Радуйтесь, ибо Господь грядет судить

	Кредо	Переписка	Календарь	Устав	Аудио
	Имя Божие	3000 вопросов	Богослужения	Школа	Видео
	Библиотека	Проповеди	Тайна ап.Иоанна	Поэзия	Фото
	Публицистика	Дискуссии	Эра Духа Святого	История	Фотокниги
	Апостасия РПЦ МП	Свидетельства	Иконы	Стихи о.Олега	Стримы
	Жития святых	Книги о.Олега	Исповедь	Библия	Избранное
	Молитвы	Слово батюшки	Новомученики	Пожертвования	Контакты

Священник Владимир Зноско.

Христа ради юродивый иеросхимонах Феофил, подвижник и прозорливец Киево-Печерской лавры.

к оглавлению

К читателю     1     2     3     4     5     6     7     8     9     10     ...

Глава 5

Блажен, иже и скоты милует.

Печка у блаженного Феофила топилась и зимой, и летом, или, правильнее, не топилась, а курилась: положив в нее толстое, нерубленное бревно, он сам поджигал его несколько раз. Само собой разумеется, что от такой топки в келье, особенно зимой, не могло быть тепло, ибо зачастую в ней даже замерзала вода. Но старец Феофил не обращал на это ни малейшего внимания. Надевая тулуп и валенки, он становился на молитву и уносился духом выше всех нужд и потребностей измождаемой им плоти.

Однажды летом, когда старец находился в Китаевской пустыни и проживал в занимаемом им деревянном корпусе, начальник прислал к нему печников, чтобы исправить в его келье ветхую печь. Но Феофил, тайно подкупив печников деньгами, не допустил их к ремонту печи, за что подвергся негодованию со стороны начальника пустыни иеросхимонаха Иова, который, собственноручно отобрав у старца печные вьюшки, перевел его для ближайшего за ним присмотра, вниз каменного корпуса. Тогда блаженный, не оставляя юродства, немедленно пригласил к себе вольнонаемных рабочих и приказал им ломать целую печь для перестройки по его прихотям, но был остановлен. И вот, в сентябре того же года, во время окончания вечерни, несмотря на строжайшее запрещение, старец вздумал было затопить печь и, наставив туда горшков, сам ушел в лес. В отсутствие его, все это повалилось на деревянный пол, который загорелся и наделал множество дыма. Сбежалась братия, и общими усилиями пожар был потушен. Сам же виновник бедствия, будучи не скоро отыскан, принялся утешать всех:

– Бог не попустит – свинья не съест,– говорил он.– Не горюйте о том, чего не было, а лучше славьте Господа за милость Его, ибо чудные дела творит Он для сынов человеческих...

Получая пищу из братской трапезной, старец обыкновенно смешивал ее в одной посуде, не взирая на то, что было в ней и горькое, и сладкое – и борщ, и каша, и редька, и хрен, и квас.

– Ведь и в жизни так,– говаривал он всякому, кто удивлялся его странности,– и горькое, и кислое, и соленое перемешано со сладким и приходится все это переваривать.

Но ту пищу, которую блаженный предлагал странным и бедным, он оставлял в том же виде, в каком получал из трапезной. Для себя же приготовлял иногда галушки (клецки), или кашицу из манной крупы, или же лапшу. Все это было без соли и масла, а потому имело крайне отвратительный вкус.

В общем Феофил употреблял мало пищи. В среду же и пятницу никогда ничего не вкушал, кроме половины маленькой чашки меду, разведенного холодной водой со льдом. Это составляло его пищу в субботу и воскресенье первой седмицы Великого поста и в субботу Страстной недели. В прочие же дни этой недели он не вкушал даже и воды. Чаю старец не употреблял, а вместо него отваривал мяту, которой выпивал после захода солнца до двух чашек, но всегда до половины, ибо другую половину сливал в горшочек и угощал странных. Черного хлеба блаженный не ел, а употреблял белый или ситный и только один мякиш, который выбирал щепотью...

Но кроме всех этих привычек и странностей, была у блаженного еще одна оригинальная черта – это любовь и сострадание к животным и птицам. От ограды Китаевской пустыни до самого берега монастырского пруда тянулась небольшая площадка. Увидев ее без всякого применения, Феофил призвал одного крестьянина и, оделив его деньгами, сказал:

– Привези с собою завтра соху: распаши здесь землю и посей конопель.

