Радуйтесь, ибо Господь грядет судить

	Кредо	Переписка	Календарь	Устав	Аудио
	Имя Божие	3000 вопросов	Богослужения	Школа	Видео
	Библиотека	Проповеди	Тайна ап.Иоанна	Поэзия	Фото
	Публицистика	Дискуссии	Эра Духа Святого	История	Фотокниги
	Апостасия РПЦ МП	Свидетельства	Иконы	Стихи о.Олега	Стримы
	Жития святых	Книги о.Олега	Исповедь	Библия	Избранное
	Молитвы	Слово батюшки	Новомученики	Пожертвования	Контакты

Священник Владимир Зноско.

Христа ради юродивый иеросхимонах Феофил, подвижник и прозорливец Киево-Печерской лавры.

к оглавлению

К читателю     1     2     3     4     5     6     7     8     9     10     ...

Глава 4

Коль под моим началом хочешь быть, Тебе согласен дать я наставленье, Но должен ты отныне отложить Ненужных дум бесплодное броженье... (Гр. А. Толстой. «Св. Иоанн Дамаскин»).

Однако, чтобы на будущее пресечь подобные описанным выше явления и тем самым искоренить в людях зародыши зла, блаженный стал принимать к себе на жительство келейников. Поступали они к нему не из числа братии, так как это не дозволялось, а выбирались им прямо из светских людей. При этом старец вовсе не обращал внимания на то, был ли избранник человеком порочного поведения, лишь бы только он обладал чутким сердцем и открытой душой и подавал надежду на исправление.

Пришел однажды в Китаевскую пустынь оборванный бродяжка. Звали его Иваном. Это был дезертир, несколько лет тому назад сбежавший с военной службы и совершивший за все время целый ряд различных преступлений. Старец встретил его на монастырской кухне и, обличив его тайные грехи, возбудил сердце бродяги к покаянию. Увидя перед собой такого необыкновенного «монаха», Иван чрезвычайно удивился и, не отступая от блаженного, со слезами стал раскаиваться в своих злодеяниях.

– Да, было дело... Много зла сотворил я на земле...– сказал Иван и тяжело вздохнул.

Старец Феофил оглядел его с головы до ног, с сожалением покачал головой и, в свою очередь, тоже глубоко вздохнул.

– Притчу о талантах знаешь? – вдруг вопросил он его.

– Ничего, батюшка, не знаю... Дураком родился, дураком и помру,– с сокрушением отвечал Иван.

Старец рассказал ему Евангельскую притчу о талантах и, объяснив содержание, продолжал.

– Вот этак-то и жизнь наша есть время торга. Надо спешить воспользоваться ею, чтобы выторговать что можно. Если на базар привез кто хоть только лапти или лыко – и тот не сидит сложа руки, а ухищряется зазвать покупателей, чтобы, продав все, купить себе потом нужное.

– Батюшка мой! Но где же взять мне этих талантов? Я – безграмотный, глупый, простой. Их нет у меня.

– Врешь, врешь... Всякому получившему жизнь Господь даровал что-нибудь. Значит, есть чем торговать и делать прибыток...

– Но где же, где же они?

– А вот присмотрись к себе хорошенько и сразу найдешь, что в тебе есть и что можешь приобрести на то, что имеешь... На Страшном Суде обо всем спросят: у тебя были руки? Что приобрел ими? Была голова и язык? Что приобрел?.. И награда будет не за то, что ты приобрел кое-что, а за то, что ты именно такое приобрел в жизни...

Целый день после этой беседы стоял Иван в стороне, наблюдая издали за старцем и удивлялся его простоте, смирению и мудрости. И, наконец, под вечер, возгоревшись желанием жить под его духовным водительством, приступил к блаженному и с воплями упал ему в ноги.

– Батюшка! Прими меня к себе! Не дай погибнуть душе моей во грехах и пороках!

– Хорошо, хорошо,– отвечал старец.– «Грядущего ко Мне не изжену вон». Вижу, что душа твоя искренно расположена работати Господеви. Спасайся и живи у меня. Но помни, что так как я ничего не имею, то и тебя ожидает здесь голод, жажда, печаль и недостатки. А потому не жалуйся на судьбу, когда станешь претерпевать это.

– Отец родной! Хотя бы жизнь свою пришлось положить за тебя, Спасителя ради, я готов исполнить это без колебания...

С этой поры Иван стал служить у блаженного и был у него первым келейником. Но старец Феофил был строг и зорким оком следил за его духовным усовершенствованием, пресекая всякий порыв начинающегося зла. Однажды принесли блаженному большой кусок балыка. Прельстившись этим даром, Иван съел его. Но вдруг почувствовал в животе такую страшную боль, что принялся кричать благим матом, умоляя о помощи.

