали умаляться, капитал начал таять и уменьшаться, появились крупные долги, вскоре имущество их было продано с аукциона, и надменный богач Д-ов сделался нищим, влача свое существование в каком-то захолустье, которое Киевское городское управление отвело ему из жалости и сострадания...
[1] То есть принес ли жертву Богу, находясь проездом в обители? Загладил ли молитвословием свои грехи?
[2] Когда отец А-ий явился однажды к старцу, будучи еще мальчиком, блаженный призвал к себе келейника Пантелеймона и говорит: «Кланяйся ему (А-сию) в ноги... Целуй в руки своего духовника!» Впоследствии так и случилось. Отец А-сий постриг Пантелеймона перед смертью, напутствовал его в Вечность и совершил по нем отпевание...
[3] Погребен в ограде Голосеевской пустыни в нескольких шагах от могилы подвижника старца Парфения.
[4] «Пущеница» - слово славянские. Значит жена, получившая развод.
к оглавлению
К читателю 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ...
|
|
|
|
|
|
|
|
 |
|
 | |||||||||
|
Код баннера © 2000-2024 Церковь Иоанна Богослова |
|