– Нащо вам конопли, батюшка?

– Птицы небесные будут летать и питаться.

Крестьянин так и сделал, конопля выросла, и птицы целыми стаями прилетали сюда кормиться и плодиться...

Когда же от находившейся в келье старца разной провизии и съедобных припасов завелось множество мышей, Феофил, выведенный из терпения их тайными ночными грабежами, задумал было их усмирить.

– Поймай мне... начальника,– сказал он молодому клирошанину, подзывая его к себе.– Поймай – я тебе на булочку дам.

– Как же его поймаешь, когда он в келье постоянно сидит... Попробуй, приступи, так палкою отдубасит – до самой смерти не забудешь, – с улыбкой отвечал старцу юноша, предполагая, что Феофил намекает на нелюбимого им начальника Иова.

– Да не того начальника, дурачок...

– Какого же, батюшка?

Того, что мышей ловит... Только самого несчастного бродягу выбери, чтобы исправно послушание нес, а то заважничает, будет на печи лежать.

Вскоре кот был водворен, мыши усмирели. Но утихла мышиная свора, донимать стали тараканы. Тогда блаженный призывает келейника и говорит:

– На, возьми денег, купи мне курочку.

Келейник пошел в село и купил взамен курочки молодого петушка. Петушок по келья похаживает, красным гребешком потряхивает, насекомых по углам поклевывает, а под утро, когда утружденный ночными молитвенными подвигами старец вздремнул, вдруг как закричит: «кукареку-у!..»

– О, це не монастырской жизни,– спохватился старец и принялся тормошить своего келейника Ивана.– Уноси его отсюда! Уноси! Чтоб и духу петушиного тут не было!..

– Куда ж я его понесу,– отвечает спросонья келейник.

– Неси к послушнику Никифору; отдай ему от меня.

Келейник беспрекословно повинуется и уносит петушка к Никифору.

Послушник Никифор, до поступления своего в монастырь, был крепостным и состоял лакеем у своего барина. Склонный к иноческой жизни, он попросил у помещика отпускную, пришел в Киев и поступил в число братии Китаевской пустыни. Там он живет третий год, но нечистые помыслы смущают его выйти из монастыря. Получив от келейника петушка, Никифор стоит и думает: «Зачем это старец петушка прислал?.. Кажись, мясной пищи не употребляю, обличать, стало быть, не в чем». Но по смирению принимает петушка в келью.

Итак, петушок удален, взамен его появилась у старца курочка. По истечении месяца приходит послушник Никифор к старцу за советом. Блаженный, ни слова не говоря, отдает ему и курочку.

– Помилуйте! На что это, батюшка? Мне и с петушком деваться некуда...

– Бери, бери, кажу. Это тоби до пары.

Прошло несколько дней. Вдруг Никифор случайно знакомится с одной красивой девушкой и, увлекаемый блудной страстью, уходит тайно из монастыря и вскоре женится на ней... Вот только когда понял он, что означал петушок и для чего ему была дана курочка «до пары»...

Не имея возможности, по причине далекого расстояния, часто посещать Лавру и бывать в городе, старец обзавелся черной масти бычком, на котором и ездил во святую обитель и заезжал через город в Братский монастырь. Но прежде чем говорить об этом бычке, надо вам рассказать, откуда он появился.

Когда блаженного приехал навестить Иван Катков (тот самый мясник с Подола, который доставлял ему в Братском монастыре лошадку), то, поисповедавшись и рассказывая старцу о своих делах, упомянул и о приобретенном им молодом бычке весьма строптивого нрава.

– Купил я, батюшка, бычка. Думал для себя оставить, да не знаю, что с ним и делать: одурел, скотина, совсем, на всех с рогами лезет. Хочу зарезать, да жалко.

– А ты мне его подари.

– Помилуй Бог, да к нему и приступить нельзя! Сколько людей уже искалечил.

– Ничего... Мы его смирению научим.

– Да как же я того...

– Очень просто. Подойди к нему и скажи: «Эй, бычок! Отныне ты не мой, а отца Феофила. Собирайся в гости к нему...»

Мясник так и сделал. Подошел, по возвращении домой, к бычку, повторил сказанные старцем слова, и доселе фыркающий и озверевший бычок сделался кроток, как ягненок: смиренно стал ласкаться и лизать хозяину руки. Тогда работник накинул ему на рога веревку, и к вечеру бычок был водворен в Китаев к отцу Феофилу.