– Потерпи, потерпи брат... Это балычок в животе переваривается,– насмешливо сказал ему на это старец. И затем прибавил: – Зачем послушался врага? Зачем прельстился, вкусив яств, которых без благословения не надлежало и касаться тебе?..

Но увидев чистосердечное раскаяние виновного, сжалился над ним, сотворил молитву – и болезнь тотчас прошла.

Так, испытывая своего келейника разными трудами и юродственными приказаниями, хоть и странными по существу, но имевшими в себе большую пользу для развития его душевной чистоты, и перемешивая свою речь понятными для него духовными наставлениями, старец очень скоро успел очистить сердце Ивана от всякой скверны, пороков и соблазнов. И благодарный келейник, сознавая перед старцем свое ничтожество и видя неизменную его отеческую любовь и призрение, платил за это блаженному самой нежнейшей преданностью и истинно-детским послушанием.

– Иван! – говорит ему однажды старец.– Пойдем собирать грибы. Бери скорее корзину.

Взяли, что нужно. Отправились. Зашли в самую глубокую чащу леса. В воздухе стояла жара. Старец Феофил собирает грибы и все охает:

– Ах, какая надвигается гроза! Какая гроза!..

Иван взглянул вверх. Небо было голубое, прозрачное, чистое.

– Не будет, батюшка, грозы. Ни одного облачка не видать.

– Ох, будет, скоро будет... Уже на нас надвигается. Вот!

В это самое время выскакивают из-за кустов три здоровеннейших парня с дубинами и со злобою подбегают к старцу.

– Ага, попался монах!.. Давай деньги!

Старец перекрестился, спокойно порылся в корзине и подал им самый большой гриб.

– Кушайте на здоровье...

– Что?! – воскликнули тогда грабители.– Ты еще смеяться над нами? И принялись колотить старца по чем попало.

– Нет,– отвечал верный слуга,– идеже господин – там и раб его будет.

И заметив на старце кровь, с остервенением набросился на грабителей. Но те были вдвое сильнее и, связав келейника, избили также и его. Натешившись над беззащитными жертвами, грабители скрылись.

Понял тогда келейник Иван, какая это «гроза» надвигалась на них...

Вторым келейником был у старца некто Корнилий, из отставных солдат. Нрава он был чрезвычайно строптивого и упрямого, к тому же был еще и косноязычен. Посетители, навещавшие блаженного, терпели от Корнилия разные оскорбления и часто жаловались Феофилу на грубость келейника.

– Не умеешь пустынником жить,– строго сказал ему раз старец,– я тебя в Лавру пошлю. Там тебя, медведя, скоро вымуштруют.

И отослал его в лаврскую гостиницу, к начальнику ее. Впоследствии, когда начальником лаврской гостиницы был назначен игумен Агапит, Корнилий был взят им к себе в келейники. Агапит был великий старец, и имя его доселе еще памятно тем беднякам, которые пользовались его благотворениями. Покупая целыми штуками сукно, холст и прочую материю, он шил мужские и женские одежды, белье, и все это раздавал неимущим богомольцам. Богаделенки, жившие при странноприимной больнице, не успевали шить белье и одежды для нищих. Кроме постоянной помощи деньгами, одеждой и хлебом, отец Агапит имел еще немало пенсионеров в городе, которым раздавал ежемесячное пособие, то есть людей истинно бедных и обремененных семьей; одиноких же принимал в лаврскую богадельню при гостинице, кормил, одевал, лечил и напутствовал их в Вечность... Вот к этому-то старцу и попал Корнилий. Правда, нелегко было отцу Агапиту уживаться с Корнилием. Однако, впоследствии он постриг его в мантию, назвал Нестором, потом похоронил и поминал с любовью. Но нужно отдать честь и Корнилию. В тайных благотворениях отца Агапита он был незаменим, умел хранить его тайны и вообще душою был ему предан. Отец Агапит не ограничивался в своих благотворениях лаврской гостиницей. Он любил посещать также в городе тюремный замок, приюты крайней нищеты и вообще истинно бедных людей. Вот в этих-то поездках его и сопровождал Корнилий. Навьючат на извозчика узлы с одеждой, возьмут корзины белого хлеба, денег и поедут в город, как бы за покупками в лавки, а сами совершат духовный торг и посетят нуждающихся: кого приоденут, кому дадут хлеба и денег. Затем, наполнив опустошенные свои корзины для вида каким-либо товаром, едут себе веселые и довольные домой... Из всего этого мы можем вывести заключение, что по переходе Корнилия в Лавру, он действительно из невежественного «медведя» сделался достойным учеником своего великого старца-наставника.¹

Третьим келейником был у блаженного Феофила некто Пантелеймон. После смерти своего благодетеля он до глубокой старости прожил в лаврской странноприимнице на послушании и многим из доселе здравствующих старцев рассказывал о разных чудесах блаженного и его дивной прозорливости, свидетелем которой неоднократно был сам.