Получив бычка, блаженный смастерил себе небольшую удобную телегу, сзади которой устроил на обручах крытую парусиной будочку, и стал путешествовать на «бойкуне» по городу. При этом старец никогда не садился спереди, а всегда сзади, спиной к быку и, укрепив на возу маленький аналойчик, опускался на колени и читал дорогой Псалтирь. Но вот что удивительно. Бычок не имел никакой упряжи, ни возжей, одно только ярмо, и точно мысленно предугадывая намерения своего хозяина, без всяких с его стороны возгласов и понуканий доставлял старца именно туда, куда ему была надобность: либо на Подол, в Братский монастырь, либо в святую Лавру. И такой, говорят, умница был – ни за что на камень не наедет, а увидит бугорок, рытвину или канаву, непременно стороной обминет, чтобы угодника не потрясти...

Но не будем удивляться тому, что неразумная тварь так повиновалась ему без кнута и доселе свирепый зверь сделался ручным и стал кроток пред ним как овца. Ведь отчего дикие звери стали ныне свирепы на земле? От жестокости людских нравов. Вспомните жизнь наших прародителей в раю. Все одушевленные твари видели в лице их светлый образ Божий и самые лютые звери, ощущая дивное благоухание этого образа, смиренно склоняли главу пред Адамом. Согрешил человек, не послушался заповеди Божией - тотчас помрачился в нем и образ Божий, и неразумные твари перестали узнавать и повиноваться ему. Благоухание образа Божия заменилось зловонием страстей, и сам человек уподобился никому иному, как скотам несмысленным. Его непослушание Богу наказано непослушанием ему тварей земных, и сам человек стал страшиться уже тех зверей, которые некогда были покорны ему... Но святые Божии своим послушанием заповедям Божиим восстановили в себе образ Божий и, восприняв на себя дары благодати Господней, просияли первозданной чистотой и светлостью. Поэтому и звери лютые, вновь ощущая в человеке благоухание этой чистоты, становятся послушными им как кроткие агнцы. Эти доказательства видны из жизни многих святых, это может быть подтверждено и вышесказанным примером. Ибо чего только не сделает любовь и добродетель?.. Но вернемся к нашему рассказу.

В городе блаженного старца знали все жители. Чуть, бывало, на одной из главных улиц покажется, купцы из лавок так и бегут: «Феофил едет!.. Феофил!» И каждый спешит что-нибудь в телегу ему бросить: кто кусок ситца, кто булку, кто носовой платок или моток ниток. И при этом замечали, что тот, кто старался уделить старцу что-нибудь из своего товара, непременно весь день получал большие в торговле барыши. Но старец ничего себе не брал, а все то, что лежало в телеге, раздавал по пути встречным беднякам. А таковых немало было – толпой бежали они сзади за блаженным...

Рассказывают множество курьезов, которыми сопровождались иногда эти путешествия. Так, например, сознавая нелюбовь к себе митрополита Филарета, доверявшего доносам и клевете на блаженного старца, Феофил еще более старался досадить маститому архипастырю своими юродствами. Однажды летом, когда Владыка проводил время в Голосееве, на даче, Феофил приехал туда на быке и, не останавливаясь возле мптрополитского дома, пробрался с телегой незаметно в сад. Находившийся там садовник пришел в изумление:

– Бог с вами, отец Феофил!.. Куда вы?!.

Блаженный, не обращая внимания на вопрос, вместо того чтобы возвратиться, повернул бычка вправо и направил его по дорожке, которая находилась под самыми окнами митрополитской дачи и была засажена с двух сторон виноградными кустами. Дорожка эта была настолько узка, что не только проехать – даже пройти по ней едва было возможно.

Садовник пришел в неописуемый ужас: ему грозило увольнение. Как раз на беду увидал Феофила и сам Владыка и, разгневанный его поступком, вышел на крыльцо.

– Это что за безобразие? Кто смел пустить в сад Феофила? Зачем он приехал сюда? Уберите его сейчас же! Он мне виноград поломает!..

Блаженный, который проехал почти в самый конец аллеи и встретился с Владыкой лицом к лицу, услышав гнев архипастыря, хладнокровно повернул бычка назад.

– Коли не угодно, так и не надо...

И вместо того, чтобы выехать из сада более широким путем, повернул бычка обратно и снова пустился в путь по той же самой аллее, между виноградных кустов, по которой проезжал раньше...

«Но не то диво (рассказывал после напуганный садовник), что старец проехал между виноградных кустов, а то диво, как ухитрился он повернуть телегу в таком узком пространстве, где и одному человеку пройти едва было возможно... Чудо! Право, чудо!..»

С этих пор Феофил впал в немилость. У него отобрали бычка и препроводили в экономию, присовокупив к Лаврскому стаду, а самому блаженному запретили появляться в Голосеевской пустыни, а вместе с тем и «бродяжничать». Но с того дня, как бычок был помещен в монастырское стадо, появился такой необычайный падеж скота, что лаврский эконом потерял всякое самообладание и положительно не знал, что ему делать. Стали приглашать ветеринарных врачей, предполагая, что в стаде появилась эпидемическая болезнь, но врачи, осмотрев животных, нашли их без всяких существенных повреждений. Между тем скот продолжал падать. Тогда более глубокомысленные решили доложить об этом митрополиту Филарету. Владыка позвал эконома и поинтересовался, с которого дня начался падеж скота. Эконом отвечал, что с того самого дня, как отобрали быка у Феофила и присоединили его к общему стаду. «Вот как!» – воскликнул Владыка и приказал немедленно удалить из стойла быка. Когда это было сделано, то, к общему удивлению, падеж скота тотчас прекратился. Бычок же был отведен в Китаев и возвращен своему обладателю. Получив обратно своего «бойкуна», блаженный в тот же день вызолотил ему рога и преспокойно стал продолжать свои ежедневные путешествия...

Да, поистине: Позна вол владельца своего. (Ис. 1, 3).

Однажды митрополит Филарет спешил по делам в Китаевскую пустынь. Рядом с ним в экипаже сидел наместник Лавры архимандрит Лаврентий. Но надо вам сказать, что по этому пути, который ведет из Голосеева в Китаев, как раз в начале Китаевского леса, где дорога подымается на крутую гору, тянется на целую четверть версты узкое ущелье, или же овраг, через который каждому путешественнику и надлежало проезжать. И вот, в то самое время, когда экипаж Владыки проехал чуть ли не до середины пути, наверху, из-за поворота этого ущелья, показался отец Феофил на своем «бойкуне». Митрополичий кучер, предполагая, что это встречный крестьянин, грозно закричал:

– Эй, ты! Свороти назад! Назад, говорю, свороти!..

Митрополит, услыхав грозные окрики кучера, высунул из кареты голову и спрашивает.

– Что там такое?

Но увидав подъезжающего к ним Феофила, сразу догадался, в чем дело.

– Иван, остановись...

Кучер остановил лошадей, и Владыка с отцом наместником вылезли из кареты. Феофил сидел на возу и, облокотившись на перила телеги, притворился спящим.

– Феофил, вставай! Несчастье случилось! – громко сказал митрополит Филарет и принялся будить блаженного.

– Что такое? А!.. Это вы, Владыка святый?..

– Я, я... Чего ты дремлешь, проказник? Посмотри, какой беды нам наделал.

А беда действительно случилась большая: встреча произошла на самом узком месте, так что ни бычка, ни кареты повернуть было нельзя.

– Ну... Что мы теперь будем делать?

– А что-нибудь будем делать,– спокойно отвечал Феофил.

Пришлось распрягать бычка. Распрягли. Владыка погнал его палкой вверх, то есть назад, на гору, а отец наместник с отцом Феофилом повезли за ним телегу. Кучер в этом «подвиге» не участвовал: он удерживал разгоряченных ездой лошадей. После некоторых усилий путь был освобожден, и архипастырь свободно мог продолжать езду. Усаживаясь в карету, Владыка был в хорошем расположении духа и на прощанье громко смеялся:

– Посмотри, проказник, сколько ты из нас, постников, телесного пару выкатил,– говорил он, обтирая со лба крупные капли пота...

Вскоре после этого дорогу расширили. Но расширили ее на такое незначительное пространство, что снова стали случаться подобные казусы. Так, например, в другой раз, блаженный опять встретился с Владыкой на том же самом месте, и хотя ему возможно было теперь повернуться назад, он воспротивился и как бы умышленно стал задерживать проезд высокого ездока. Поднялся с кучером спор. Отец Феофил стал доказывать, что у него только один бычок, а у Владыки целая четверка и что ему трудно будет наверстать потерянное время, кучер же настаивал на своем и требовал очистить дорогу.