Однажды Пантелеймон по приказанию старца нес из трапезной обед, но около порога поскользнулся, упал и уронил пищу на землю. Чтобы избежать замечания, сконфуженный келейник принялся заметать след, надеясь вернуться и снова наполнить судки, но прозорливый старец вышел к нему навстречу и сказал:

– Не умеешь, Пантелеймон, послушание нести,– не будешь до самой смерти монахом.

И действительно, прожив до глубокой старости, Пантелеймон все время считался простым послушником и только перед смертью был пострижен в рясофор с именем Феодосия. Но и об этом получил предречение от старца Феофила, который ему сказал: «Постригут тогда, когда умирать будешь...»

Насколько и Пантелеймон был послушлив своему старцу, свидетельствует нижеследующий факт.

Ко дню празднования двадцатилетия со дня открытия мощей святого Митрофана, епископа Воронежского, старец Феофил возымел желание идти на поклонение новоявленному чудотворцу. Испросив благословение у начальника пустыни, он взял с собой послушника Пантелеймона и отправился в путь. В первые годы после открытия мощей св. Митрофана стечение богомольцев в Воронеже было необычайное, и наши путешественники, достигнувшие места своего путешествия, не находя себе там свободного помещения, проводили время своего богомолья так: днем – в церкви, а ночью в ограде, близ колокольни. Окончив свой подвиг благочестного поклонения святителю, они отправились в обратный путь. Долго шли они и, наконец, добрались до Киева.

– Хорошо бы сделать последний привал,– сказал блаженный Феофил и уселся в поле, чтобы отдохнуть на открытом воздухе.

Подкрепившись пищей, старец хотел напиться воды и потянулся к сумке, чтобы достать оттуда кружку, сделанную из особого рода тыквы, растущей на юге России. Но кружки не было.

– Пантелеймон, та де ж наша кружка? – воскликнул старец в разочаровании. Келейник сначала призадумался, но, потом, сообразив, вспомнил.

– Та вона у Воронежи, батюшка, осталася, де мы вечерялы. Тамынька у колокольни на стовпах...

– Та якый же ты дурень! Иди назад, щоб вона там не заховалась.

И Пантелеймон, не задумываясь ни на минуту, отправился в обратный путь, не позволив себе даже и переночевать в своей обители, находившейся в полуверсте от места их расположения, как будто кружка составляла какую-нибудь редкость, или как будто от Киева до Воронежа были не сотни верст, а всего несколько шагов... Достигнув благополучно Воронежа, он, к радости своей, нашел кружку на том же самом месте у колокольни, где и оставил ее. Возвратившись затем к старцу в обитель, простодушный Пантелеймон не придал своему подвигу ни малейшего значения, не обнаружил ни капли кичливости и ни малейшего ропота. Он знал, что пустынные отцы Востока заставляли послушников даже вбивать в землю дубовые колья и ежедневно поливать их водой, дабы только юные подвижники не проводили время в праздности...

Однажды, в Великий пост, когда блаженный ничего по целым суткам не ел и втайне молился Богу, посылает он Пантелеймона на базар и велит купить ему побольше старых голенищ. Когда послушание было выполнено и голенища были принесены, старец разложил их на скамье и приказал Пантелеймону сшить из них несколько кож. Затем принес со двора банку с колесным дегтем и стал усердно эти шкуры замазывать.

– Нащо вы, батюшка, так робыте? – спросил с любопытством Пантелеймон.

– Бог велит... Бог велит...– быстро отвечал старец.

– Що ж воно таке значит?

. – А то значит, друг мой, что лукавые записывают на них дела грешных людей. А ныне все это замазано и грехов уже нет...

– Этим поступком,– так пояснял потом келейник Пантелеймон,–старец хотел показать, что грехи близких ему духовных чад, за которых он так горячо и неустанно молился в те дни, Богом уже прощены и совесть их пред лицом суда Божия очищена.

– Бывало, летом,– рассказывал Пантелеймон,– позовет меня старец к себе и говорит: «Нарви завтра в саду свеженьких яблок. (И при этом скажет, сколько нарвать надо). Утром же, чуть свет, ступай в лес на дорогу. Там встретишь партию богомольцев, всем по два яблочка и раздай».