– Феофил прав,– сказал наблюдавший эту картину Владыка.– Нам следовало бы ему уступить. Но поелику невозможно повернуться здесь четвериком, то поверни-ка уж ты, Феофил, со своим бычком.

Но блаженный упрямился и не хотел исполнить приказания. Архипастырь же стал волноваться и досадовать.

– Ну что же ты?.. Кончишь меня из терпения выводить?

– Нет, не кончу... Потому что вам, а не мне поворачивать назад надо.

– Как так?!

– Да так...

В этот самый момент подъезжает к Владыке верховой из Лавры и докладывает, что с лесов Софийской соборной колокольни, которую в то время перестраивали, свалился на землю чернорабочий мастеровой и убился насмерть. «Долго висел он на воздухе, ухватившись руками за перила, но не выдержал и грохнулся с высоты на землю»,– так закончил посланец печальное известие и стал просить у Владыки, от имени Лаврских властей, немедленного распоряжения.

Расстроенный архипастырь не сказал на это ни слова, а только перекрестился и отдал кучеру приказание выехать на гору, чтобы оттуда, поворотив лошадей, отправиться назад в Лавру. Феофила здесь не было. При первых словах верхового он незаметно скрылся, считая свою миссию законченной...

В третий раз, когда блаженный возвращался из города в Китаев, нагоняет его сзади митрополичий экипаж, и, поровнявшись с ним на Демиевском мостике, Владыка говорит:

– Феофил! Ты откуда это, куда?

– Куда заведет Бог да нужда... Только вот беда – бычок перестал меня слушать, хочу наложить епитимию и заказать длинный кнут.

– И что за охота тебе черепашьим шагом на нем ездить?

– Тише едешь, дальше в Царство небесное попадешь.

– Садись ко мне в экипаж. Быстрее сокола довезу.

– Спаси Господи... Не хочу. Все равно быстрее вашего доеду...

Как предсказал, так и случилось. От быстрой езды в экипаже Владыки соскочило колесо, и пока кучер провозился над исправлением, прошел целый час. Феофил был в это время в Китаеве и, встречая Владыку около святых ворот, низко поклонился ему и говорит:

– Здравия желаю, Владыко святый... Я давно уже вас здесь жду.

– Твоя правда, Феофил,– отвечал на это митрополит Филарет.– Рогатый бычок перегнал мою сытую четверку. Придется и самому, на будущее время, таким манером путешествовать...

Многим памятен этот бычок, стоявший обыкновенно не на привязи, а свободно разгуливавший по задворку. Говорят, он обладал почти сверхъестественным инстинктом и безошибочно мог угадывать характер приходящих к старцу за благословением людей, почему одних встречал недружелюбно и воинственно, с другими же обходился ласково, пропуская их беспрепятственно в келью старца.

Помимо любви и сострадания к животным и птицам, были у старца Феофила и другие обычаи и привычки. Во-первых, он крайне не любил курильщиков табаку, да и сам не мог выносить табачного дыма.

– Вишь, «чертова зелья» нанюхались,– строго укорял он своих накурившихся посетителей.– Пришли сюда в обитель табачную заразу распространять... Чего доброго завтра и ко Святым Тайнам Христовым с табачищем на языке приступите? Уходите от меня прочь! Нет вам моего благословения.

Шел однажды Феофил но аллее монастырского двора с кем-то из преданных ему боголюбивых горожан и нес в горшке тертую редьку с квасом. Навстречу ему попался редактор – издатель журнала «Домашняя беседа» Виктор Игнатьевич Аскоченский. Он курил сигару и, втянув в себя табачный дым, пахнул им прямо на кушанье Феофила. Блаженный ничего на это не сказал и только пальцем брызнул на него из горшочка. Возвратившись домой, Аскоченский сел обедать, но поданное блюдо оказалось пропитано запахом... редьки. Ничего не подозревая необыкновенного, Аскоченский выплеснул из тарелки содержимое и попросил переменить блюдо. Подали, но опять тот же запах. В раздражении Аскоченский накинулся на кухарку и домашних, но никто не мог объяснить ему, отчего происходит запах. Подали второе блюдо – повторилось то же самое. Подали третье - опять непонятный запах редьки. Выведенный из терпения, Аскоченскнй отправился к знакомым, но те, приветствуя его, замечают ему, что от него сильно пахнет редькой. Он попросил знакомых дать ему что-нибудь поесть, досадуя при этом на неряшливое приготовление домашнего обеда, но каково же было его удивление, когда и у знакомых кушанье было пропитано запахом редьки. Тогда он идет в булочную, покупает там печенье, возвращается домой и начинает пить чай. Но и чай, и купленное печенье оказываются пропитанными тем же запахом тертой редьки. Проходит день, два, три. Аскоченский доходит до отчаянии, так как все встречающиеся с ним знакомые лица замечают исходящий от него неприятный запах редьки. Долго доискивался Аскоченский причины этого странного явления и, наконец, вспомнил свою встречу со старцем Феофилом. Сознавая неприличие совершенного им тогда поступка, он отправился к блаженному в Китаев, испросил у него прощение и с тех пор неприятный запах редьки совершенно исчез...

В другой раз было дело так.

Приехал однажды из Москвы богатый купец со своей семьей и остановился у нас, во Флоровском монастыре (так повествовала мне ныне здравствующая монахиня сего монастыря старица Магдалина). Услыхав наши рассказы про старца Феофила, купец возгорелся желанием непременно побывать у него и стал упрашивать меня быть ему и его семье спутницей, так как дорога в Китаевскую пустынь была купцу незнакома. Я согласился, и мы все отправились. Когда проезжали но Голосеевскому лесу, купцу захотелось покурить. Пошарил в кармане – спичек нет. Что делать? Увидал, на счастье, что недалеко от дороги люди сидят и в таганке кашу варят, подошел к ним и стал закуривать. Но едва только дотронулся до огня - таганок возьми и перевернись кверху дном. Каша вылилась, и огонь потух. «Что за притча? думает купец.– Кажись, и пальцем не дотрагивался, а кашу перевернул». Поехали дальше... Увидал купец снова, что незнакомые люди в таганке кашицу варят – побежал и к этим огня себе добывать. Но только что нагнулся, чтобы прикурить, таганок и туг перекинулся. Бежит купец и смеется: «Вот, говорит, случай! Уж не наваждение ли это?» «Нет,– говорю я ему,– это отец Феофил вам так устраивает... До страсти не любит тех, которые табак курят...» Приехали мы, наконец, в Китаев, явились к старцу Феофилу, а он встречает нас, да прямо к купцу: «Ты что это, касатик, покурить захотел?.. Ради прихоти своей голодных без каши оставил? – И вынес ему из кельи большую луковицу.– На,–говорит,– луком закуси, а то всю обитель табаком опоганил». Вот такой-то прозорливец он был!

Но кроме этих, вышеперечисленных правил и привычек блаженного, было замечательно еще то, что старец Феофил никогда не плевал на землю и другим не советовал делать этого. В особенности он негодовал на тех, которые плевали в храме Божием на церковный пол.

- Зачем плюешь в церкви?–так говаривал он всем, кто так делал.– Здесь невидимо присутствует Бог, и люди коленопреклоняются Ему для молитвы... Зачем плюешь на землю? Ведь ты сам земля и пепел, как же смеешь плевать на мать свою? Не она ли примет тебя в недра свои после смерти? Не она ли будет хранить твое тело до общего воскресения?..

Но несмотря, однако, на такой строгий взгляд, с каким относился старец Феофил к каждому плевку, случилось однажды так, что и сам блаженный вздумал было употребить эту достойную порицания человеческую привычку. Был в то время начальником Дальних пещер игумен Иннокентий. Встречаясь зачастую со старцем Феофилом, он каждый раз старался с ним заговорить, но блаженный не подпускал его к себе и, проходя мимо Иннокентия, всегда плевал на него. Он делал это не только при встрече с ним, но появлялся часто и перед дверями его игуменской кельи и оплевывал ее всю. Вскоре загадка разъяснилась. Иннокентий был подвергнут тяжелому испытанию – долгое время оставаясь в подозрении у начальства, претерпевал со стороны некоторых лиц различные нападки и притеснения...

к оглавлению

К читателю     1     2     3     4     5     6     7     8     9     10     ...