Чтобы не ослушаться старца, так на другой день, бывало, и сделаешь. Пойдешь в лес богомольцев искать,– глядь, они и на самом деле по дороге идут. И вот диво. Станешь это каждому по два яблочка раздавать,– как раз на всех и хватит. Сколько старец приказывает накануне сорвать, столько для этой партии богомольцев и раздать нужно... И часто такие приказания старец мне отдавал, а я только его прозорливости дивился...

Четвертым келейником у блаженного был некто Козьма. Это был чрезвычайно религиозный и начитанный слуга, так что даже сам старец Феофил называл его в шутку «богословом». По целым дням Козьма занимался исключительно только чтением Священного Писания и святоотечестких книг и при этом забывал подчас не только о пище и питии, но даже и о прямых обязанностях своего келейного послушания. Рассеянность его доходила до такой степени, что когда ему пришлось однажды подписаться на бумаге по поводу получения им какого-то документа, то Козьма не только позабыл фамилию, но даже свое имя, так что посторонние лица вынуждены были напомнить ему его прозвище... Из всех неодушевленных предметов видимого мира Козьма обожал одни только книги, а пуще всего свою старую, истрепанную Библию, которую постоянно носил при себе на ремне, и которую клал себе ночью под голову вместо подушки. К своему старцу Козьма относился с рабской почтительностью и готов был ринуться, по его слову, хоть в огонь, хоть в воду. Но самыми нелюбимыми существами на земле считались у Козьмы... женщины. Упаси Бог, если ему случалось встретиться поутру, в то время, когда он отправлялся на Днепр за водой, с какой-либо из проходящих навстречу женщин; Козьма считал себя тогда осквернившимся на весь день и по возвращении домой непременно окроплялся крещенской водой... Все его мысли, желания и планы были направлены единственно к тому, чтобы на склоне дней своих удалиться куда-нибудь в лесную чащу, ископать там небольшую пещеру и, поселившись в ней, начать подвиг душевного спасения. И вот, когда он однажды размышлял о таком недостижимом блаженстве и строил в уме воздушные замки, сзади к нему подошел старец Феофил и неожиданно спросил:

– Козьма! Ты где будешь жить, когда я на тот свет переселюсь?

– Где Бог велит,– с удивлением отвечал Козьма.– Пристроюсь куда-нибудь в обитель, буду в монастыре жить...

– Нет,– тебе не быть монастыряком, а будешь ты жить с бабами в своем родном городе.

Козьма даже вздрогнул от такой неожиданности. Это предречение было для него равносильно смертной казни и привело его в сильное смущение и беспокойство. «Жить вне монастыря, да еще и с бабами... Нет! Избави Господь от этакой напасти»,– так размышлял про себя Козьма. Но вскоре пророческие слова блаженного старца сбылись.

Спустя год после описанного разговора, старец Феофил скончался, а келейник его Козьма отправился на родину в город Богодухов и поселился там на окраине города, где у него была хатка и огород. Там он проводил жизнь чисто подвижническую и пользовался на всю окрестность громкой славой опытного в духовных наставлениях и советах «батюшки». Вскоре, однако, случилось так, что усердием какой-то приезжей барыни и на средства боголюбивых щедродателей рядом с границей местопребывания Козьмы была выстроена общественная богадельня, послужившая впоследствии началом к построению там целой женской обители. Самому Козьме не пришлось быть очевидцем расцвета этой обители, так как вскоре после того он заболел водянкой и скончался, но проживая долгое время по соседству с некоторыми из первоначально поселившихся в богадельне сестер, жил, таким образом, как бы с «бабами». По смерти Козьмы, вся принадлежавшая ему земля была передана в ведение этой новоустроенной обители, и память об этом выдающемся старце благоговейно чтится там даже доселе...

Жили у старца Феофила на послушании и другие келейники, но за краткостью места в настоящей книге считаю лишним сообщать о них...

---

[1] Передают, что о поступлении Корнилня под кров отца Агапита блаженный Феофил предсказал еще тогда, когда отец Агапит (в миру Тимофей Милованов) в первый раз посетил блаженного в Китаевской пустыни, задолго до назначения начальником Лаврской гостиницы.

— Когда ты будешь в Лавре начальником гостиницы,— сказал старец Феофил отцу Агапиту.— этот чудак Корнилий будет служить тебе. Со всеми он ссорится и бранится,—с тобою же уживется...

Предречение это сбылось...

к оглавлению

К читателю     1     2     3     4     5     6     7     8     9     10     ...